ПРАВО АВТОРА
Хочется сказать несколько слов по вопросу об авторском праве.
Проф. В. Сементовский в сущности вопроса увидел только тему справедливости, но упустил из виду тему п р а к т и ч е с к о й ц е л е с о о б р а з н о с т и . Конечно, было бы справедливо и удобно оплачивать авторский труд единовременно, в тот момент, когда он поступает в распоряжение издательств. Возражение т. В. Финка против этого касается второстепенного обстоятельства: многие писатели тоже получают зарплату в том или ином учреждении как постоянные сотрудники. наконец, едва ли полезно для писателя уединяться в своей писательской профессии.
Мне кажется, что писателям можно рекомендовать не отрываться от обыкновенной жизни, обязательно учавствовать в ее буднях, переживать их удачи и неудачи и отвечать на них.
Меня смущает другая деталь в проекте тов. В. Сементовского.
"Вакханалия переизданий" происходит от того, что вопрос о ценности произведения решается небольшим числом лиц в кабинете издательства. При таком способе всегда возможны ошибки, кумовство, переоценка и недооценка. Но как раз такой способ проф. В. Сементовский предлагает сделать е д и н с т в е н н ы м и окончательным приговором над произведением.
Художественное произведение не техническое изобретение. Оно не так легко поддается оценке, его качесвтво не может быть измерено математически. Доверить это измерение небольшой группе лиц будет нецелесообразно. Суд над художественным произведением может быть вынесен только обществом, всей массой читателей, печатью.
"Вакханалия переизданий" именно потому и происходит, что общественная оценка произведения не принимается в расчет никакими издательствами, которые не имели привычки прислушиваться к читательскому мнению и читательскому требованию.
Проф. В. Сементовский предлагает совершенно и с к л ю ч и т ь голосование читателя. Пьеса, покоящаяся на полке, и пьеса, волнующая миллионы зрителей, будут приблизительно одинаково оплачены. Плохой роман, которого никто не читает, может быть так же высоко оплачен, как и высокохудожественное произведение. Эта уравниловка может привести к тому, что авторский труд потеряет стремление к высокому качеству.
Мне кажется, что вопрос об авторском праве совершенно ясен.
"Правда" поставила вопрос об авторских гонорарах не в форме протеста против высокого заработка писателя, а в форме т р е б о в а н и я к а ч е с т в а . Если качество - главное, о чем нужно беспокоиться, то желательны следующие коррективы в издательской практике:
1. Переиздание той или иной вещи должно сопровождаться записанной мотивировкой с указанием общественных и критических отзывов о книгах, показаний книжной торговли и библиотек.
2. Авторский гонорар при первом издании должен быть низок, равняясь по среднему заработку интеллигентного труженика, при переиздании он должен повышаться, отмечая более высокое качество произведения и стимулируя дальнейшую работу талантливых авторов.
ПИСАТЕЛИ - АКТИВНЫЕ ДЕЯТЕЛИ СОВЕТСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
С глубокой и живой радостью хочется светло и открыто приветствовать новое решение Пленума ЦК ВКП (б).
С особенной яркой гордостью хочется всем сказать, еще раз сказать, еще раз повторить: я - гражданин Советского Союза.
В этом утверждении, таком как будто обычном и привычном, с каждым новым днем нашей жизни находишь новое, радостное содержание.
Мне хочется в каком-то коротком движении мысли и воли, и чувства обратиться к нашему будущему, страшно хочется войти в него скорее, увлечь за собою других, хочется работать, творить, жадно хочется реализовать небывало прекрасные наши возможности.
Ощущение моей связи с партией, ощущение моего гражданского и человеческого, политического и нравственного единства с ней давно затушевало и нивелировало звучание слова "беспартийный". И поэтому решения, подобные решению последнего пленума, принимаешь как решения моей партии, моего коллектива, моей страны. И я глубоко горжусь тем, что в его подготовке есть и моя доля, есть участие и моей работы, и моей страсти, и моей мысли.
В такие дни, как сегодня, в особенности ревниво стремишься пересмотреть обстановку своего ближайшего дела, стремишься проверить, не плетемся ли мы позади других. Союз советских писателей, к сожалению, не может похвалиться хорошим местом в ряду советских боевых организаций.
Крайне необходимо, срочно необходимо что-то изменить в стиле нашей работы. Последнее решение пленума должно стать крепким основанием для каких-то принципиальных сдвигов.
Мы совершаем в нашей чудесной социалистической стране великого значения дело - мы, писатели, а между тем в нашем союзе, призванном обьединить и направить художественное творчество целых поколений, так мало еще отразились достижения советской демократии, так много еще наш союз походит на "департамент" литературы и масса писательская так слабо втянута в его работу.
В этом, виноваты, конечно, прежде всего сами писатели, но я думаю, что руководство союза обязано помочь нам "осознать" свою вину, расшевелиться, ближе стать друг к другу, лучше и острее почувствовать нашу коллективную ответственность перед страной, горячее и энергичнее, искреннее и откровеннее сказать о наших ошибках, о нашей неповоротливости, уединенности, иногда излишней гордости, иногда малодушии.
Мы должны стать настоящими, активными деятелями советской демократии, и прежде всего, в нашем собственном, таком большом, исключительно важном деле.
В практике такой демократии страшно нужно и важно, чтобы партийные организации союза ближе стали к беспартийным массам писателей, чтобы марксистско-ленинская философия, так необходимая в нашей работе, через партийные ряды наших товарищей сделалась предметом особенного нашего внимания, нашей работы над собой.
При этом я убежден, что в среде писателей - не членов партии - найдется очень много активных и энергичных людей, способных принять полезное участие в руководящих органах нашего союза, и их участие еще больше сблизило бы наши ряды, обеспечило бы развитие у нас настоящей демократии.
БОЛЬШЕ КОЛЛЕКТИВНОСТИ
Товарищи, я в московской организации человек новый и деталей московской писательской жизни не знаю#1. Вообще в писательской среде я новый человек и пришел к вам, если так можно выразиться, из "потустороннего" мира - из мира беспризорных.
(С м е с т а . Откуда?)
Кто читал мою книгу - тому это ясно. Моя фамилия Макаренко. (Продолжительные аплодисменты.)
Так вот, товарищи, ваш писательский коллектив мною принимается как явление для меня совершенно новое. И, простите меня, по тем впечатлениям, которые есть у меня за эти 4 дня, по сравнению с коллективом беспризорных у вас есть очень много минусов. (Смех, аплодисменты).
Для меня это представляет большой интерес, так как я хочу остаток своей жизни посвятить писательской работе.
Что меня поражает? По привычке читательской, по привычке учительской а учителя всегда были большими поклонниками литературы и всегда были немного влюблены в писателей - когда я получил такое высокое звание писателя и членский билет, я не смог с себя стряхнуть мое читательское и учительское благоговение перед писателями и не мог поверить, что я писатель. Я и теперь себя чувствую больше читателем, чем писателем.
Я, естественно, стремился к этой организации, мне так хотелось побывать, посмотреть, повидать, послушать этих великих людей, действительных корифеев (я это слово произношу без кавычек).
Позволою себе говорить не об отдельных недостатках, а о чем-то таком, что для меня является главным.
Это главное звучит в ваших словах на каждом шагу.
Смотрите, сколько раз здесь употреблено слово "помощь". Все требуют помощи. Как-то странно подумать даже: Союз советских писателей величайшей социалистической страны - можно сказать, первая не только в мире, но в мировой истории писательская организация - говорит почему-то о помощи.
Все хотят, чтобы союз помогал отдельным членам. Разве это социалистическая постановка вопроса? Надо говорить не о помощи писателям об организации работы писателя#2. Наша работа должна быть успешной не потому, что Союз писателей помогает, а потому, что союз прекрасно организован.
А наш коллектив? Едва ли даже он может быть назван коллективом. Нет, пожалуй, сейчас в Советском Союзе таких принципиальных единоличников, как мы. Мы, прежде всего, единоличники. Это наша единоличность уже начинает перерастать в одиночество. Но есть перерастание и другое, более опасное. Как во всякой сфере единоличного хозяйства, так и у нас возникают такие явления, которых нужно страшно бояться. На единоличном хозяйстве росли кулацкие настроения.
Вчера в выступлении т. Прута#3 я почувствовал вот этот самый, простите меня, кулацкий запах. Мне показалось, что у нас не драматургическая секция, а драматургический хутор. (Смех, аплодисменты).
А наш коллектив? Едва ли даже он может быть назван коллективом. Нет, пожалуй, сейчас в Советском Союзе таких принципиальных единоличников, как мы. Мы, прежде всего, единоличники. Это наша единоличность уже начинает перерастать в одиночество. Но есть перерастание и другое, более опасное. Как во всякой сфере единоличного хозяйства, так и у нас возникают такие явления, которых нужно страшно бояться. На единоличном хозяйстве росли кулацкие настроения.
Вчера в выступлении т. Прута#3 я почувствовал вот этот самый, простите меня, кулацкий запах. Мне показалось, что у нас не драматургическая секция, а драматургический хутор. (Смех, аплодисменты).
Вчера здесь были возгласы отдельных товарищей о каких-то миллионах, о каких-то сотнях тысяч. Вообще, надо сказать, запах очень нехороший. Единоличное хозяйство наше не потому опасно, что отражается на нашем производстве, а потому опасно, что отражается, прежде всего, на нас самих, на нашей нравственной личности. Разве нравственно-политическая личность в Советском Союзе может вырасти в одиночной работе? Это даже не кустарная работа. Вчера кто-то говорил, что можно работать и в советской комнате. Товарищи, не всякая комната на территории Советского Союза обязательно советская. Кто знает, какая получится комната, если человек живет только своей особой, только своей славой, только своим личным устремлением. Тов. Мстиславский#4 предупредил меня и сказал о коллективе. Я ему очень благодарен. Я боялся остаться у вас в одиночестве: так мало говорят у вас о коллективе.
Нравственное и политическое одичание может наступить незаметно. Уже сейчас о нашем коллективе можно писать сатирические романы. Мы можем даже не заметить, а все общество будет иметь о нас неприятное впечатление, такое неприятное впечатление, что нам будет стыдно.
Согласитесь, что инженер человеческих душ - это большая нагрузка, это задача воспитания. Что значит быть инженером душ? Это значит воспитывать людей. Наша общественная государственная социалистическая задача: воспитывать коллективиста, воспитывать человека новой эпохи. Как мы можем это сделать, если мы сами неколлективисты, если мы сами одиночки? Если мы не сумеем вовреся заметить эту печальную и, может быть, роковую для нас неприятность, то тогда заметит народ, заметит партия и обратит на это самое серьезное внимание.
В тех наших надеждах, которые здесь высказываются, я не чувствую гарантии, что мы от этого скоро избавимся. У нас идиллические разговоры. Сегодня кто-то рисовал т. Ставского#5 в таких красках, которые нельзя назвать иначе, как идиллическими. Этот товарищ мечтает, что не только можно будет ходить к т. Ставскому, но секретарь т. Ставского сам будет звонить - не нужно ли вам поговорить с т. Ставским? А разве это не идиллия? Т. Ставскому надо только приклеить крылышки, сделать длинные ресницы, дать розу в руку. Разве можно рассчитывать на это?
Я не знаю, почему здесь ругают т. Ставского. У меня такое впечатление, что это единственный человек, не убежавший из нашего направления, - может быть, впечатление неправильное.
Я думаю, что нам нужно рассчитывать на т. Ставского как на лицо. Нам нужно рассчитывать на какой-то новый принцип нашей организации, и я настаиваю на том, что этот принцип должен быть коллективным принципом, о чем говорил т. Мстиславский.
Я не позволю себе рекомендовать вам какие-то определенные формы, которые каазлись бы мне нужными.
Но разрешите мне помечтать в вашем присутствии, потому что очень часто с мечты начинается организация.
Я мечтаю сегодня, мечтал вчера, позавчера (смех) вот о чем.
Я бы хотел быть членом какой-то постоянной писательской бригады, не группки, и не групочки, и не артели, а специальной зарегистрированной у вас писательской бригады, бригады им. Горького. Я мечтаю о том, чтобы в этой бригаде было 10-15-20 человек. Кто? Прежде всего те, кто захотел бы подчинить свой интерес, свою славу, свою известность бригаде. Пускай бригада имеет славу, я свою славу уступаю.
Я бы хотел, чтобы все мои произведения и произведения моих товарищей по бригаде так бы и печатались: "Бригада имени Горького", и потом маленькими буквами: "Макаренко". Пусть бригада выступает перед сюзом, пусть она отвечает за работу каждого члена.
На что я надеюсь? Я надеюсь, что в работе такой бригады, не случайной группки или групочки, не при случайном сочетании людей, а в настоящей писательской бригаде мы сможем не только помогать друг другу в порядке какой-то благотворительной помощи, а мы сможем работать орагнизованно: просматривать темы, просматривать наши возможности, мы сможем помогать друг другу своевременной и правильной критикой. Мы сможем помогать друг другу и в том, в чем теперь особенно затрудняемся, - пойти поговорить в Союз писателей. Мы сможем иметь какое-то общественное лицо, мы сможем иметь и более совершенное качество, чем имеем сейчас, работая в одиночку, а самое главное - мы избавимся наконец от нашей одинокой гордости и от нашей одинокой тоски (аплодисменты), потому что то чванство, та спесь, о которых здесь говорилось, - это особая форма одиночества. Это не спесь коллективиста - это спесь человека, который в своей уединенной работе не знает, что ему о себе думать.
Второе, что я считаю необходимым, - это не хвастать творческим характером нашей работы. теперь не только мы творим, теперь каждый стахановец - творец, каждая стахановская бригада - творческая бригада.
А раз так, нам нужно скромно и законно посмотреть на наше производство, прямо нужно говорить - наше литературное производство. Наше руководство должно организовать это производство. Уже в ваших речах я слышал эти производственные нотки. Ведь что такое вопрос о том, кто бракует произведение - редактор или Союз писателей? Ведь это вопрос о техническом контроле, и не больше. Так и нужно нам ставить вопрос. Нам нужен хороший производственно-технический контроль: брак - долой, условный брак переделывать, хорошую продукцию - печатать.
У нас нет учета. Мы рассчитываем на то, что все наши нужды, все наши достоинства и недостатки отражаются в душе т. Ставского. Но может ли все отразиться в одной душе? Конечно нет. нам нужен настоящий, специальный, прекрасно организованный учет нашей работы, наших недостатков, наших тем, наших ошибок. Это, конечно, не бухгалтерский учет. На таком учете должны работать хорошие писательские кадры. Такой настоящий учет, такой совершенный учет по последнему слову техники должен быть в президиуме правления, чтобы т. Ставский, т. Фадеев или кто-нибудь другой мог в любой момент иметь точную фотографию на данный момент каждого писателя, не только его произведения, но и всей личности#6.
Третье, что я считаю необходимым: нам нужен центр#7. Очень возможно, что полезно иметь самостоятельное московское отделение, но это будет полезно только в том случае, если у нас будут не фанерные коридоры, а настоящий центр писательской общественности. К сожалению, Дом советских писателей не является у нас таким центром. Туда ходят больше дети, чем писатели, и там больше служебных кабинетов, чем таких мест, в которых имелось бы основание сойтись и поговорить. Организовать этот центр, организовать его так, чтобы писательские личности и писательские бригады, которые, надеюсь, у нас будут созданы - если не в формальном порядке, то в самотечном порядке, - могли там находить ту атмосферу, в которой можно работать. Без такого настоящего материального центра, организованного так, кака я сказал, у нас никакого особенного коллективизма быть не может. (Аплодисменты).
ГЕРОИЧЕСКАЯ БОРЬБА
Хорошую книгу написал Аркадий Первенцев о борьбе, о победах, о страданиях красного казачества Кубани, о том, с каким величавым и вместе с тем простым героизмом отдали казаки свои жизни за дело Ленина - Сталина, за дело нового человечества. Будут читать эту книгу граждане Советского Союза, будет читать ее молодежь, и комсомольцы, и пионеры, многих она научит горячей страсти борьбы; а ведь борьба у каждого из нас впереди, борьба с жестоким врагом, вооруженным предсмертной яростью.
Такие книги, как раз такие, воспитывают людей, они умеют показать самую глубокую красоту человека в борьбе за освобождение, они умеют привлечь человеческую личность к этой красоте подвига, сделать подвиг полным нового содержания. У Первенцева - не личная эстетическая поза, здесь он совершенно необходимое и совершенно естественное движение, вызванное крепкоц связанностью масс, удивительным чувством единства коллектива.
Специалисты-критики найдут в книге Первенцева много недостатков, обязательно упрекнут его в подражании Гоголю, в перекличке со многими местами Тараса Бульбы". Но ведь влияние Гоголя вовсе не такое уж плохое явление, и читатель только поблагодарит Первенцева за восстановление страстной гоголевской эпической приподнятости.
Гоголевский тон очень часто открыто прорывается у Первенцева: