– Но что? – нетерпеливо спросила Кэролайн.
Детектив Роджерс поднял бровь.
– Прошла уже неделя, а она не объявилась.
– И вы думаете, что она поехала сюда? – поинтересовалась Минна.
– Мы не уверены, – сказал Роджерс, – она купила билет в один конец до Буффало. В Милфорде ее зафиксировала камера наблюдения в одном из магазинов. Девушка покупала газировку и чипсы. На ней была бейсболка, по которой ее и опознали. Кассир запомнил Вивиан, так как спрашивал про ее пирсинг. Мы искали ее по всей округе, опрашивая всех подряд…
– Я взялся помогать с допросом местных жителей, – встрял Дэнни, – люди тут исчезают не так уж и часто.
Сэнди проворчала что-то вроде «такой же идиот, как и все копы».
– Думаете, она была одна? – спросила Кэролайн. Она уже немного успокоилась, но все так же сильно сжимала кружку. – Молоденькие девушки редко сбегают в одиночку.
– Мы не уверены в том, что она просто сбежала. – сказал Роджерс. Молодец. Хороший детектив. Говорит уклончиво. – Ее могли заманить сюда или заставить приехать. На записи она была одна, но это не значит, что она и ехала одна.
– Думаете, она уже… – проговорила Минна.
Воцарилось молчание. Кажется, само время замерло. Вибрация стихла, даже Сандра молчала. Несказанное слово повисло в воздухе. Мертва. Думаете, она мертва?
Новенькая задрожала.
– Мы ничего не исключаем, – сказал детектив, и я поняла, что это значит «да», – она больше не пользовалась своей картой. И телефоном тоже. У нее были аккаунты на «Фейсбуке», в «Твиттере» и прочих социальных сетях, но родители несколько месяцев назад велели ей удалить их. Так что оттуда информации тоже нет. Друзья девушки рассказали, что у нее были проблемы с ее бывшим молодым человеком…
– Может, она вернулась к нему? – предположила Минна и улыбнулась Дэнни. – Такое часто случается с бывшими.
Дэнни покраснел как помидор.
– Я понятия не имею. – Он нервно пригладил рубашку на животе.
Роджерс даже не улыбнулся.
– Не тот случай. Они с парнем не общались уже несколько месяцев. Он с родителями переехал в Остин в ноябре.
– А что все-таки с ней могло случиться? – Голос Кэролайн почти сорвался на визг.
И опять тишина. На этот раз ее нарушил Роджерс.
– Ее могут где-то прятать, ее могли похитить с целью выкупа. Или она может быть уже мертва. Но мы очень надеемся, что это не так.
Он взял фотографию у Дэнни, сложил ее и положил в карман.
– Простите, что вас потревожили. Вот моя визитка, и Дэнни вам тоже оставит свою.
Дэнни уже что-то писал ручкой на своей визитной карте.
– Я тебе оставлю мой номер, Мин, – сказал он, – надо будет пересечься как-нибудь.
Роджерс выглядел раздраженным.
– Если заметите что-то подозрительное, дайте знать.
– Если, гуляя по саду, мы споткнемся о труп? – усмехнулась Минна, но никто не засмеялся.
Только Кэролайн проворчала:
– Минна, прошу тебя… – И потерла виски.
– Хоть что-то подозрительное, – повторил Роджерс.
Полицейские ушли, и женщины остались в оранжерее среди мертвых и гниющих растений.
Я думала, что Сандра опять скажет какую-нибудь глупость, но она только пробормотала: «Ой, плохи дела…» Я почувствовала, как она расползается по стенам, заползая в самые дальние и темные углы за плинтусами – она всегда так делала, когда у нее было плохое настроение.
Новенькую до сих пор била мелкая дрожь.
– Вивиан, – прошептала я, – это ты?
Но она не издала ни звука.
Энни Хейс начали искать через два дня после того, как ее родители обнаружили пропажу. Я услышала об этом, как и о многом другом, от Дика Харта, который доставлял на наши фермы молоко. Та зима была суровой – земля только-только начала оттаивать, на реках, до сих пор покрытых льдом, стали появляться первые трещинки. Почва была очень сырой, ветер нещадно трепал кроны деревьев. Иногда по утрам, когда на улице завывал ветер и газ трепыхался на плите под чайником, я даже скучала по Эду. Я потягивала кофе через кусочек сахара, чтобы хоть немного его подсластить. В мире бушевала война. А мы дома чувствовали ее так: холодное одинокое утро и песчинки сахара между зубами.
Дик Харт обычно ездил на фургоне с эмблемой своей фермы и изображением коровы, но этой зимой он передвигался на старых санях, запряженных парой лошадей. Я помню, как однажды утром он рассказал мне про Энни Хейс и поисковую операцию. И еще пожаловался, что снег стал такой мягкий и мокрый, что ему едва ли не пришлось развернуться и ехать обратно. Лошади стояли во дворе и выпускали в морозный воздух клубы пара из ноздрей. И я подумала, как же Энни сейчас холодно, где бы она ни была.
Все должны были собраться возле церкви в Коралл-Ривер, и я прошагала для этого сбора около шести километров. Небо висело низко и было затянуто темными облаками, как будто хмурилось.
Я прекрасно это помню.
Не могу припомнить, что нам говорили, какие инструкции давали, как разделяли районы поиска. Я не видела Томаса в числе добровольцев. Странно, ведь он был там. И я должна была его заметить – среди нас было мало мужчин, многие были на войне. Не знаю, сколько времени мы бродили по полям. Начался дождь. Из-под снега показались островки грязи. Я очень замерзла, и у меня болело горло оттого, что я громко выкрикивала имя Энни.
И я подумала тогда: как это должно быть ужасно – потерять ребенка.
Я заметила какое-то движение у кромки леса и отстала от группы. Мне казалось, что там сидит пропавшая малышка, плачет и прячется в тени. Дождь уже лил вовсю. Я с трудом могла разглядеть что-то среди мокрых веток. Пальцы совсем закоченели.
Я зашла в лес, и моя нога тут же провалилась сквозь серый лед в какую-то ямку – наверное, это была норка какого-то зверя. Я упала, приземлившись на ладони и колени. Резкая вспышка боли – все, я точно сломала или вывихнула лодыжку! Я поняла, что шла за каким-то животным – оленем или лисой. Девочки в лесу нет. А если и была, то она долго бы не протянула.
Я попыталась встать, как вдруг чья-то сильная рука помогла мне подняться.
– Как вы? В порядке?
Очки в подтеках от дождя, давно не стриженная борода, запах мокрой шерсти и табака, красивый прямой нос с висящей на нем капелькой.
Таким Томас предстал передо мной в первый раз.
Потом он говорил, что приметил меня еще раньше, в толпе, но я ему не поверила. Я так часто прокручивала этот момент в голове, что могу сказать наверняка – что из этого правда, а что мы уже потом напридумывали. Но разве это важно? Мы сами создаем свою реальность, перекраивая ее по-своему.
Томас предложил довезти меня до дома. Я попыталась отказаться, но он настаивал: «Вы не сможете дойти с такой ногой». И я согласилась: «Если вас не затруднит, конечно». Он называл меня мисс Ланделл, хотя это была моя фамилия уже в замужестве. Я не стала его поправлять.
Он закинул мою руку себе на плечо, обхватил за талию, и так мы перешли через поле под проливным дождем. Было такое чувство, как будто мы были совсем одни в мире под этим стеклянным куполом неба.
У Томаса был «седан», который в моих глазах выглядел роскошно, несмотря на то, что в некоторых местах он был поеден ржавчиной и завелся не с первой попытки. У нас с Эдом вообще не было машины.
Томас сказал, что он был профессором в университете святого Фомы Аквинского, преподавал античную литературу. Я задала ему несколько вопросов, но он не ответил. Я решила, что он игнорирует меня, но Томас извинился и сказал, что он глухой на правое ухо. Слух он потерял еще в детстве, когда старший брат ткнул его ручкой в ухо, чтобы посмотреть, как далеко она пролезет.
После того, как он рассказал мне про ручку и почему он не на войне, Томас несколько раз поворачивался ко мне левым ухом, чтобы расслышать, куда дальше ехать. И все равно мы пару раз повернули не туда. Именно тогда, в машине, я полюбила его.
Думаете, это невозможно? Думаете, я придумала красивую историю, чтобы оправдать себя? Наверное, это так. Но такие чудеса случаются каждый день – хотя, может, и не с нами, а с кем-то другим.
Взять, к примеру, маленькую Энни Хейс. Через два дня после начала поисков ее нашли в подвале, где ее прятал Ричард Келли – восьмилетний сын местного аптекаря. Он носил ей каштаны и молоко из кухни каждый день. Они хотели вместе убежать. За месяц до этого он бесплатно дал ей мороженое в отцовском магазине, и девочка решила, что это любовь.
Детям устроили хорошую взбучку. Но в конце концов Энни вышла замуж именно за сына аптекаря. И в пятьдесят втором году (на тот момент мы с Томасом не разговаривали уже десять лет) я перед церковью приветствовала новобрачную миссис Энни Келли, бросала рис и смотрела, как белые крупинки подлетают в синее небо.
Сандра
Память – как густая грязь. Она медленно поднимается и обволакивает тебя так, что ты не можешь пошевелиться.
Сандра
Память – как густая грязь. Она медленно поднимается и обволакивает тебя так, что ты не можешь пошевелиться.
Можешь брыкаться и скрежетать зубами сколько угодно – все равно не выберешься.
Она тянет вниз.
В Джорджии грязь была черной и вязкой как нефть.
Глубже.
Помню, как отец чистит ботинки над обувной коробкой, которая досталась ему от его отца. Деда я видела только один раз в жизни. У него подбородки были, как жирные колбасы. Мать кричит на отца за то, что он успел натаскать грязи в дом и наследить на полу.
Еще глубже.
Зулима, домработница моей подруги, Сисси, натирает мне руки какой-то грязью от волдырей и велит никому об этом не говорить.
Потоп в восемьдесят седьмом. Он превратил газон в реку и принес ту несчастную черепаху к моему крыльцу.
Все глубже и глубже…
Трентон крадучись зашел в оранжерею – надо быть осторожнее, ведь, когда он пару минут назад туда заглядывал, копы все еще были там. Кэролайн ушла, наверное, за новой порцией спиртного. Минна до сих пор стояла там, опершись на пыльную полку. Ее глаза были закрыты. Через разбитый потолок доносилось птичье чириканье, солнечные лучи разрезали воздух как ножи.
– Что им было надо? – спросил Трентон, стараясь, чтобы его голос звучал как можно безразличнее.
– Какая-то девушка пропала, – ответила Минна, не открывая глаз, – в Бостоне.
Трентон заволновался. Его лицо стало пепельно-серым.
– В Бостоне? А здесь они тогда что делают?
– Без понятия, – Минна выпрямилась, – кстати, ты помнишь Дэнни Топорники? Тоди?
Трентон не ответил.
– А, ладно, забудь. Ты был еще маленьким.
– При чем тут Дэнни? – спросил Трентон.
– Да так, ни при чем. Он стал копом, мы сейчас с ним разговаривали, – Минна поковыряла большим пальцем в зубах, – мне он всегда нравился.
– Не надо, – сказал Трентон, сунул руки в карманы и зашагал к двери.
– Что, прости?
– Просто не надо, – вдруг он остановился и повернулся к сестре, – подожди-ка, он коп?
– Да, а что? – теперь была очередь Минны корчить из себя недовольную.
– Тот человек… Ну, которого застрелили в доме…
Минна снова закатила глаза.
– Это просто история, Трентон, может даже это неправда. Я ведь не знаю…
– Ну, ты просто спроси, ладно? Просто узнай, когда это произошло и кого убили. Мне просто… любопытно. Узнай, пожалуйста. Для меня.
Минна вздохнула.
– Хорошо. Я спрошу. Но это было очень и очень давно. Он может и не знать.
– Он ее видел, – благоговейно прошептала Элис, – я же говорила. Он видел ее!
– Но он-то думает, что это была я, – возразила я. И засмеялась. Давно я так не веселилась!
Мартин уже отбросил коньки или нет?
Интересно, он до сих пор вертит часы на руке, когда психует, натягивает ли он носки до самых коленей, и звучит ли его смех по-прежнему?
Интересно, сохранил ли он мои письма. Наверное, сжег или разорвал. Он знает, что я могла бы сделать, если бы у меня была возможность. Он кормил меня одним враньем, фаршировал меня им, как праздничного гуся.
Интересно, он до сих пор покупает продукты в «Гристидес», и существует ли магазин до сих пор?
Я встретилась с Мартином в арбузах. Это не выражение, которое означает что-то неприличное и пошлое. Так на самом деле было. Я вообще любила прогуливаться по продуктовым магазинам, даже когда у меня не было ни цента за душой.
Мне просто нравилось, как были выложены овощи на прилавки, прямо как цацки в ювелирке: капуста, уложенная аккуратными пирамидками, соседствует с красными блестящими перчиками, ровными, как на подбор, огурцами и салатом-латуком, и все это время от времени сбрызгивается водой. В жаркие дни я заходила в магазин, наклонялась над прилавком с салатом и вдыхала его свежий запах. А вода брызгала мне на лицо и шею. И я представляла себя капустой на прилавке или цветком в оранжерее – все о тебе заботятся, а тебе ничего делать не надо.
Может, поэтому Кэролайн так любила возиться в оранжерее, может, она тоже представляла себя цветком. Или капустой.
Я видела Мартина всего пару раз. Его лицо трудно было не запомнить – широкое и плоское, глаза круглые как леденцы, как будто лицо ребенка, которого быстро растянули до состояния взрослого человека. Ростом он был почти два метра и здоровый, как бульдозер. Вот что я всегда любила в мужиках – напористость: если тебе нравится баба, подходи и начинай действовать!
В июле стояла жуткая жара, и я зашла в магазин, чтобы освежиться, посовать нос в холодильники, купить тоник и, может быть, мороженое. На прилавке в самом центре торгового зала высилась гора арбузов. Даже не гора, а пирамида, почти до потолка. Несколько арбузов были уже разрезаны. Они выставили свою сочную мякоть напоказ и как бы говорили: «Давай, попробуй меня!»
Арбузы – это воспоминание о матери. Она покупала самый большой, разрезала на пикнике во дворе церкви и раздавала детям. Они расхватывали его за секунды, а потом бегали, плевались семечками и смотрели, как птицы их хватают с земли. А еще это чувство, когда первый раз кусаешь сочную красную дольку, и сок стекает по руке до самого локтя…
Июльская жара доконала меня. Я подумала, как давно не ела арбуз и чуть не расплакалась – очень давно.
И я стала выбирать из этой кучи хороший арбуз, как моя мама делала – осматривая и простукивая каждый. Так я курсировала вокруг этой полосатой пирамиды и не заметила, как подошел Мартин. И как только я собиралась взять наиболее привлекательный арбуз, как на него легли руки Мартина.
– Этот мой, – сказала я, не убирая рук с сочной ягоды.
– Я так не думаю, – сказал он. Мартин тоже рук не убрал, так что мы стояли и сжимали один и тот же арбуз.
– Дамам принято уступать, – настаивала я.
Мартин засмеялся. У меня была слабость к красивым зубам, а у него как раз были такие.
– Я думаю, это старомодно, – заметил он.
– Ну, значит, я старомодная!
– А так не скажешь, – его глаза улыбались, – у меня идея!
– Какая?
– Может, съедим его вместе? Напополам?
И мы так и сделали. Поехали ко мне и уговорили весь чертов арбуз и бутылочку «Гленливета», которую он купил по дороге. Так весело я давно не проводила время. И да, я была польщена: Мартин работал в городском совете Буффало, а еще у него был свой бизнес по продаже медицинского оборудования. Это был не какой-то там второсортный придурок из бара, которые обычно ко мне липли.
Та ночь была просто великолепной. С уверенностью могу сказать – одна из лучших в моей жизни. Я притворилась, что не заметила обручального кольца у него на пальце.
Часть V
Спальня
Элис
– А она времени зря не теряет! Быстрее было бы только, если б она споткнулась и упала на его…
– Сандра, пожалуйста! Не сегодня.
Я пытаюсь игнорировать ее голос. И то, что происходит в Желтой комнате, но стоны и хрипы, доносящиеся оттуда, а также скрип кровати для меня как спазмы в голове.
Нет никакого смысла отрицать очевидное – Минна сейчас в постели с гробовщиком в Желтой комнате.
В комнате пахло гнилью и чем-то сладким. У меня этот запах вызывал приступы тошноты. Я вспомнила, как Эд пыхтел, вцепившись в спинку кровати. Он зажмуривал глаза от напряжения, по его лицу катились бусинки пота. Тук-тук-тук. Так сильно и настойчиво. Как будто он мог таким образом выбить из своей жизни все проблемы.
Эд закрывал глаза и видел железную дорогу. Я тоже научилась переключаться. Может, поэтому я так легко привыкла к новому телу – потому, что научилась быстро избавляться от старого.
– Знаешь, в чем ее проблема? Это нимфомания. Болезнь такая. Зависимость от секса.
Сандра считала себя психологом-специалистом, потому что какое-то время работала в клинике доктора Риверса, пока ее не уволили за кражу таблеток. Она помнила названия около двухсот фобий, о чем она любила мне напоминать, включая «филателофобию» – боязнь неровных марок. Это одна из причин, почему я считаю, что психология не лучше френологии или алхимии.
Но в случае Минны Сандра, скорее всего, права.
Этот мужчина пробыл в доме меньше двадцати минут до того момента, как она стянула с него штаны и он залез на нее, как собака. Он даже внешне был похож собаку: его бледная рябая спина напомнила мне о стриженных борзых.
Минна закрыла глаза. Могу с уверенностью сказать – это для того, чтобы не смотреть на него. Я тоже не смотрела на Эда. Гробовщик что-то говорил, бормотал, вскрикивал. Невозможно было отвлечься, хотя это было отвратительно.
Я пыталась сосредоточиться на проводке за радиатором. Всего одна маленькая искра… совсем немного…
– Я недооценивала девчонку, – заговорила Сандра, – впечатляет, впечатляет! Нет, ты только подумай – перейти от разговора про погребальные урны к сексу за тридцать минут или даже меньше! За это время можно было эпизод сериала посмотреть!