– Я недооценивала девчонку, – заговорила Сандра, – впечатляет, впечатляет! Нет, ты только подумай – перейти от разговора про погребальные урны к сексу за тридцать минут или даже меньше! За это время можно было эпизод сериала посмотреть!
Дэнни не отвечал на звонки Минны вот уже два дня. Она постоянно носила с собой телефон и проверяла входящие. Сегодня ей улыбнулась удача.
«Вы действительно пришли, чтобы поговорить про урны? Вам не кажется, что это как-то грустно и мрачно? Я бы никогда не смогла работать по вашей специальности. Я считаю, что жизнь создана для удовольствий – и многие со мной согласны. Я люблю развлекаться. А вы любите, Крис?»
А теперь Минна молчит – удивительно, но это так. Ее взгляд ничего не выражает, на лице полное расслабление, как будто ей дали наконец-то поспать после долгого бодрствования. Кристофер Дебер из компании «Дебер и сыновья» делал свое дело, и я не могла смотреть на то, как его звериный зад поднимается и опускается под простынями.
Вдруг – порыв воздуха снаружи. Кухонная дверь распахнулась, и Эми вошла в дом.
– О нет, – прошептала я, – только не это.
– Ой-ой, проблемка, – отозвалась Сандра.
– Надо что-то сделать! – сказала я, глядя на то, как девочка поднимается по лестнице.
– Мамочка! – позвала Эми, но недостаточно громко, чтобы Минна ее услышала через хрюканье Криса.
– Это ужасно, – произнесла Сандра, но могу сказать точно – она так не думала.
Эми поднималась все выше. Крис уже бормотал «О да! Вот так! Вот так!», а Эми все приближалась к Желтой комнате. Я лихорадочно пыталась придумать способ поставить ей подножку, задержать ее. Мне хотелось закричать во весь голос: «Уходи! Уходи отсюда!»
– Ма-мо-чка! – нараспев проговорила Эми. Ее все еще не слышно! Она уже наверху лестницы… Еще две ступеньки, еще одна минута. Крис поднимался и опускался, поднимался и опускался.
И вдруг – чудо! Эми оступилась! Она споткнулась о последнюю ступеньку и растянулась на полу, ударившись локтем. И начала плакать.
Минна резко распахнула глаза. Она быстро скинула с себя Криса – он слетел с узкой кровати с гулким стуком.
– Что за?!
– Заткнись! – прошипела она.
– Блин, я уже почти…
– Заткнись, кому сказала! – быстро сказала Минна низким голосом. Она смотрела не на Криса, а на дверь, которая уже чуть-чуть приоткрылась. – Под кровать, живо!
На полу в коридоре сидела Эми и хныкала.
– Мамочка, – плакала она.
У меня возникло непреодолимое желание просочиться сквозь половицы и обнять ее.
– Что?! – Крис вскочил на ноги, прикрывая причинное место руками. Его тело было бледным и рябым, на груди блестели капельки пота. – Я не буду…
Минна уничтожающе посмотрела на него.
– Ты немедленно залезаешь под кровать, – спокойно сказала она, – и оттуда не доносится ни звука: ты ничего не говоришь, не кашляешь, и даже, мать твою, не дышишь. Все ясно?
– Вот черт! – пробормотал он. Но сделал так, как сказала Минна. Для этого ему пришлось убрать руки – я не хотела видеть, что под ними скрывалось, но выбора не было: между ног у него висело жалкое существо, похожее на носок, которое определяет поведение большинства мужчин всю их жизнь. Крис лег на пол и как червяк заполз под кровать, размазывая пот по половицам. Он щекотал нас короткими волосками, которые росли у него на груди. Сердце у него отрывисто и часто колотилось, отдаваясь в половицах, напоминая мне сердцебиение других людей – пыхтящего Эда и сосущей грудь Мэгги. И Томаса, просто сидящего рядом. Сандры, которая лежала нагой на кровати. Маленький бурый паучок полз по ее щеке, подбородку, открытому рту и исчез в темноте ее горла.
В эту минуту я ненавидела Минну всей душой.
– Я здесь, солнышко. – Минна спустила одеяло до самого пола, закрывая Криса от посторонних глаз. Она натянула простыню до самого подбородка и собрала волосы рукой.
Эми зашла в спальню, шмыгая носом. Она замерла, когда увидела мать в кровати.
– Что ты делаешь? – Эми наморщила носик. Интересно, она тоже чувствовала этот запах греха?
– У меня разболелась голова, зайчик, – сказала Минна и тяжело вздохнула, – я решила прилечь.
– Я тоже хочу спать. – Эми зашагала к кровати.
Минна остановила ее одной рукой, второй она прижимала к подбородку простыню.
– Не подходи! – слишком резко сказала она. А потом добавила: – Я могу болеть, не хочу тебя заразить.
Тут в комнату следом за Эми зашел Трентон. Он прислонился – нет, почти упал – на дверной косяк.
– Что с тобой? – спросил он у сестры.
Минна посмотрела на него с вызовом.
– Мигрень.
Она протянула свободную руку и аккуратно взяла Эми за подбородок:
– Принцесса моя, мне надо поговорить с дядей Трентоном, подожди внизу, ладно?
– Но я хочу спать, – настаивала девочка.
– Эми, пойдем, – Трентон положил руку на плечо Эми и увел ее от кровати, – я сейчас приду вниз. Подожди меня там, ладно?
Когда Эми ушла, Минна набросилась на брата:
– Какого черта ты тут делаешь?! Я думала, ты поехал за коробками!
– Я кошелек дома забыл, – пожал плечами парень, – пришлось ехать обратно от Оукбриджа и…
– Твою мать, Трентон! – взорвалась Минна. – Что с тобой не так?! Я же просто попросила тебя сделать одно простое дело…
– Что со мной не так?! – завелся Трентон. – А с тобой?! Это тебе не надо быть такой сукой!
– Не смей называть меня так! – Если бы Минна не лежала голая на кровати, она точно вскочила бы и дала ему пощечину. Она отвернулась и лежала не шевелясь, пока не услышала шаги Трентона, который быстро уходил вниз по лестнице. Она слышала, как открылась и потом захлопнулась передняя дверь. Минна так и лежала, прижав простыню к подбородку, как будто оцепенела.
– Я могу вылезать? – раздался приглушенный голос Криса.
– Да, – коротко ответила Минна.
Крис выполз из-под кровати. На этот раз он даже не потрудился прикрыться, хотя бы руками. Его причинное место вернулось в свое нормальное состояние и теперь вяло висело между ног. Я опять сравнила его с животным, которое насытилось и уползло в свою нору.
– Фух! – Крис тяжело присел на кровать. – Я и не знал, что у тебя есть ребенок. Вот это был бы номер! Ну что ж, все закончилось хоро…
– Убирайся, – Минна устало прикрыла глаза.
Крис вздрогнул.
– Эй, – мягко произнес он после долгой паузы. Он протянул руку и погладил ее по лицу. Минна не шелохнулась, даже глаза не открыла, – слушай, прости за все это. Я просто подумал, что ты не прочь развлечься… Ты сама так сказала. А потом мы просто…
– Пожалуйста, уходи, – проговорила Минна, – дверь на кухне должна быть открыта. Или можешь выйти через основную. Как хочешь.
Крис смотрел на нее еще пару секунд. Затем резко поднялся, нашел на полу свои трусы и стал яростно их натягивать.
– Бред какой-то! – Пока Крис одевался, он также ругался и что-то бормотал, как и в постели. – Идиотизм! Я просто пришел по делам… и не знал, что так… ты же сама этого хотела… Ты понимаешь, что это полный бред?!
Минна ничего не ответила.
Крис зашнуровал ботинки, затянул ремень и встал, внимательно смотря на нее. Наверняка она это чувствовала. Но ее глаза по-прежнему были закрыты.
– Бред! – В последний раз обронил он и рванул из комнаты вниз по лестнице, оставив свою маленькую черную папку с эскизами урн для праха на столике в коридоре. Я думала, он вспомнит о ней и вернется, но он так и ушел без папки.
Минна лежала так еще очень долго. Я помню, как ее отец так же сидел на кухне долгие часы после того, как Кэролайн забрала детей и уехала от него. Молоко в его кофе уже свернулось, а он все сидел.
– Пока, – прошептала Минна пустой комнате.
Затем откинула простыню, встала, пошла в ванную и включила душ.
Я хотела задержать Эми. Желала, чтобы она споткнулась. И она упала.
Сначала лампочка в подвале. Теперь Эми.
Я начинаю возвращаться к своему прежнему состоянию – возвращаюсь в живое человеческое тело.
Которое может трогать вещи, толкать их и разбивать.
Вот она, сила.
Я не всегда была такой беспомощной, как в последнее время. Когда я только умерла и очутилась в этом доме, то была как слепая и все еще могла какое-то время чувствовать свое тело – голову, руки, ноги… И я все еще могла влиять на окружающие меня предметы – случайно толкнуть вазу, стол или задеть кнопку на стиральной машине и включить ее. Киллиганы, которые заселились в дом после моей смерти, шутили, что в доме обитают призраки. «Я клянусь – однажды телевизор включился сам по себе!»
Люди, потерявшие конечности на войне, чувствуют себя примерно так же. Долгое время они ощущают их, как будто они до сих пор на месте. Эду взрывом оторвало мизинец, и он до конца своих дней говорил, что чувствует занозу в этом самом мизинце. Однажды я спустилась вниз среди ночи и увидела, как он, вдрызг пьяный, пытался маникюрными ножницами отрезать ноготь на несуществующем пальце. Это называется «синдром фантомной конечности».
Когда ты лишаешься всего тела, происходит то же самое, только в большем масштабе. Наверное, это можно назвать «синдром фантомного тела». Вы до сих пор его ощущаете, до сих пор привязаны к реальному миру и способны ненароком толкнуть локтем телевизор или удариться ногой о стул.
Но прошло какое-то время, и я научилась видеть на ощупь, слышать как летучие мыши, с помощью своеобразной эхолокации, чувствовать, где расположены стены, и моя привязанность к физической оболочке ослабела, как и способность влиять на предметы из материального мира.
Может, именно поэтому Трентон увидел ее, нашу девушку, Вивиан? Потому, что она умерла недавно и еще не разучилась быть живой?
Если дело в том, чтобы вспомнить свое старое тело во всех подробностях, то стоило попытаться. Вспомнить его потребности, голод, жажду, ощущение пространства, боль и удовольствия… Если это – путь на волю, то я должна попробовать!
Кровать в Желтой комнате похожа на ту, что мы купили для Мэгги, когда она выросла из колыбельки. Мы приобрели ее в магазине Вулворта. Кровать нам доставили грузчики с торжественно-скорбными лицами людей, несущих гроб на похоронах. Первые полгода, когда Мэгги переехала из колыбели в кровать, она просыпалась с громким криком. Я ложилась к ней в постель, и она постепенно успокаивалась и снова засыпала. А я все это время шептала дочери что-то убаюкивающее и обнимала, чтобы она чувствовала, что я рядом.
Я помню: ее сердце бешено колотится, и этот стук отдается в моей грудной клетке.
А еще помню ее тихие всхлипывания, пот, который просачивался через пижаму, и малиновый запах ее волос.
Я помню сковывающий меня ужас, когда я слышала пронзительный крик Мэгги среди ночи. Я так боялась, что не смогу вытащить ее из цепких лап страшного ночного кошмара. И даже когда она успокаивалась и мирно засыпала рядом со мной, я лежала и думала о том, насколько же она хрупкая – это маленькое чудо из плоти и крови, которое так легко сломать.
Я хотела защитить ее, снова спрятать в свое нутро, скинуть кожу, как змея, и обернуть Мэгги ею, чтобы она навеки была со мной, в безопасности. И снова стала моей тайной.
Но она росла, и наши тела все больше отдалялись друг от друга. Помнила ли она те ночи? Помнила, как я обнимала ее и тихо напевала колыбельные, зарывшись в ее волосы?
Наверное, нет. Скорее всего, эти воспоминания смешались с общей памятью о детстве и пропали в ней. Канули в темноту, такую же вязкую и глухую, как та, что окружала нас, когда мы засыпали в одной постели.
И я готова с этим смириться.
Но кто знает? Может за всеми жизненными событиями, обидами и расстояниями, где-то в ее душе сохранилась память о тех днях. И однажды она почувствовала, как мои руки нежно обвивают ее, и мой голос тихо повторяет: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя…» Надеюсь, что ей от этого стало спокойнее и легче.
Мое тело восстанавливается.
Я помню: кулак Эда, вспышка боли, разноцветные круги перед глазами.
Я помню: укус комара на колене, я расчесываю его до крови.
Я помню: подбородок Томаса мягко коснулся моего, когда мы в первый раз поцеловались.
Сандра
Что Элис помнит о той черепахе?
Мы с ней никогда об этом не говорили. И о том, как мы с Мэгги столкнулись в один прекрасный день. Что ж, око за око – я уверена, у Элис есть тайны, которые она мне не расскажет. Если все ее секреты раскроются, то она будет как распотрошенная индейка на День Благодарения – неприглядная и без изюминки.
Пример: чемодан в стене спальни.
Забавно – я ничего бы не узнала, если бы Мартин в тот день не наехал на Джими Хендрикса.
Это был январь восемьдесят седьмого года. Мы с Мартином лежали на кровати, пили вино и смотрели на снегопад за окном. Хлопья снега падали беззвучно, образуя сугробы под окнами и дверью, укутывали поля в белое покрывало и погружали мир в тишину. Все это время, пока я жила на севере, я не уставала смотреть на снег.
Мы так лежали и пили уже долго и вроде как начали заводиться, как по телеку начали играть «Дорз», и Мартин просто так ляпнул: «Не понимаю, почему все так восторгаются Хендриксом. По мне Кригер не менее хорош…»
Мы начали препираться. Я встала, чтобы налить еще. Я была занята ссорой и тем, что называла Мартина идиотом, а поэтому споткнулась о край ковра и упала на пол.
Вместо того, чтобы мне помочь, он сказал: «Видишь, Сандра? Видишь, что ты с собой делаешь?» И посмотрел на меня с отвращением, как будто я была каким-то грязным бомжом, и он хотел отвернуться, но воспитание не позволяло.
Я выставила его на улицу без штанов. Вид голозадого Мартина, прыгающего по снегу босиком, все искупил.
А чемодан мне подвернулся под руку. Вернее, под ногу. Буквально. Возвращаясь в спальню, я со злости пнула по стене и поняла, что что-то было не так – вместо того, чтобы отскочить, моя нога вошла в стену дочти до колена, проделав в ней приличных размеров дырку. Внутри кое-что было: большая коробка, как я тогда решила.
Мне пришлось расковырять всю стену, чтобы достать то, что там лежало. Это был небольшой кожаный чемодан, покрытый слоем грязи. Я надеялась, что там лежит что-то суперское и безумно интересное типа черепа или украденных драгоценностей. Каково было мое разочарование, когда я нашла внутри чемодана только коричневый твидовый пиджак, один белый носок, значок университета святого Фомы Аквинского и длинную розовую ленту – такие девочкам вплетают в косы.
Сто процентов, Элис никогда не скажет, зачем она спрятала этот чемодан в стене и когда. Конечно, у меня есть пара догадок. Но я и не настаиваю, чтобы она говорила. Когда вы и так целыми днями вместе летаете, сталкиваясь задницами, нужно же хоть где-то иметь личную территорию.
Три месяца этот чемодан простоял у меня в спальне, прямо напротив дыры в стене, которую я потом замазала штукатуркой. Я не пыталась вернуть его владельцу – я не знала, кому возвращать. Я знала, что это сделали не Киллиганы. Достаточно было посмотреть на аккуратные персиковые обои, и станет понятно – миссис Киллиган не стала бы хранить у себя в стене чемодан со всяким барахлом. Я смутно помнила, что в этом доме раньше жила старушка с дочерью – ну и что с того? «Ваши дела – это ваши дела» – вот мой девиз по жизни. Ну, или, по крайней, мере был, пока все не начали улаживать свои дела в моем доме.
Все изменилось после того дождя. В мае небеса разверзлись на несколько недель, и на нас пролились тонны воды. Листья прибивало к окнам, дождевые потоки прокладывали русла в грязи и гнали воду из ближайшего ручья прямо к моему крыльцу. Несколько дней в подвале прибывала вода. В этой мути плавали банки с краской и утонувшие лягушки брюшком кверху.
В воскресной школе мне рассказывали про Всемирный Потоп, и я уже подумала – а не он ли это? Но погода наконец-то наладилась. Небо стало ясным и ярко-голубым как цветы колокольчиков, а солнце повисло высоко и довольно нежилось в тучах, как кошка на мягкой подстилке.
Из-за дождей много всякой гадости навсплывало: на газоне были кучи всякого мусора, на пляже валялись дохлые рыбины. В потоках грязи застряли чьи-то ботинки, стиральные доски, куклы без глаз, старые носки, варежки, бутылки из-под кока-колы и старые шляпы, пахнущие плесенью.
К переднему крыльцу прибило черепаху – рот у нее был широко открыт, как будто она звала на помощь. Она не моргала. Странная черепаха – с каким-то… человеческим печальным лицом. Огромная, как супница. На темном пятнистом панцире была надпись красной краской. Судя по кривым буквам, ее писал ребенок, тщательно выводя каждое слово: «Вернуть Мэгги Ланделл».
Я же говорю: все тайное становится явным.
Трентон
В этот раз Трентон не курил травку и лежал очень-очень тихо. Он пытался дышать еле слышно, от этого напряжения болели легкие. Он открыл окно, но наполовину прикрыл жалюзи – Трентон пытался воссоздать такой же свет, как был тогда в оранжерее.
Он хотел снова ее увидеть. И в то же время боялся этой встречи.
– Эй, – прошептал он.
Трентону показалось, что он услышал тихий смешок или эхо смешка. Он все еще слышал голоса – тихие, но вполне различимые, как шаги, которые можно расслышать, только если остановиться и прислушаться.
Это была она?
Урна для праха отца будет готова через шесть дней, и Трентон не хотел быть живым к этому моменту. Но с появлением призрака все изменилось. Он не мог – и не хотел – убивать себя, пока не узнает, кто она такая.
Он лежал, слушая, как где-то жужжат мухи, наблюдая за семенами хлопчатника, которые влетали в окно и кружились в солнечных лучах. Трентон ужасно устал, а еще у него было дикое похмелье после дурацкой вечеринки у Кэти.
Не надо было туда ходить. Трентон думал, что будет как на школьных тусовках – все друг друга знают, а он как всегда чувствует себя не в своей тарелке. Но там была просто толпа незнакомых друг с другом людей, которые курсировали по кухне и подвалу. Ему было интересно, где вообще Кэти их откопала – они выглядели как беженцы или бедняки, которые выполняли самую черную работу за пару долларов, если эти личности вообще где-то работали. Трентону показалось, что он узнал в одном из парней мальчика на побегушках из мясной лавки. Кажется, даже сама Кэти не всех знала. Она несколько раз случайно назвала одну девушку другим именем – Меган вместо Мелиссы. Когда Трентон спросил, откуда она всех их знает, Кэти уклончиво ответила, что любит, когда вокруг много народа. Едва ли это можно было считать ответом на его вопрос.