— Погодите, — протирая глаза, сказал Леонидос, — вы что, мужики, из России, что ли?
— Мы из России, — продолжал Филя, — а ты откуда?
— А я из Греции, — резонно возразил Леонидос.
— Это нам известно. И что ты в Крыму, Ленчик, родился, тоже. Ялту хоть вспоминаешь?
— Ага, — заулыбался грек, — как раз сегодня приснилось…
— Я эту Ж…женьку прямо на пляже, мужики… ух! А где она? забеспокоился вдруг.
— Ушла давно, — махнул рукой Филя. — Ну оделся, Ленчик? Надо бы поговорить.
— А вы кто, мужики?.. К кому я попал, а?
— Да не трусись ты, Леня, все будет о'кей! Поговорим по душам и расстанемся. Мы не гангстеры, дело у нас к тебе.
— Какое дело? Я ваших дел не знаю. Я ничего не знаю.
— А мы поговорим, ты и вспомнишь…
— Очень надо?
— Очень, Леня.
— Тогда еще налейте.
— Моего хочешь? — спросил Кротов доставая фляжку.
— А чего это? — недоверчиво покосился Леонидос.
— Не пожалеешь, — ухмыльнулся Кротов. — Слона валит.
— Наливай! — безнадежно махнул рукой грек.
— Полный?
— А на хрен по половинке! — окончательно вспомнил русский язык Леонидос.
Он сделал характерный вдох-выдох и залпом выдул бокал. Задумался, к чему-то прислушиваясь, поднял испуганные глаза на Кротова:
— Ты чего мне налил?
— То, что надо, не волнуйся, через три минуты будешь как стеклышко.
— Не отрава? — уже без всякой надежды спросил Леонидос.
— Ты нам нужен, Леня, — проникновенно сказал Кротов. — И беречь мы тебя будем как зеницу ока! Отдохни три минутки, если хочешь, пойди умойся.
В сопровождении Фили, поддерживающего его, грек медленно удалился к раковине, а когда вернулся, на него можно было смотреть без всякой предвзятости, как на вполне нормального человека.
— Ну и о чем вы хотели со мной поговорить? — сказал он, хмуро окидывая взглядом покрасневших глаз присутствующих в комнате. — Вы, часом, не по мою душу явились?
— Душу твою мы трогать не будем. И жизни твоей тоже угрожать не собираемся, Леня. Ты позволишь себя так называть? — спросил Кротов.
— Валяйте. Меня так в Крыму все и звали.
— Так вот, Леня, о жизни твоей хотим мы поговорить.
— А чего о ней говорить? Я пока не жалуюсь… Не обижаюсь.
— Действительно, чего обижаться! Ты человек обеспеченный. Самому хватит и детишкам останется, верно? Ты, кстати, женат?
— Нет пока… — Леня посмотрел на дверь.
— В самом деле, какой смысл! — подтвердил Кротов. — Ты в каком году из Крыма уехал-то?
— Да уж давно… Как все греки повалили, так и мы за ними. А чего вы все вокруг да около? Говорите прямо, что надо.
— Понимаешь, Леня, влип ты, прямо скажем, в очень нехорошую историйку… Не по своей вине, но… как бы тебе сказать… Помнишь такое выражение? Недолго музыка играла…
— Пушкин, читал. А вы все-таки откуда? Кто вы?
— Молодец, что Пушкина читал. А мы из уголовного розыска, из Москвы, Леня. Я ж говорю, неприятная история.
— Про себя я все истории знаю. И ничего неприятного в них нет и не было!
— Тогда рассказывай.
— Нет уж, лучше я вас послушаю. А кстати, какое вы имеете право врываться в чужое жилище? Допрашивать, а? Здесь что, разве Россия?
— Спокойнее, Леня. Как раз перед тем как ты открыл глаза, отсюда ушли сотрудники ФБР. Это они выкинули за дверь твою мулатку. А мы ведь тебя не арестовываем, а надеемся лишь на твое благоразумие. Объяснить хотим, чем ты можешь закончить свою благополучную до поры до времени жизнь. И произойти это с тобой может да хоть в ближайшие день-два. Так что тебе есть полный резон вспоминать и рассказывать.
— Да я разве… Я не против, только меня пугать не надо. И туфта ваша не нужна.
— Не задирайся, Леня, — сказал вдруг молчавший до этого Сева Голованов. — Ты сейчас не в том положении, чтобы вякать и торговаться. Не надо.
И мрачный вид Голованова подействовал на Андриканиса словно ушат холодной воды на разгоряченную голову.
— Ладно, — помолчав, сказал он, — только я уж лучше сперва вас послушаю.
— Нас интересует, Леня, история твоих, скажем так, взаимоотношений с Валерием Михайловичем Комаром, — начал Кротов.
Денис охотно уступил пальму первенства, видя, что грек относится к Кротову если не с почтением, то, во всяком случае, сильно хамить поостережется: весь вид Алексея Петровича не располагал к фамильярности.
Услышав фамилию Комара, Леня равнодушно пожал плечами, изображая, будто она ничего ему не говорит.
— Ты, может, не знаешь, Леня, — терпеливо продолжил Кротов, — а мне доподлинно известно. Когда уголовники готовят побег из зоны, они заранее присматривают человека, которого потом возьмут с собой. Говорят, что жалеют его, откармливают даже специально, чтоб поправился. И называют таких людей «каплунами». Их дальнейшая судьба проста: когда наступает голод, те, что ушли в побег, его попросту съедают. Чтобы самим не подохнуть с голоду, понимаешь? У тебя, Леня, несколько другой получился вариант, но ты все-таки «каплун». Для Валерия Комара. Усек?
— Мы тоже не пальцем деланные, — возразил Леня, хотя было заметно, что он маленько сник. — Мы тоже кое-чего соображаем. И газетки почитываем, и телевизор смотрим…
— Мы — это кто?
— Братья мои. Да и я сам.
— А кстати, какую лапшу тебе вешал Комар, когда уговаривал на пластическую операцию? Он же не мог сказать, что тебя готовит на роль «каплуна»…
— Много чего болтал…
— Например?
— Ну говорил, что у каждого богатого человека имеется свой двойник, неохотно ответил Леня. — Что он вроде бы как телохранитель. В отдельных рискованных ситуациях. А за риск отдельная же и плата.
— И ты поверил?
— А за такие бабки, что Комар отстегнул, я во что хотите поверю!.. Это потом я стал кое-что понимать, да было уже поздно, у него кругом свои люди. Да и дело было сделано.
— Братья остались в Греции?
— Вам-то что? — помедлив, ответил Леня. — Если надо…
— А они тебя хоть узнали после операции?
— Так я сразу в Штаты рванул.
— С братьями?
Андриканис посмотрел на Кротова тяжелым взглядом и не ответил.
— Боюсь, скоро исчезнешь ты, Леня, из этого мира, — вздохнул Кротов. И никакие братья тебе не помогут. Сам же говоришь, следят за тобой люди Комара… А если братья попробуют ему помешать, то пойдут следом за тобой, это хоть соображаешь? Зря приволок их сюда. У Комара гигантские деньги, он на них какую хочешь мафию купит, и не вам тягаться с ним.
— Это еще вопрос… — неуверенно проговорил грек и замолчал.
— Вот то-то и оно, — правильно расценил его сомнения Кротов. — Я ж не спрашиваю, сколько Комар тебе заплатил. Да пусть даже миллион долларов! А этих «лимонов» «зеленых» у него больше сотни. Ты в Гарлеме уже не первый день и знаешь, что даже за сотню баксов и тебя, и твоих братцев здесь пришьют, и не охнут! Видишь ведь, какой народец тут ошивается?
— Народец поганый, — согласился Андриканис. — А вот насчет миллиона ты загнул.
— Неужели согласился на меньшее?! — изумился Кротов.
— Двести тысяч и пять кусков ежемесячно.
— Наколол он тебя, Леня. Плохо с ним торговался. Дешево оценил свою жизнь… Это, впрочем, понятно. Сидел, поди, на мели? Да и семье ничего особо не светило… А поторговался бы, мог запросто и миллион отхватить. У Комара все равно тогда другого выхода не было. Полиция шла за ним по пятам. Интерпол. Слыхал ведь про такую организацию? И наша, российская. ФСБ.
— Да почем мне знать, что вы из уголовки?! — вдруг сорвался, закричал Леня. — Лепите мне тут! А вдруг вы люди Комара?!
— Да были бы мы людьми Комара, только за одни эти твои слова давно бы устроили тебе харакири. А мы серьезное дело предлагаем. После которого при тебе останется и твоя жизнь, и деньги тоже останутся, и братья не пострадают. Правда, вот личико обратно исправить у нас не получится.
— Так что за дело?! Я пока ничего не слышал!
— Спокойно. Как ты сейчас себя чувствуешь?
— Нормально.
— Не врешь?
— А зачем?
— Резонно. Русский мат не забыл?
— Че-го? — даже растерялся Леня. — Да кто ж его забудет-то! Только зачем он мне сейчас? Вас послать?
— Нет, — рассмеялся Кротов, — послать надо, и как можно крепче, Валерия Михайловича Комара. Знаешь его телефон?
Андриканис молчал, то ли что-то соображая, то ли вообще не врубаясь в ситуацию. На лице его была полнейшая растерянность.
— По его телефону я звонить не могу, — сказал наконец.
— Это почему?
— Нельзя. Не велено. Только когда уже полный край.
— Так он уже и наступил. Не тушуйся, вот тебе моя трубка, — сказал Кротов, протягивая телефон, — набирай номер и говори.
— А чего говорить? — окончательно растерялся Леня.
— Сначала отматери его от всей полноты души. Как в лучшие свои времена. А потом скажешь ему, что раскусил, мол, его, подлеца, ну и так далее. Чем злей, тем лучше. Что он будет тебе кричать, не слушай. Говори, что находишься в аэропорту Кеннеди, поскольку улетаешь на родину, в православное государство Грецию. А на него, на Комара, стало быть, кладешь и так далее. Ясна задача?
Леня, поочередно оглядывая всех, молчал, соображая.
— Послать можно, отчего не послать… Только я братьев предупредить должен.
— Им позвонишь уже из аэропорта, — жестко сказал Кротов, и Андриканис не нашелся что возразить, лишь спросил:
— А я и в самом деле в аэропорт поеду?
— Ну а как же!
— А потом?
— Потом свободен. На все четыре стороны. Нам Комар нужен, а не ты.
— Выпить можно? — Леня, кажется, решился.
— Моего? — засмеялся Кротов, и остальные его дружно поддержали.
— Нет уж, хватит, — улыбнулся и Андриканис.
— Денис Андреевич, дайте ему бутылку. Но только после телефонного разговора.
— Так там мало! — возразил было осмелевший Леня.
— Закончим дело — хоть залейся.
— Придется, — пробурчал грек и стал набирать номер.
До определенного времени Валерий Михайлович Комар и не догадывался, что у него широкая натура. Гулять на всю бухгалтерскую зарплату было просто смешно, а дальше жить на что? Когда же он стал владельцем кабинета на собственной фирме, то поначалу держался скромно уже из соображений перспективы своего дальнейшего роста в бизнесе. Лафа с фирмой быстро кончилась, поскольку и создавалась-то она, как он скоро понял, ради ста двадцати миллионов, уведенных с завода «Кристалл». Далее — Гохран, зарубежные поездки, вояжи, серьезные партнеры. Им российским барством глаза не замылишь. Дома не развернешься как хотелось бы — из чувства самосохранения. Это какой-нибудь вчерашний уголовник может позволить себе все, что душе угодно, — он может и миллион баксов в рюкзаке таскать. Ему не зазорно. А ты чиновник, и у тебя любая клякса способна спросить: откуда взял? За границей тем более: обязательно найдется чей-то заинтересованный глаз, который обязательно уследит и доложит, школа-то старая. Вот и крутись себе между возможностями и реализацией собственных желаний, как между мифологическими Сциллой и Харибдой…
Никто не посвящал Комара в подробности аферы, которую, как он однажды понял, замыслили Пучков, Маркин и активно помогавший им Бояров. И то, что сам он занимается аферой, тоже уяснил не сразу. Сильно задело другое. Получалось, что его попросту использовали для достижения своих целей, чтобы затем отшвырнуть в сторону. Но почему же он должен оказаться в данной игре пешкой? И вот тогда, помимо постоянно сдерживаемой страсти к свободной, полнокровной жизни, в коей ты сам себе хозяин, возникла обида за собственную униженную гордость. Он что же, обязан всю жизнь в холуях чьих-то бегать? Подай, прими, поди вон? Создай фирму, переведи денежки, отдай дяде и получи крохи с чужого стола? Дудки!
Основную свою лепту внес во все это дело, конечно, Игорь Леонидович Маркин. Вот уж кто в самом деле ощущал себя настоящим барином. А каким тоном разговаривает! Какие дает советы! И не советы даже, а, по сути, указания, которых не моги ослушаться!
И Пучков — Пучок этот — тоже хорош… Что ж он и правда всех, что ли, за дураков вокруг держал? Ну и посиди теперь себе в Лефортове…
Вполне возможно, что председатель Гохрана господин Пучков и в самом деле испытывал к нему, к Комару, отеческую нежность. Особенно если его об этом настоятельно просил Игорь Леонидович. Ну пусть даже и испытывал, однако же не бескорыстно! В его карман упала ощутимая сумма в баксах. Так ведь мало показалось!
А во всем оказалась виноватой, как ни странно, диадема графов Демидовых — так она числилась в каталоге Гохрана.
Впервые увидев ее и узнав, что она тоже, как и ряд других драгоценностей, предназначена для вывоза в качестве залога в Соединенные Штаты, Валерий, как говорится, с ходу положил на нее глаз. Причин было несколько.
Встретившись после Афгана в Москве со своим однополчанином Николаем Андреевичем Бояровым он узнал, что тот женат на роскошной женщине, чьими предками и были те самые графы, коим приписывалась диадема. Но тогда о драгоценности, естественно, и речи идти не могло. Валерий был в щенячьем восторге от царственной женщины и по наивной своей молодости решил было, что однажды, если будет очень предан ей, любезен и настойчив, сумеет добиться ее благосклонности. Ну а что случится дальше, когда она наконец примет его ухаживания, он знал твердо, ибо в мечтах постоянно сжимал ее в своих объятиях. Нет, правильнее сказать, сжимать-то его должна была она. Девок и баб в его жизни было предостаточно, чтобы трезво оценивать собственные силы и умение обращаться с ними. И уже нередко, примеряясь к будущей победе, он подыскивал себе в ночные партнерши женщину покрупнее, чтоб больше напоминала царицу Елену, как он мысленно окрестил Боярову, и, умело доводя ее до экстаза, с восторгом представлял себе, что это сама неприступная Боярова кричит и стонет под ним, дрыгая во все стороны великолепными своими ногами. Да, желание обладать царицей на какое-то время буквально превратилось для него в манию.
И тут он совершил ошибку. Не рассчитал свои силы, понадеялся на силу собственного обаяния. Он уже приблизился к своей мечте настолько, что стал верным рыцарем, исполняя мелкие поручения красавицы, все более благосклонно поглядывавшей на него в отсутствие мужа. У которого, кстати, в ту пору пошли какие-то неприятности. Но Валерий сам все и испортил. Оказавшись наедине с Еленой в машине, он довольно грубо полез к ней под юбку, если можно так выразиться, и тут же получил по морде. А вот тут в переносном смысле. Она его отшвырнула как щенка и вообще прекратила дальнейшее знакомство. Но Валерий мог бы поклясться, что, не поторопись он тогда, а сведи дело к шутке — случайно, мол, извините, бес попутал! — она вскоре сама бы отдала себя в полную власть этого его упрямого беса.
Ах, как он после материл и себя и ее! Как проклинал свою торопливость и провокаторский сволочизм этой породистой самки! Каких гигантских трудов стоило ему возвращение в бояровский особняк — уже не в качестве близкого друга, а обычного и не очень-то желанного гостя, вынужденно обращаясь к которому хозяйка морщится, будто дотронулась до лягушки!..
Но время шло, а желание Валерия, похожее на месть, только возрастало. Он добьется ее, и, когда она наконец отдастся, он попросту изнасилует эту суку. Как самую последнюю шлюху!..
Очередная разведка, проведенная им, показала, что цель может быть снова не так уж и недостижима. Бояров раскололся, что главной страстью его жены является поиск и приобретение любых вещей, принадлежавших когда-то роду Демидовых. У каждого человека есть своя страсть, а у нее вот такая! И ничего удивительного.
Холодность Елены Юрьевны по отношению к своей персоне Валерий старался не принимать в расчет: у всякого заядлого коллекционера имеются свои болевые точки. А кроме того, он вовсе и не собирался дарить диадему. Продать — другое дело. И он прозрачно намекнул, что в результате ряда определенных сделок и последовательных операций имеется призрачная, правда, пока возможность вывести знаменитую диадему из игры. Ну как бы в благодарность за оказанные государству услуги. Бояров загорелся этой новой идеей. В последнее время, как было известно, у него с женой были несколько натянутые отношения, поговаривали, будто супруги даже разбежались по разным спальням. У великолепной мадам завелись какие-то новые и не слишком презентабельные знакомства среди столичной богемы, а к чему это в конце концов приводит, хорошо известно всем. Кроме, разумеется, доверчивых мужей. С другой стороны, и Николай Андреевич стал появляться вроде бы под хмельком, что для него — прежнего — совсем было нехарактерно. Короче, решил Валерий, попытка — не попытка и почему не попробовать!.. Благо он пока вообще ничем не рискует.
Но Бояров в разговоре сказал одну странную вещь:
— Достанешь, Валера, можешь на меня рассчитывать. Я перед тобой в долгу не останусь.
Комар поспешил заверить своего друга-интернационалиста, — в Афгане ж были! — что сам перед ним в долгу по гроб жизни. А если еще удастся американцев уговорить, то… сами, мол, понимаете: благодарность государства может оказаться безграничной.
— Ты смотри только мне подделку не подсунь, — вдруг совершенно трезво сказал Бояров. — А то однажды уже пробовал… Болтали: Гохран, Гохран, а оказалась фальшивка. Правда, ловкая.
Так Валерий узнал, что в Гохране могут находиться и подделки драгоценностей, их тщательно изготовленные копии.
А окончательную точку в вызревающих планах Валерия Комара поставила легкая, ни к чему не обязывающая беседа с Жоржем Аракеляном, одним из посредников, кровно заинтересованных в том, чтобы дело с ценностями Гохрана из государственной акции превратилось в частную аферу. Жорж сказал тогда, что, будь у него побольше времени, он и сам смог бы сработать копию — один к одному.
Памятуя еще и о желании собственного шефа Виталия Евгеньевича Пучкова завладеть диадемой, Валерий сыграл достойный спектакль, после чего получил из хранилища как оригинал, так и его копию, которая должна была впоследствии сыграть решающую роль.