Она глубоко вздохнула, как будто чайник на кухне засвистел.
– А тебе? – спросила она.
– И мне тоже.
Тишина. В ней я услышала, как постепенно оседают наши стены под действием гравитации и времени.
– Почему ты сказала, что Мартин стрелял в тебя? Столько лет ты лгала мне. Или ты правда забыла?
– Разве это имеет значение? – Я в какой-то мере снова почувствовала себя живым человеком, который устал скрывать правду. Она все равно вылезет из темных углов, как ее ни прячь. – Ты же знала правду все это время. Ты же была там.
– Да, знала, – сказала Элис, – но я ждала, пока ты сама обо всем вспомнишь.
– Да я и не забывала… – Было очень трудно говорить, думать, вспоминать. – Я просто хотела, чтобы всего этого не происходило со мной.
Мы замолчали. Адриана пялилась стеклянными глазами в стену, как идиотка. Трентон порвал на полосы уже не одну салфетку. Я была готова в тот момент поменяться местами с любым из них – для живых у всего есть начало и конец. Для меня конца не было.
– Зачем ты это сделала? – тихо спросила Элис.
– Я не знаю. – Это было отчасти неправдой: на то, что я совершила, было множество причин – и ни одной. Может, потому что Мартин сказал, что мне нужна помощь специалиста, и тогда я поняла, что он от меня устал. Может, потому что я пила так запойно, что не могла остановиться. Может, потому что я настолько устала, что даже сон не помогал.
Но основная причина – это одиночество. Это как жить долгие годы на дне глубокой ямы, откуда лишь один выход.
– Они копают там, – вдруг сказала Элис пустым голосом, – под плакучей ивой.
– Я же говорила, – ответила я. Больше нет смысла врать и притворяться. Я винила Мартина за то, что он не любил меня, пока это не привело к трагедии.
Все тайное становится явным.
Трентон
Сестра! У него была сестра. Как жаль, что он ничего о ней не знал.
Трентон был один в столовой. Та женщина, Адриана, ушла умываться в ванную. Коп с плохой кожей, как у самого Трентона, ждал в машине. Все согласились с тем, что Адриана сейчас не в состоянии куда-либо ехать, и решили подождать до завтра, чтобы ее родственники приехали и забрали ее. Кэролайн ушла переодеваться, а Дэнни пошел на улицу, как будто опасаясь, что она может ускользнуть по водосточной трубе. Трентон думал, что Дэнни очень собой гордится, хотя и напускал на себя печальный вид. Ему точно не часто удается арестовывать людей.
Бедная Ева! Трентон всегда мечтал о младшей сестре, особенно после того, как Минна уехала учиться в колледж и оставила его с матерью. Он бы не мучил ее, как другие старшие братья, не запирал бы в ванной, не таскал бы за волосы…
Он бы показал ей, как ловить лягушек руками, как его самого учила Минна; они бы ходили вместе к ручью ловить тритонов; он читал бы ей сказки на ночь, а когда бы она подросла – стал бы рассказывать страшные истории.
Адриана вышла из ванной. Она немного забрызгала блузку водой, и та прилипла к телу. Трентон неуклюже поднялся на ноги. Он не ожидал, что она придет обратно в столовую, думал, что она направится в гостиную, например. Но, конечно, Адриана не ориентировалась в доме и не знала, куда идти.
Трентон очень сожалел о том, что он был жив, а дочь Адрианы – нет, хотя девочка хотела жить. Он хотел сказать, что ему жаль, но подумал, что эти слова ничего не будут значить. Кто бы их ни сказал – он или кто-то другой.
Они так и стояли молча. Трентон чувствовал напряжение в воздухе. А также запах похорон.
Адриана первая заговорила:
– У тебя ее глаза. Очень красивые.
Трентон не знал, что на это ответить.
– Как вы? В порядке? – спросил он.
Адриана улыбнулась, но это была самая печальная улыбка из всех, что он когда-либо видел. Трентон вспомнил, как Ева впервые явилась ему в оранжерее – в тихом шуршании сухих листьев. Ему стало так же грустно, как тогда. Он печалился о ней даже больше, чем об отце.
– Я не знаю, – сказала женщина, – как думаешь, все наладится?
– Все наладится, – сказал он, хотя и сам не знал наверняка. Трентон ощутил легкое движение в воздухе, словно его потоки изменили направление. Так всегда бывает, когда люди лгут друг другу или ведут ничего не значащие разговоры.
Когда Адриана ушла, Трентон остался в столовой и стал прислушиваться к звукам дома – скрипу половиц, шипению труб, шорохам, – ожидая услышать голоса или шепот. Но ничего не услышал.
Он прочистил горло. Трентон знал, что ни мать, ни сестра его не услышат, но все равно опасался говорить громко.
– Ева, – позвал он, а потом чуть громче, – Ева?
Тишина. И было непохоже, что она обиделась и не разговаривала с ним. Тишина стояла мертвая – ни шороха, ни скрипа, ни дуновения ветра – ни малейших следов ее присутствия. Она либо ушла навсегда, либо он утратил способность ее слышать. Было такое чувство, что когда его рвало, вместе с рвотными массами вышел и какой-то вирус, позволяющий Трентону общаться с призраками.
Может, когда он отказался умирать, он отказался и от них тоже?
– Прости, Ева. Я подвел тебя, – прошептал Трентон. Он хотел верить в то, что она его слышит.
Вот в чем проблема смерти – в том, что она навсегда. Ты не можешь устать от нее и вернуться домой. Никто не накинет тебе на плечи куртку, как это сделал детектив Роджерс с Вивиан, не посадит в машину и не отвезет тебя обратно в твое тело. Вот если бы тела были как комнаты: захотел – вошел, захотел – вышел.
Интересно, Минна уже закончила копать яму? Она должна быть достаточно глубокой, чтобы можно было захоронить урну. Он подошел к окну, чтобы посмотреть, но обзор ему загородил большой белый фургон с надписью «Кровли Коннели». Коннели. Знакомая фамилия…
– Эй, есть кто? – раздался мужской голос. Прежде чем Трентон смог доковылять до двери, он услышал, как она распахнулась, и нежданный гость прошел в дом.
– Я могу вам помочь? – спросил Трентон у незнакомца. Это был пожилой мужчина лет шестидесяти в старой растянутой футболке и серых рабочих штанах. Но, несмотря на его возраст, плечи у него были широкие, а руки мускулистые.
– Ты кто? – выпалил он.
– А вы кто? – вопросом ответил Трентон.
– Джо Коннели, – сказал мужчина, – моим парням тут работку подкинули – сказали, крышу надо залатать.
На его руках была сосудистая сеточка, и от него пахло пивом. Но в молодости он, должно быть, отлично выглядел.
Джо огляделся и только сейчас увидел гору посуды на столе.
– Прости, не знал, что у вас тут праздник.
– Это не праздник, – Трентон не хотел пояснять, что это поминки, – но все уже закончилось.
– А, так ты сын Кэролайн? – сказал Джо, и Трентон кивнул. – Один из моих парней забыл стремянку у вас на чердаке. Я поднимусь наверх?
– Ну да, – сказал Трентон.
Зачем они вообще починили крышу? Неужели они планировали когда-то вернуться сюда? Трентон очень этого не хотел. Хотя дом был его по завещанию, он не чувствовал себя здесь как дома. Лучше бы оставили крышу как есть – пусть птицы бы там гнездились.
Джо не двинулся с места, а только прикусил губу, как будто собирался о чем-то спросить. И Трентон решил, что он не знает, где лестница.
– Прямо по коридору, – подсказал он рабочему.
Джо кивнул.
– Да, – но все так же стоял и озирался вокруг, – я помню это место, столько времени прошло! Я уже тут работал. Дом как будто стал меньше. – Он мотнул головой. – Ох, как время летит.
И тут Трентон вспомнил: Джо Коннели! Так звали кровельщика, который нашел тело той женщины, Сандры!
– Стойте! – Трентон рванулся вперед, запнулся о ковер и чуть не упал. Джо повернулся к нему. – Это ведь вы нашли ее? Женщину, которая тут умерла?
Джо побледнел. Он облизнул сухие губы и спросил:
– Откуда ты это знаешь?
– Моя сестра встречается с полицейским, – сказал Трентон. Это объяснение было лучше правдивого рассказа о призраках, видениях, Еве… О том, что потусторонний мир действительно существует, причем рядом с нами.
– Ох, – вздохнул Джо, сжимая и разжимая кулаки, как будто он ощупывал невидимую веревку, – да, я оказался не в том месте не в то время. Суровая была зима… Много снега навалило. У той бедняги крыша обвалилась.
– Ее звали Сандра, – напомнил Трентон.
– Да, как-то так… У нее лица вообще не было – только месиво из костей и мяса. Это я помню, а имя – не очень.
– Что с ней случилось? Полиция так и не нашла ее убийцу?
– Нет, – хрипло сказал Джо и отвернулся, – нет, его не нашли.
Трентон отчаянно пытался придумать хоть какой-нибудь вопрос, с помощью которого можно разговорить старика. Он не знал, почему для него так важно узнать о судьбе незнакомой ему женщины, погибшей здесь много лет назад, но приезд Джо он воспринял как знак свыше. Было ведь еще что-то важное, о чем он забыл… Ева говорила что-то про письмо, украденное у Сандры.
– А письмо? – выпалил Трентон, и Джо застыл на месте.
– Как… как ты узнал про письмо? – Лицо Джо было белее снега, когда он обернулся. – Кто тебе сказал?
Трентон не ответил. Он не знал, что сказать, не мог ничего придумать. Старик дрожал как осиновый лист. Он схватился за стул и почти упал на него.
– Что с вами? – обеспокоенно воскликнул Трентон.
– Давление, – спокойно сказал Джо, – я ведь уже старая развалина. Водички не принесешь?
Трентон пошел к кувшинам с водой и льдом, которые Минна аккуратно выстроила в ряд для гостей, налил стакан и передал Джо через стол. И потом сел сам.
– Спасибо, – сказал старик, но не стал пить, а только крутил стакан в руках. Через минуту он наконец заговорил: – Я от него избавился. Я подумал, что это правильно. Это было ужасное зрелище… Кровь повсюду, мозги на стене… – Он помотал головой. – Даже если знаешь причину, легче не становится. Что бы люди там ни говорили.
– Причину чего?
Джо нахмурился.
– Почему они так поступили.
И вдруг Трентон все понял. Он думал, что расследует старое дело об убийстве, но все оказалось гораздо печальнее. Как будто он разрыл старую могилу, в которой кто-то однажды похоронил свое несчастье.
– Так это было самоубийство… – проговорил Трентон.
Джо оперся на стол ладонями и встал.
– Мой отец повесился, когда я был еще пацаном. Мать говорила всем, что у него лопнул сосуд в мозгу. Аневризма. – Он снова помотал головой. – Когда ты знаешь об этом, тебе не легче. А только хуже… Ну да, не стоило, наверное, сжигать письмо – это ведь было не мое дело.
Трентон еще долго сидел в столовой, думая о слишком частых «конференциях» отца, про письма и открытки от Адрианы, на которые он так и не ответил; о мужчине, болтающемся в петле, и его жене, которая лгала всем о причине его смерти, потому что ей было за него стыдно. И о женщине без лица. Он думал о том, как время давит на всех них, как толстый слой снега на крышу.
Пришло время, подумал он, чтобы похоронить отца и оставить призраков в покое.
Элис
– Не уходи! – Да, я знаю, что Сандра раздражала меня все это время и что я всеми силами пыталась игнорировать ее, но теперь я умоляла ее остаться. – Пожалуйста, не уходи!
– Все, вытаскиваете меня отсюда? – Голос Сандры звучал все тише, как будто она была уже не здесь. – Как чертовски вовремя!
– Не оставляй меня! – Я ненавидела себя за эти слова, но ничего не могла с собой поделать – она стала частью меня, моей второй половиной. После ее ухода меня никто не услышит! Это как вообще не существовать, только еще хуже. Одиночество. Уокеры разъедутся по домам, а я останусь здесь. Одна. С распахнутыми дверями, как открытым ртом, замороженная в морозильной камере, вечно блуждающая во тьме пустых шкафов и комнат без возможности сбежать…
– Тебе надо отпустить прошлое, Элис. В этом вся соль. Просто отпусти.
– Скажи мне как! – кричала я. – Как это сделать?! Я готова слушать тебя!
Тишина.
– Сандра! Сандра! Ты здесь?!
Ответом мне была пустота. Как будто все мои кости – каркас, поддерживающий меня, – исчезли. Я стала чем-то совершенно бесформенным. А потом – опять тошнота, болезненность и жгучее чувство одиночества, словно все хорошее в этом мире ушло навек.
Все тайное становится явным.
Она была права: старые преступления раскрыты, любопытство удовлетворено, а правда всплыла наружу.
Как я могла быть такой слепой? Я ведь все это время наблюдала за Сандрой, как толстый ленивый кот за солнечным зайчиком. До того как она пришла ко мне.
Но я ничего не чувствовала, кроме медленного течения времени. Я ведь помнила, как она умерла, видела, как она в последний раз дралась с Мартином, как она долго топила свое горе в стакане – раз за разом наполняя его, видела, как ее рвало, видела кровь у нее на губах.
Я видела как Сандра заряжает пистолет. Я не могла не видеть. Мы не выбираем, на что смотреть.
Но то, что было потом… Неужели я была настолько счастлива, что она идет ко мне, прорезаясь через толщи моего нового тела, что не замечала ничего вокруг?
Я смутно помню приехавших полицейских и людей, которые через некоторое время пришли распродавать ее имущество.
Но вот Джозефа Коннели я не заметила. Малыша Джо, которого я видела рядом с матерью на похоронах его отца. Не увидела сходства с отцом: чуть крючковатый нос, волевой подбородок и немного оттопыренные уши.
Джозеф Коннели. Сын Томаса.
Я ошибалась. Во многом.
И теперь была готова сказать Сандре: «Ты была права».
Томасу: «Я прощаю тебя».
А нашей малышке, которая росла внутри меня как маленький цветочек: «Прости меня! Господи, мне так жаль! Прости…»
Но это были всего лишь слова. Тяжелые слова. Они как камни падали вниз.
Все истории когда-то заканчиваются.
Кэролайн переоделась в джинсы и легкий свитер, стерла макияж и собрала волосы в хвостик. Должно быть, она успела где-то перехватить рюмку-другую, судя по тому, как блестели ее глаза.
– Трентон, ты готов? Взял урну?
– Она у Минны, – отозвался Трентон, – я собирался…
Он замолчал на середине предложения – на кухне хлопнула дверь, и в столовую ворвалась Минна – на лице ни кровинки, все руки в грязи.
На солнце наползала тень – все погружалось во тьму: дом, комнаты, мой разум. Конец близок.
– Быстро, пошли со мной! – сказала Минна не матери, не брату, а Дэнни. – Я… я кое-что нашла… Господи боже!
– Что ты нашла? – спросил Трентон.
Минна стояла, пошатываясь и держась за дверной косяк.
Слово, которое она произнесла, ударило меня сильнее, чем если бы все двери в доме разом захлопнулись. Так страшно и больно мне еще никогда не было.
– Ребенка.
– Что?! – воскликнул Дэнни.
– Ребенка, – повторила Минна, сглотнула и резко откинула волосы назад, оставив на щеке пятнышко от грязи. Как слезу. – Ребенка в коробке.
Часть XI
Кухня
Элис
Мебели на кухне уже не было. Даже Паучка упаковали и увезли. И только камин стоял одиноко, как огромный распахнутый в крике рот. Хлопок даже здесь нашел щель в окне, и белые хлопья катались по полу.
Некуда было ее положить. Только на кухонную стойку.
Одеяло наполовину истлело и было поедено насекомыми, от него осталась лишь рваная тряпка. Коробка осталась почти нетронутой – лакированное темное дерево выдержало испытание временем. На крышке даже были до сих пор видны мои инициалы, хотя в других местах краска почти сошла. Я помню, коробочка была желтой с узором из цветов сирени. Мама подарила мне ее на день рождения в семнадцать лет. Я хранила там свою летнюю шляпку, украшенную кружевом, тонким, как паутинка, и пахнущую лавандовой солью.
Я завернула ее в одеяло. Я подумала, что ей будет хорошо и спокойно в красивой желтой коробочке, которая пахла цветами.
У нее были тонкие косточки, как у птенчика, а головка такая маленькая, что умещалась в ладони.
Она была совсем синей, когда вышла наружу, и такой холодной.
Я подумала, что ей будет тепло – в мягком одеяле, в земле под плакучей ивой.
Трентон
Косточки были очень маленькими. Трентон не верил, что все это происходит на самом деле. Это было как сон. Или чья-то больная шутка.
Но тут Дэнни сказал:
– Черт, черт, черт!
И Трентон понял, что все взаправду.
– Кто… кто мог это сделать? – проговорила Кэролайн. – Трентон, принеси мне выпить. Пожалуйста.
Но Трентон не сдвинулся с места. Головка ребенка была маленькая, размером с яблоко. Казалось, что она рассыплется в прах, если ее коснуться.
– Кто бы ее ни похоронил, это было очень давно, – тихо произнес Дэнни.
– Ее? С чего ты взял, что это девочка? – спросила Минна.
Дэнни приподнял краешек того, что осталось от одеяльца, и показал ей – розовое.
– О Господи! – выдохнула Кэролайн и отвернулась, прижав ладонь ко рту. Трентон почувствовал раздражение: как можно было так делать?
– Это Эми попросила меня копать под ивой, – сказала Минна и пробежалась глазами по комнате, как будто думала, что ее будут осуждать, – она настаивала, ну, вы знаете, она умеет… – Она умоляюще посмотрела на Трентона.
– Что нам теперь делать с этим… с ней? – сказал он и пожалел об этом: ужасные слова! Как будто речь идет о мусоре, от которого надо избавиться.
Дэнни покачал головой.
– Я не знаю… Я не знаю.
Но затем самообладание вернулось к нему:
– Мы отвезем ее в город. Может, что-то найдем в архивах, но, честно говоря, я сомневаюсь в этом.
С этими словами он взял крышку и осторожно закрыл коробочку.
– Господи… – бормотала Кэролайн.