Пиры обычно длились долго – по шесть-восемь часов кряду. У Никиты от выпитого уже шумело в голове, хотя он не опустошал кубок до дна. Первые тосты за государя он выпил до дна, иначе – обида, поскольку выпив, гости переворачивали кубки, показывая, что ни капли на дне не оставили. Но и пить до дна каждый тост было невозможно.
Часа через три от начала пира в нижнюю трапезную вбежал молодой боярин и громко, перекрывая шум, крикнул:
– Никита-лекарь!
Услышав свое имя, Никита встал. Голоса в зале смолкли.
Боярин кинулся к нему, схватил за руку и бегом потащил за собой.
– Да что случилось-то? – не понял Никита.
– Милославский помирает, подавился! За тобой послали.
– Тогда беги впереди, а я за тобой.
Боярин бежал по коридорам и переходам, крича во все горло:
– Расступись! Дорогу!
Слуги с блюдами в испуге прижимались к стенам, а Никита боялся одного – поскользнуться на гладком и скользком полу. Подошвы у новых сапожек кожаные, по плитам скользят.
Они ворвались в трапезную на втором этаже. У царского стола стояла толпа. Увидев Никиту, все закричали:
– Лекарь! Дорогу дайте, расступитесь!
Мигом освободили проход.
Ни секунды не медля, Никита бросился к столу.
По левую руку от царского места – тесть царский, Илья Милославский. Он сидел на стуле и не мог ни вздохнуть ни выдохнуть, только сипел. Лицо уже посинело, глаза были прикрыты.
Вокруг него, расступясь, бояре да князья полукругом. Хмель из головы сразу выветрился, глаза от ужаса круглые. Не дай бог, Милославский на пиру умрет – примета плохая.
Никита подскочил к стулу с Ильей Даниловичем и крикнул боярину, который его привел:
– Стул из-под боярина выдерни!
Боярин стул на себя рванул, и Никита едва успел подхватить тяжелое тело. Он зашел со спины, сцепил обе руки вокруг боярина в замок на животе и резко рванул на себя. Илья хекнул, и на стол вылетел непрожеванный кусок мяса. Милославский со свистом втянул в себя воздух.
Дворяне вокруг ахнули – то ли от страха, то ли от радости, не понять. А тесть царский раз вдохнул полной грудью, второй… Лицо из синюшного сначала сделалось красным, потом постепенно приняло свой обычный цвет.
Дворянство зашумело, загомонило. Только что на их глазах умирал человек – да не простой, а боярин, тесть царев. А лекарь подскочил, вроде и не сделал ничего, а человек в себя пришел. Для окружающих перемена была просто разительная.
– Стул боярину подставь, видишь – ослаб человек, – распорядился Никита.
Молодой боярин подвинул стул, и Милославский буквально рухнул на него.
– Все, государь, – повернулся к царю Никита. – Надеюсь, больше никто в моей помощи сегодня нуждаться не будет?
– Ты хочешь сказать, что сделал все и он в лечении не нуждается? – удивился царь.
– Да, конечно. Он подавился куском мяса, но сейчас все хорошо.
– Так быстро?
– Да, государь, – Никита поклонился. – Поздравляю тебя с прибавлением в семействе; прости, что только сейчас поздравил.
– Хм. Прими от меня кубок.
Стольник подал Никите кубок с вином, и Никита внутренне содрогнулся – да в нем не меньше литра вина! Он же до дома не дойдет!
– За тебя, государь! – Никита осушил кубок и перевернул его.
Дворянство одобрительно зашумело, тоже взялись за кубки.
Царь посмотрел на Никиту с уважением. После почти молниеносного избавления у всех на глазах от неминуемой смерти боярина Милославского Никита еще больше вырос в его глазах.
Лекарь протянул кубок стольнику, однако царь протестующим жестом остановил его:
– Оставь у себя, дарю от чистого сердца, – сказал государь.
Бояре восторженно зашумели. У многих из них парадная посуда была не хуже, но получить в дар царский кубок – это похлеще медали на грудь, даже выше, чем орден, хотя их еще не было.
Никита понял, что только что обзавелся кучей завистников и не меньшим числом будущих пациентов – уж очень наглядно получилось.
Никита поклонился государю и пошел к двери.
– Погоди, Никита! – голос был не царский.
Никита обернулся: Милославский пришел в себя, отдышался, поднялся со стула.
Дворяне притихли и смотрели на происходящее с интересом.
– Государь тебя наградил – теперь мой черед! Ты ведь мне жизнь спас. Али я неверно говорю? – боярин повернулся к дворянам.
– Верно говоришь! – вновь зашумели те.
– Стольник, кубок Никите! – Одновременно он протянул свой.
Стольник наполнил его доверху. Господи, да когда же это кончится? Никита чувствовал, как пол уже качается под его ногами. А деваться некуда, попробуй откажись в такой ситуации! Потому кубок, протянутый ему боярином, принял.
– Здравь буди, боярин, многие лета! – и, не отрываясь, осушил до дна.
– Молодца! Кубок дарю!
Милославский обвел глазами бояр. Те закричали, одобряя его поступок.
Едва не упав, Никита поклонился боярину, потом царю – затем всем боярам и, сжимая в каждой руке по кубку, вышел. Его качало, кружилась голова.
Молодой боярин, что прибегал за ним, поддержал Никиту под руку.
– Слышь, боярин, не сочти за труд, скажи холопам – пусть меня домой отвезут.
– Запросто! Я ведь внучатый племянник Милославскому. Как не уважить тебя!
Никиту посадили в возок и отправили, наказав кучеру не только довезти, а и на крыльцо поднять. Едва успев сказать, куда его везти, Никита тут же отключился.
В себя пришел уже на крыльце. Рядом стоял кучер, барабаня кулаком в дверь.
На стук выскочила Любава, помогла Никите войти, снять кафтан.
– Ой, Никита! Ты зачем с царского стола кубки взял? Нехорошо-то как!
– То подарки! – заплетающимся языком торжественно заявил Никита и рухнул на пол.
С помощью кухарки Любава разула его, вдвоем они перетащили его на постель, раздели. Как он уснул – не помнит.
Очнулся в полдень. Голова трещала – спасу нет. Открыв глаза, Никита увидел рядом с собой Любаву.
– Испей рассолу капустного, – Любава протянула ему кувшин.
Во рту было сухо, язык не поворачивался. Никита жадно припал к кувшину, ополовинил.
– Может – пивка, поправиться?
– Не могу, – Никита откинулся на подушку. После рассола от квашеной капусты стало легче.
– Сейчас горяченького шулюма дам. Кухарка с утра сварила, тебя дожидается.
Никита через силу похлебал жиденького бараньего шулюма. Колокола в голове бить перестали, боль стихла.
– Я не знала, что ты так напиться можешь, – с укоризной сказала Любава.
– Я и сам не знал, сроду так не напивался, – почти простонал Никита.
– Кубки у тебя откуда? – Любаву снедало любопытство.
– Один царь подарил, другой – боярин Милославский.
– Ой, что делается! Так ведь они цены немалой! А за что?
– Боярина на пиру спас – мясом он подавился.
Любава погладила его по голове, как маленького:
– Лекарь ты мой.
Раздался стук в ворота.
– Кто это там? Пойду открою.
Любава накинула платок, вышла и вернулась с князем Елагиным. Тот выглядел помятым, под глазами обозначились мешки.
– День добрый, Никита!
– И тебе не хворать, княже.
– Ха, лежишь! А о тебе только и разговоров по боярским домам.
– С чего?
– Ты забыл, что ли? Дай-ка на подарки поглядеть.
Любава принесла кубки. Она уже успела отмыть их от вина, протерла.
Князь поочередно кубки осмотрел, полюбовался, взвесил на руке.
– Один другого краше! Повезло тебе, Никита! Если так и дальше пойдет – царь тебя может боярским званием пожаловать.
– Ох, башка трещит – не до званий.
– Чудак-человек! Да так не всем везет – даже боярам. Из рук царя и тестя царского по кубку в один день получить! Своего счастья не понимаешь! Рассолом поправился уже?
– Успел.
– Тогда пусть супружница вина подаст.
– Семен Афанасьевич! Слышать о вине не могу, мутит!
– Да что же ты такой хлипкий, Никита! Подарок-то обмыть надо!
Подарки обмывали прямо из кубков.
Любава шустро накрыла стол. Князь съел здоровенную миску шулюма, обгрыз бараньи косточки:
– Вкусно! – похвалил он. – Кухарка у тебя хорошая.
– Не жалуюсь, – сдержанно ответил Никита.
Еще поели, выпили немного. Никита уже пришел в себя, но в лекарню не пошел: полдень уже минул, да и состояние не то.
Князь уехал довольный, но Никита так и не понял, зачем он приезжал. На кубки поглядеть?
Однако события дня еще не закончились.
Князь к вечеру заявился снова – уже в серьезном подпитии.
– По княжеским домам ездил, выпил слегка. Только и разговоров, что о пире царском. А где про пир, там и про тебя. Кто из бояр тебя раньше не знал – так на пиру увидел. Ноне ты личность известная. Любава, гордиться таким супругом надо.
– А я знаю и горжусь им давно, – просто сказала Любава.
Когда Никита и князь остались наедине, Елагин попросил:
– Погадай мне на картах, давненько ты не гадал.
– Так ведь…
– Уважь, Никита! И ты хмельной, и я, но уж больно услышать хочется, что меня ждет. Я и карты с собой взял, – князь достал колоду.
– Погадай мне на картах, давненько ты не гадал.
– Так ведь…
– Уважь, Никита! И ты хмельной, и я, но уж больно услышать хочется, что меня ждет. Я и карты с собой взял, – князь достал колоду.
Деваться было некуда. Никита вздохнул, разложил пасьянс. Потом сгреб карты и разложил снова.
– Что такое? Говори, не томи.
– Два раза раскладывал. Теперь слушай, только о том – никому!
– Обижаешь, Никита! Я весь внимание!
– Через четырнадцать лет царица умрет.
– Ох, Господи, помилуй мя, грешного! – князь приложил ко рту ладонь. – Страсти-то какие! Дальше давай!
– Государь женится на Наталье Кирилловне из рода Нарышкиных.
– Так-так-так!
– Государь переживет царицу на пять лет. У него будет двое сыновей, Петр и Иван. Править Россией будет Петр.
– Так он мал еще будет-то…
– Не перебивай, княже.
– Молчу.
– После смерти Алексея Михайловича царевна Софья править будет.
– Это что родилась недавно?
– К тому времени повзрослеет.
– Дальше давай.
– Не говорят карты больше ничего – и так сказали многое.
– Это верно. Да предсказания-то все сильные, с ума сойти можно. Вот только сроки – четырнадцать лет! Доживу ли?
– Доживешь – я по картам вижу.
– Вот! Самое твое главное предсказание. В моем возрасте прожить еще четырнадцать лет – как подарок судьбы. Вот спасибочко!
Никита собрал карты и вернул князю. Тот сунул их в карман – небось, еще пригодятся.
На следующий день Никите нужно было идти на службу.
Иван встретил его, вскинув руки:
– Ой, Никита! Что вчера здесь творилось!
– А что такого? Я приболел вчера – после царского-то пира.
– Так бояре да купцы приехали, возками всю улицу перегородили. И все тебя хотели видеть.
– Неуж все срочно заболели? – улыбнулся Никита.
– Обещали сегодня приехать.
И в самом деле – не успел он переодеться, как к лекарне стали подъезжать возки, и все как один – купеческие. Понятное дело: они с утра раненько встают – волка ноги кормят. Это бояре да князья утром могут себе позволить вздремнуть.
Никита стал принимать страждущих. В основном была мелочовка: вросший ноготь, сломанный позавчера на пиру палец.
Но слух о чудесном спасении Милославского буквально магнитом тянул людей в лекарню. Раз уж умирающего за минуту воскресил на виду у всех, то с немудреной болячкой тем более справиться должен. Один случай, правда, серьезным оказался.
– Веришь ли, лекарь, две горсточки каши съем, а кажется – весь казан опустошил. Не лезет больше. И вот тут болит, – купец ткнул пальцем в эпигастрий.
Никита осмотрел его, пощупал. То ли язва каллезная, то ли опухоль? В любом случае оперировать надо. Об этом и сказал купцу.
– Это живот резать? Не дамся!
– Подумай хорошенько. Без операции долго не протянешь, а потом поздно будет.
– Сколько Бог даст…
– Твое дело, купец, ты сам кузнец своего счастья.
Удрученный купец ушел. Вот же упрямец! Болезнь-то не уйдет никуда, он будет продолжать болеть, а когда совсем невмоготу станет, придет. И ладно, если застарелая язва окажется – пусть и с рубцами. А если рак? Упустит время, пойдут метастазы – тогда уже его не спасти. Жалко мужика, но ведь без его согласия под нож не потащишь.
Только к обеду разобрался с купцами, как чередой пошли бояре. Многие из них сами были свидетелями происшествий на пиру, поэтому верили Никите безоглядно. Эти чинно, как в боярской Думе, рассаживались на лавках в коридоре, опирались на посохи. А как в кабинет Никиты входили, Иван с них кафтаны да шубы снимал. Еще не холодно, осень – но положение обязывало. Бояре и летом в шубах ходили, обливаясь потом.
Первый же боярин важно представился:
– Боярин Иван Богданович Милославский.
От Елагина Никита знал о царедворцах. Плещеев был главой Земского приказа и приходился племянником Илье Даниловичу Милославскому, тестю царскому. Надо признать, Милославских на Москве не любили.
Кроме Плещеева был еще Петр Траханиотов, дьяк Пушкарского приказа, а оных, помельче – и не сосчитать. Если учитывать, что сам Илья Данилович был главой Стрелецкого, Рейтарского, Иноземного приказов да еще ведал Большой казной, то власть Милославских была велика.
Происходил Илья Данилович из рода незнатного, обедневшего дворянского. Отец его был курский воевода, и повезло ему в одночасье. Алексей Михайлович, государь, женился на его дочери Марии 16 января 1648 года, а через десять дней другая, младшая дочь Анна, вышла замуж за воспитателя царя, Б.И. Морозова. Илья Данилович из незнатных вдруг возвысился, стал стяжать и мздоимствовать. Уже в мае 1648 года разразился бунт против Милославских, Плещеев и Траханиотов были убиты. А в 1662 году разразился Медный бунт – из-за медных монет. Сам царь уважения к Илье Даниловичу не проявлял, называя его «просто Ильей, не тестем».
Никита никогда с кланом Милославских знаком не был, на пиру тестя царского видел в первый раз. Со слов Елагина испытывал к ним некоторую неприязнь, однако личное мнение – не повод отказать пациенту.
– Слушаю внимательно.
– Голова болит – особливо после застолий, да одышка мучает.
Судя по покрасневшим белкам глаз и напряженному пульсу, боярина мучает гипертония. И тучен изрядно, ему бы сбросить килограммов двадцать – двадцать пять, глядишь – и одышка прошла бы.
Никита порекомендовал боярину отвары трав, что были у травника Кандыбы, да диету:
– Соленого нельзя, копченого избегать.
– Помилуй Бог, да что же есть-то? Не толокном же питаться, чай мы не нищие.
– Не будешь здоровье беречь – вскоре удар тебя разобьет.
– Типун тебе на язык, лекарь. Я за помощью пришел, а ты меня пугаешь, – насупился Милославский и, не прощаясь, вышел. Видно – обиделся всерьез. А за что? За правду? Жрать меньше надо да двигаться больше.
Однако настроение испортилось. Но до конца дня отработал нормально. Хоть и бояре шли, но без большого самомнения. С чувством собственного достоинства – да, но без гордыни чрезмерной. И к вечеру Никита повеселел, хотя какой-то неприятный осадочек все же остался. Род Милославских сейчас при троне, силу имеет, может царю на ушко всяких гадостей нашептать. Только поверит ли государь?
Вечером, после ужина, когда они легли спать, Любава спросила:
– А ты из наших краев? Живы ли твои родители?
Странно. Никогда она этим не интересовалась – и вдруг неожиданно спросила.
– Родился я недалеко от Астрахани в небольшом городке, родители живы. – Ну не говорить же ей про Кавминводы? Нет их еще и в помине. Земли те под черкесами, и их еще отвоевать надо.
– Далеко, – рассудила Любава.
– А зачем тебе?
– Как «зачем»? Познакомиться хочу. У меня ведь никого из родни не осталось. А человек не может без рода, если он не изгой. Я мужняя жена, теперь под защитой твоего рода. Ведь так?
– Так, – подтвердил Никита. Раньше он об этом как-то не задумывался. Выживать надо было, деньги зарабатывать – потом эта эпопея с Любавой, с операциями, когда все внимание его только ею поглощено было.
Успокоенная разговором Любава уснула. А Никита – наоборот, уснуть не смог. Разбередила Любава воспоминания. Родителей вспомнил, друзей, работу – как-то они без него? Ведь пять лет прошло, как он здесь. Наверное, родители сочли, что погиб он в катастрофе «Невского экспресса». Только тела не нашли, стало быть – среди без вести пропавших числится. Мать, наверное, все глаза выплакала. Весточку бы какую подать – да как? Нереально!
От воспоминаний защемило в груди. Вот чертовка! Сама сопит рядом, а к нему сон не идет.
Уснул Никита только под утро, измучившись. И сон увидел – как наяву. Мать по голове его гладит и говорит что-то, губы шевелятся. А он – еще маленький мальчик, и не слышит он ее.
Проснулся от того, что Любава его трясла:
– Никита, проснись! Сон дурной приснился? Ты кричал, маму звал.
– Маму во сне увидел – это правда. Только сон не дурной, а непонятный какой-то.
– Фу, ну спи тогда. А то напугал.
А куда спать, когда за окном светать начинает? Никита умылся, позавтракал и отправился в ле-карню.
Весь день сон не выходил из головы. К чему бы это? Неужели с родителями плохо? Никита даже корить себя начал. Уже пять лет здесь, шестой пошел, а о родителях вспоминал все реже и реже. Нехорошо как-то, не по-людски.
После работы в церковь пошел, свечки во здравие поставил – Николаю-угоднику да Пантелеймону. На душе стало немного легче, отпустило.
После ужина он залез в кубышку, пересчитал деньги. Изрядная сумма: двадцать два рубля серебром, десять золотых да еще пара рублей медяками наберется. Ну, это – на хозяйственные расходы.
– Никита, покупать что-нибудь собрался? – спросила вошедшая в комнату Любава.
– Нет.
– А деньги зачем считаешь?
Никита и сам ответить не мог. Только значительно позже осознал, задним числом. Видимо, судьба уже подавала ему знак, только не все способны знаки те читать. Но ведь подтолкнуло что-то? Один раз только он деньги пересчитывал – когда вот этот дом покупать собирался.