– Звони, младший сержант. Не теряй время. «Подснежник» не отключай. Я подслушивать буду. Люблю подслушивать.
Я пошел к машине, чувствуя в боку страшную огненную боль. Все последнее время я не вспоминал о ране. Даже Ризван, с которым мы провели рядом уже немало часов, не подозревал о том, как я страдаю. Весь бок огнем горел, и этот огонь словно бы белесым дымом застилал глаза. Но я переборол себя. Стиснул зубы и переборол.
Время залечивать раны еще не пришло.
2
– Ризван. – Я открыл дверцу. – Если Авдорхан поторопился и расстрелял пленников, тебе придется вернуться в СИЗО. Моли Аллаха, чтобы твой брат оказался предусмотрительным и осторожным человеком.
Я специально заговорил так, чтобы пленник не заподозрил с нашей стороны острый встречный ход. Вдруг возьмет и упрется, если поймет, что ему не на что надеяться. А надеяться ему, конечно же, уже не на что. Оставайся я по-прежнему один, я бы, без сомнения, пошел на обмен, обеспечив все возможные меры безопасности, чтобы не быть обманутым и не подставить под стволы бандитов себя и других пленников, потому что для Авдорхана разглашение всей информации будет означать конец легальной жизни, а он хотел бы, наверное, кое-что успеть ухватить здесь, прежде чем ему придется бежать с братом за границу.
Ризван испугался возможности провала переговоров.
– Нет. Он не расстрелял. Кадимагомед сказал же. Он не расстрелял, я уверен. Он всегда был осторожным. И он знает. Джабраил сказал же ему. Авдорхан знает. Конечно, не расстрелял. Звони.
– И не говори ему, что я не один. Иначе он может пожелать тебя бросить и убежать. Где нам тогда искать пленных.
– Я не скажу.
– Номер Авдорхана.
Я вытащил из кармана трубку, что презентовал мне, возможно, уже покойный Исмаил. Впрочем, Исмаил вполне мог оказаться в числе тех двоих, что пока остались живы. Но боюсь, что после встречи с Асланбеком Билимхановым их жизнь закончится. Билимханову ни к чему живые и вооруженные люди, подчиняющиеся Авдорхану. Асланбеку, по большому счету, и сам Авдорхан ни к чему. Как только в руки к нему попадет Ризван, Билимханов постарается и Авдорхана уничтожить, как единственную поддержку Ризвана.
Ризван назвал номер. Я набрал. Авдорхан ответил не сразу. Видимо, собственная значимость мешала ему поторопиться. Но все же ответил, естественно, со снисходительной важностью делового человека:
– Слушаю тебя, Исмаил~
– Это не Исмаил. Исмаил больше не позвонит тебе. Никогда не позвонит.
– А, Крещеный, – он узнал голос. – У меня откуда-то мелькнула, кстати, мысль, что это ты звонишь. Но я не поверил себе. А ведь говорить начал по-русски. Наверное, подспудно все же знал. Как дела у Ризвана?
– Ризван торопится. Веревки ему и руки, и ноги стерли. Кровообращение нарушается, особенно в руках. Я их крепко связал. Чего доброго, какие-нибудь мышцы атрофируются, он даже подпись свою правильно поставить не сможет. И еще неприятности. Скоро Билимханов сядет в грузовик и поедет в село. А до этого надо успеть обменять Ризвана на пленников. Иначе он в руки к эмиру Асланбеку попадет. Живы пленники-то, Авдорхан?
– Что им сделается. Их даже через день кормят. Я хочу с братом поговорить.
– Я дам ему трубку. Только учти, что я тебе не верю, поскольку к честным людям тебя отнести не могу. Поэтому первая же фраза на чеченском будет означать конец переговоров. Разговариваете только по-русски. Разговор я слушаю. Ты понял?
– Ладно уж.
Авдорхан сохранял некоторую важность манер. Ему, видимо, хотелось держать себя хозяином положения, хотя хозяином положения, по сути дела, давно уже стал я.
– Ризван, ты тоже понял?
Ризван за короткое время плена у меня уже отвык от манеры держаться «наполеончиком» и, сразу соглашаясь, кивнул. Я не стал развязывать ему руки, просто взял за плечо и пододвинул ближе к себе, с другой стороны Вологдин подтолкнул Ризвана плечом. В итоге я только прижался правым боком к сиденью, оберегая левый бок, и приложил трубку к голове Ризвана. И сам пододвинулся ближе, чтобы слышать слова Авдорхана.
– Ризван.
– Это я.
– Что скажешь?
Последовала пауза. Ни тому, ни другому сказать было нечего, просто Авдорхану хотелось удостовериться, что Ризван со мной. Они сказали бы многое, конечно, на своем родном языке, нам непонятном. Но сейчас только выдавливали из себя слова.
– А что я могу сказать? Гони ему пленников. Время дорого. Скоро Асланбек вернется.
– Кадимагомед его сразу не пустит.
– Кадимагомеда больше нет.
– Опять Крещеный?
– Он.
– Он детей всего села сиротами оставит.
– Он уже их оставил сиротами. И чем позже состоится обмен, тем больше будет сирот.
– Хорошо, я сразу позвоню, скажу, чтобы привели пленников. Как менять будем?
– Крещеный скажет.
Я перетянул трубку к своему уху.
– Я на машине Кадимагомеда. Пусть твои парни имеют это в виду и не пугаются. Скоро буду в селе. Ты должен вывести пленников на дорогу. Там мы и встретимся. В двух километрах от села.
– В какую сторону?
– Ты не знаешь, с какой стороны мы едем?
– Я сейчас же отправлю пленников. Когда ты прибудешь?
– Минут через тридцать-сорок, думаю~ Может быть, даже через час. Я плохо езжу и потому не рискую ехать быстро. У вас тут дорога дурная, свалиться с обрыва можно.
– Поезжай осторожнее. – Авдорхан не посоветовал, он попросил~
* * *Я пододвинул Ризвана к середине сиденья, ефрейтор Вологдин помог мне, но сам я сесть в машину не поспешил, потому что на связь вышел старший лейтенант Радченков.
– Денис, твой позывной не помню.
– Давыдов.
– Что предполагаешь?
– Предполагаю, что Авдорхан не пожелает взять на себя лишнее. Даже брат говорит, что он слишком сильно любит деньги. Если он отдаст пленников, он ставит себя вне закона. Автоматически.
– Даже если не отдаст~ Его уже вычислили, и потому мы здесь.
– Но он-то, товарищ старший лейтенант, этого не знает. Он думает, что может еще в Грозный поехать и своими счетами в банке воспользоваться. И потому он не пожелает отпустить пленников. Он устроит засаду, чтобы сразу после обмена нас расстрелять. И Ризван это тоже знает. Я по физиономии его радостной вижу.
– Понял. Мы страхуем. Скорняк!
– Слушаю, Рада.
– Волкотруб уже вылетает. Сидели и ждали команды от нас. У него всего два вертолета. Поэтому одна группа высадится на дороге в районе поста. Я дал координаты поворота ущелья.
– Там, кажется, минное поле в «зеленке», – сказал старший прапорщик Страшков. – Группа Билимханова сначала на мину нарвалась, потом это минное поле обстреливала.
– Там минное поле, – подтвердил я. – Ризван говорит, что Авдорхан специально послал Асланбека Билимханова на минное поле.
– Сейчас позвоню, предупрежу. Хорошо, что вспомнили. Итак, одна группа, большая, высаживается на повороте ущелья, вторая, меньшая, там же, где мы высаживались. Заблокирует проход через пастбища на перевал. Нам ставится задача не допустить противника ни в село, ни за село. Там, в лесах, легко потеряться~ Значит, сразу после обмена перекрываем дорогу.
– Как будем проводить сам обмен?
– Нормально. Просто подъезжайте, и все. Можете сразу нацепить наручники Авдорхану. Мы «подчистим» место встречи. Я не думаю, что у него много людей в запасе. Не выведет же он в засаду все село. Семь человек с ним оставалось, насколько я помню. Ну, может, еще несколько человек с пленниками. Десяток с небольшим наберется от силы. Мы справимся.
Я слушал разговоры, и говорившие от меня как-то незаметно удалялись и удалялись. Голоса становились все глуше и глуше, а смысл как-то сам собой ускальзывал. Так бывает, когда засыпаешь под чужой разговор. А потом я вдруг ощутил в боку горячую вспышку боли, которая отдалась белым пламенем в глазах. И я упал.
* * *Наверное, я долго пребывал без сознания. В себя я пришел, когда был уже раздет по пояс и старший прапорщик Страшков колдовал над моей раной, заклеивая ее кусками большого пластыря. Пальцы у старшего прапорщика оказались мягкими, и боли в боку не было.
– Напугал ты нас, – сказал старший лейтенант Скорняков, увидев, что я открыл глаза. – Ты что же не сказал, что ранен?
– Не успел. И~ Как-то~ Не до того было. Забыл.
Перед глазами по-прежнему все слегка плыло, мысли путались. Но тело боли почти не ощущало и казалось легким, словно горячим воздухом накачанным. Я узнал недавнее ощущение.
– Парамедол вкололи?
– Вкололи, – сказал старший прапорщик. – Ты уже колол себе? Когда?
– Кажется, ночью~ Или вечером~
– Тогда все нормально. Можешь работать.
– Можешь? – строго переспросил старший лейтенант Скорняков.
– Может? – в наушнике раздался не менее строгий голос старшего лейтенанта Радченкова.
– Смогу. Когда надо, я всегда смогу, – сказал я, пытаясь сесть. Провод от наушника тянулся к карману «разгрузки». Ее вместе с бронежилетом и курткой с одним рукавом с меня сняли. На воротнике куртки и микрофон остался. И потому Радченков не слышал моего ответа.
– Говорит, что сможет, – за меня ответил в свой микрофон Скорняков. – Надо – значит, сможет. Он парень и просто крепкий, и с характером.
– Что с бедром? – спросил старший прапорщик Страшков.
– По касательной. Мышцу разорвало, и все.
– Крови много потерял?
– В общей сложности прилично. – Я справился наконец-то с проводами и стал одеваться.
– Ногу перевязывать надо?
– Сегодня не надо. Не надо, пока не закончили.
Я собрался встать, Страшков протянул мне руку, но Скорняков отодвинул его.
– Сам вставай.
Он хотел посмотреть, как я вставать буду. Это, кстати, важный момент. Как человек встает, столько у него и запаса сил. Кто утром с кровати встает медленно и лениво, тот и в делах такой же. Проверено на многократных примерах.
Я встал легко и не поморщился. Конечно, это не столько моя заслуга, сколько парамедола. Это он боль притупляет.
– Он в порядке, – сказал Скорняков в микрофон. – Мы едем. Авдорхан уже заждался.
Он глянул на часы и покачал головой.
– Ведут пленников. Я вижу их. Ведут не через село, в обход, – сообщил командир. – Четверо конвоиров~ Дистанцию соблюдают, стволы наготове. Грамотно ведут. При любой попытке неповиновения могут всех расстрелять. Так~ Из села идет вторая группа. Пятеро бандитов и сам Авдорхан. Он безоружный. Эти на место раньше прибудут. Минут на двадцать. Знать бы только точное место. Все. Мы работаем. Теперь можете не слишком торопиться. Главное, вам прибыть раньше Билимханова.
* * *Я сел в машину. Гена Вологдин, охранявший пленника, из машины так и не выходил. Сам пленник, похоже, вел себя образцово-показательно, поскольку синяков под его глазами заметно не было и нос не распух от нелегкого кулака ефрейтора.
Ризван посмотрел вдруг на меня чуть ли не с сочувствием.
– Ты что, раненый?
– Ножевое. Ваша врачиха меня ножом пырнула. Хирургическую операцию решила провести, да неудачно. Ты же говорил, она терапевт. Вот и~
– Это она может, – усмехнулся Ризван. – Я раз слегка приласкал ее, меня тоже чуть не пырнула. Еле отскочить успел. Она никогда с ножом не расставалась. Говорили, когда училась, в общежитии жила, нож под подушку ночью клала~ Такая баба.
– Больше никого не пырнет, – заметил я. – Ее уже черти в аду ласкают, а нож она с собой не взяла. Чертям безопаснее.
– Крещеный, – скривился Ризван, осуждая мои слова то ли с точки зрения мусульманина, то ли еще с какой-то другой точки зрения, – я не понял, с какой именно. – Как это она тебя? Тоже, похоже, захотел приласкать?
– Их двое было. Я со спины подобрался. Я не видел, что это девка. Разбираться некогда было, когда уже прыгал. Ей ногой в затылок, напарнику лопаткой в затылок. Она упала, тогда только и увидел, что девка. Наклонился, думал, «в отрубе», она и ударила. А я помочь хотел. Пожалел. Опасное чувство – жалость.
Старший лейтенант Скорняков громко хлопнул плохо закрывающейся дверцей, машина все-таки очень старая, известно, чьей сборки, и потому дверцы закрывать приходится звучно, завел двигатель и включил заднюю передачу, чтобы отъехать от скалы, в которую он бампером упирал «уазик».
* * *Дорога показалась мне очень долгой, хотя совсем недавно я всю ее прошел пешком, да еще раненный, да еще не по дорожному полотну, а сначала по не слишком утоптанной тропе, а потом и вообще просто по склону хребта, вроде бы довольно быстро. Хотя как быстро~ Это сейчас показалось, что быстро. А я ведь целый день практически шел. Но тогда у меня было только касательное ранение в бедре, беспокоящее лишь неостанавливающимся кровотечением, но не болью, способной довести до потери сознания. Кроме того, я изначально настраивался на несколько дней такой ходьбы, следовательно, эти первые километры первого дня пути казались мне только началом, коротким началом, и потому я расстояние не ощущал. Сейчас же, когда ехали быстро, машину сильно трясло, и эта тряска отдавалась в моем боку, и уже даже парамедол не так хорошо помогал, как раньше. Теоретически я знал, что в самой ране боль не страшна. Гораздо сильнее ощущается та боль, которая через нервную систему, как сигнал, в голову уходит. Вот от такой боли сознание и теряют. А парамедол нарушает какие-то связи нервной системы. Он совсем боль не глушит, но до мозга ее не допускает. И потому боль быстро становится привычным состоянием, совсем не угнетающим сознание. Через десять минут тряски я уже привык к боли и не особенно на нее реагировал. И потому уже стал следить за дорогой, чтобы не упустить момент последнего подъема.
– Ты же не обманешь меня, – сказал Ризван.
Он не спросил, он утвердительно сказал, словно что-то почувствовал. Он меня уверял, что я не могу его обмануть. Говоря честно, мне было как-то не по себе от этого утверждения, потому что я уже знал, что свободы Ризвану теперь долго не видеть. И получалось, что я использую его, чтобы обмануть, чтобы заманить в ловушку и его, и его старшего брата. Это было неприятное чувство. И я не нашел что сказать ему в ответ, кроме:
– Сколько лет тебе грозит?
– Каких лет? – не понял Ризван.
– Если посадят.
– Пожизненное, – за него решил ефрейтор Вологдин.
– Нет, на пожизненное не тяну, – не согласился молодой террорист. – Адвокат мне говорил, что максимум – пятнадцать по совокупности, но если хорошо дело повернется, если не все доказать смогут, то могут двенадцать или даже десять дать.
– А тебе сейчас сколько?
– Двадцать три.
Надо же, он всего-то на год меня старше, а мне казалось, что минимум лет на пять. Но, наверное, жизнь «лесного волка» никого не делает молодым и цветущим.
– В тридцать три человек еще молод, – заметил старший лейтенант Скорняков. – Десять лет получишь, в тридцать три выйдешь. Возраст учителя, возраст Христа. Еще сможешь заново жизнь начать.
– Сдадите? – переспросил Ризван.
– Денис, ты слово ему давал? – спросил старший лейтенант.
– Я говорил ему, что хочу обменять его на наших пленных. С этим условием он шел со мной. Я не тащил его, он сам шел.
– В таком случае, Ризван, твоя свобода зависит от твоего брата.
Скорняков нашел хороший и верный ход.
– Как так? Если вы захотите его захватить, то вы захватите.
– Мы не будем захватывать, если он поведет себя честно. А если он поведет себя нечестно, это не только его беда, но и твоя. И винить ты будешь должен только его. Младший сержант Кадочников своего слова не нарушал. Он везет тебя для обмена~ То есть пока я везу. Денис, пора местами меняться.
Старший лейтенант остановил машину и вышел. Он правильно определил последний подъем. За ним начнется спуск напрямую к месту встречи.
– Сможешь доехать?
– Смогу, – сказал я твердо.
Мы поменялись местами. Вернее, я занял его место, а старший лейтенант место Ризвана, посадив самого Ризвана к дверце, чтобы я мог выпустить его, не показывая, кто еще едет в машине. Но с места тронуться я еще не успел.
– Как Авдорхан может обмануть вас? Я не понимаю. Он приведет пленных. Вы издали увидите. Он их отпустит, вы отпустите меня. И все.
Я, сидя на водительском сиденье, обернулся.
– А над дорогой полоса «зеленки»~
– И что?
– А что, если Авдорхан выставит там засаду, чтобы нас уничтожить.
Ризван молчал, понимая, насколько я прав в своих предположениях.
– Что скажешь? – настаивал я.
– Не знаю. Я не понимаю, зачем ему это. Авдорхану только я нужен.
– Ему еще нужно пока, до поры до времени, не иметь неприятностей с законом, чтобы вернуться в Грозный и снять со счетов все деньги, какие можно снять, продать все, что можно продать. Ты сам говорил, что твой старший брат жадноватый парень. Может он так сделать?
Ризван не ответил на вопрос, но встречный задал:
– И что, значит, вы пленных заберете, а меня пока в заложниках оставите?
– Нет. Этого мы делать не будем. Нам заложники не нужны. Мы попробуем поверить, а дальше видно будет. Но подстраховаться мы тоже имеем право~ Так что, если что, ты не обижайся на нас. Брата вини, исключительно его.
* * ** * *
Старший лейтенант Скорняков словно бы знал мои водительские способности. Хотя, наверное, он знал способности всех новичков за рулем. И потому остановился в самом начале подъема, когда горка была еще не крутой. Здесь и ручник машину держал нормально. Скорняков начал командовать:
– Отжимаешь сцепление. Включаешь первую передачу.
Я выполнил то, что и без команды знал.
– Теперь одновременно медленно газуешь, так же медленно отпускаешь сцепление и опускаешь ручник. Ручник можно даже в последнюю очередь отпустить, он слабый.
Я слышал, что упражнение «горка» входит в комплекс нормативов при сдаче на права. Этому специально учатся. «Уазик» вроде бы и попытался назад скатиться, но я вовремя добавил газу, и машина поехала.
– Талантливый водила пропадает в спецназе, – сказал старший лейтенант. – Я думал, ты тронуться не сможешь.
Мы медленно начали одолевать подъем.
– Чуть-чуть разгонись и на вторую скорость переключи~ Переключай без напряга, нежно, как женщину ласкаешь.