Набирать номер Авдорхану было не совсем удобно, но он больше выказывал это неудобство, чем оно существовало в действительности. И говорить начал на чеченском языке. Старший лейтенант Скорняков хотел было прикрикнуть, но остановился, сообразив, что разговор по-русски может вызвать подозрение.
– Если ты сказал что-то не то, тебе как минимум пять лет накинут, – заявил Скорняков. – И я постараюсь на тебя повесить даже то, о чем ты не подозревал. И в общей сложности больше брата получишь.
– Я все правильно сказал, как просили. – В голосе Авдорхана даже угодливость почувствовалась, подленькая, скользкая, но угодливость.
– А это мы сейчас проверим. – Старший лейтенант Радченков вытащил свою трубку. – Его телефон на спутниковой «прослушке»~
Старший лейтенант набрал номер, назвал себя и попросил позвать подполковника Жданова. Подполковник ответил быстро, понимая, что просто так Радченков звонить не будет.
– Товарищ подполковник. Пленных мы освободили, Ризван Дидигов у нас, захватили Авдорхана Дидигова. Он сейчас звонил. С нашего разрешения. Хотел машину отослать от Билимханова. Слушали? Так. Понял. Хорошо, товарищ подполковник. У вас связь с Волкотрубом есть? Пусть он машину остановит. Она ему понадобится. Других машин здесь с нашей стороны быть не может. Я доложу, как только будет ясность. Понял, товарищ подполковник. Подполковнику Владимирову можете сказать, что освобождены все солдаты. Раненых среди них нет, только с многочисленными побоями. Да, все. До связи.
Старший лейтенант убрал трубку.
– Все нормально. Они слушали разговор вместе с переводчиком.
– Я же говорил. – Авдорхан очень хотел бы еще выслужиться, но возможности такой не имел. – Что еще сделать?
Даже брат посмотрел на него с презрением.
– Что еще сделать? Перецепить наручники за спину и топать туда, куда поведут, – жестко сказал Владислав.
Предателей никто не любит, даже если они рвутся помочь.
2
У меня уже начало проходить действие укола парамедола. Конечно, слишком рано, как мне показалось, но парамедол ведь не на рану действует, а глушит нервные окончания. А последние действия все были связаны как раз с напряжением нервной системы. И потому, видимо, действие препарата нейтрализовалось. Как ни суди, а парамедол – это пусть и слабый, но наркоз. А выход из наркоза всегда болезненнее самой операции. И у меня опять начал ощущаться костер в боку. Старший лейтенант Радченков отправил скованных наручниками братьев и тех двоих конвоиров, что вовремя подняли руки и бросили оружие, по тропе в сторону пастбища под охраной из трех человек, чтобы там, в «зеленке», приковать их к заранее выбранному дереву и оставить под охраной уже только одного человека. Неподалеку находилась площадка, на которую за пленниками должен был прилететь вертолет. Охранника выбрали из числа освобожденных пленных, самого ослабленного и потому самого малопригодного для предстоящего боя. Автоматов, захваченных в засаде и у конвоя, вместе с автоматом Авдорхана как раз хватило на всех освобожденных. Таким образом, наша группа набрала уже состав двух отделений, а это значительная сила. Правда, освобожденные пленники, особенно те, кто был в плену уже довольно долго, оказались сильно истощенными. Но в бой все они рвались и могли выдержать нагрузку только благодаря усилию воли.
Признаться, я опасался, что Радченков оставит меня охранять наших пленников. Все-таки ранение не может не сказаться на боеспособности. Но, видимо, ему понравилось, как я вел себя во время встречи со старшим из братьев Дидиговых, и старший лейтенант взял меня в основную группу. Чтобы не подвести других и не стать никому обузой, я воспользовался тем, что санитарная сумка была все еще у меня, незаметно для постороннего глаза вытащил оттуда шприц-тюбик парамедола и сделал себе новый укол в бедро.
Старший лейтенант Скорняков, однако, словно бы почувствовал мое состояние, хотя не видел, что я ставил укол, и подошел с вопросом:
– Как у тебя? – кивнул на бок. – Состояние~
– Парамедол действует.
– Скоро вертолет будет. Высадит на перевале «краповых» и к нам заглянет за Дидиговыми. Может, тебе в госпиталь надо? Только сам решай. Я твоего состояния не знаю и не могу за тебя определить твою боеспособность. Со своей стороны скажу, что нам каждый человек понадобиться может.
– Если может понадобиться, значит, я останусь, – решил я. – В госпиталь сразу бы после ранения, чтобы зашили. А то я сам зашивал сикось-накось. Но теперь уже поздно.
– А наркоз? – спросил старший лейтенант.
– А без наркоза. Наживую.
– И сам?
– Сам.
– Молодец. Держаться будешь около меня. Там посмотрим. Пока отдыхай.
– Евген! – позвал Скорнякова старший прапорщик Страшков. – Командир кличет. Пойдем.
Старший лейтенант кивнул мне и направился под скалу, где на камне Радченков расстелил карту. Начиналось, как я понял, планирование операции по захвату Асланбека Билимханова.
* * *Мои парни, Вован Ласточкин и Серега Игнатьев, что вместе со мной в лапы к Авдорхану угодили, пристроились рядом.
– Ты как выкарабкался-то? Мы думали, тебя расстреляли. – Вован потрогал свой синяк пальцами.
Синяк со ссадиной. Не кулаком били. Наверное, прикладом. Если бы ногой, каблуком, он сумел бы удар блокировать. Он у нас во взводе в «рукопашке» лучший.
– Сначала завербовать пытались, чтобы я еще кого-то из парней заманил. Авдорхан говорил, что дезу командованию сунул, будто я вас заманил за деньги. Я отказался, хотели к вам отправить, да вилы у крыльца убрать забыли.
– Оружие крестьянских войн эпохи Болотникова, – изрек Игнатьев. – Умение воевать вилами у каждого из нас в крови. От далеких неспокойных предков досталось.
– А потом что? Тут парни какие-то ужастики рассказывают.
Я усмехнулся. Я сам от себя таких «ужастиков» не ожидал. Просто повоевал. И повоевал удачно. А войны без «ужастиков» не бывает.
– А потом меня отловить пытались. Перекрыли ущелье постами. Двадцать человек. На постах по одному человеку. На одном только двое было. Парень с девкой. Я по всем постам и пошел. Только девка мне нож в бок воткнула. С остальными справился. Потом «растяжки» поставил и из «подствольника» пострелял. Короче, одного только раненым отпустил. Говорят, он здесь уже, в селе умер.
– Нормально.
– А потом Ризвана, брата Авдорхана, захватил. И на вас сменял. По дороге к месту обмена с нашими встретился.
– И чего нам вилы не попались, – вздохнул Игнатьев.
– Кадочников! – позвал старший лейтенант Скорняков. – Двигай сюда. Консультация требуется.
* * *– Принимай участие в заседании штаба, – сказал старший лейтенант Радченков. – Ты у нас самый крупный специалист по местной обстановке.
– Я готов, товарищ старший лейтенант.
Вокруг камня сидели оба старших лейтенанта, снайпер, старший прапорщик Страшков, минер, прапорщик Лавренец, которого я знал только по тому, что он у нас занятия по минному делу проводил, и радист старший сержант Труханов с включенной рацией. Труханов не из нашего взвода, он из бригадной роты связи и нашему отряду был только придан. Радист настраивался на волну и, как только я подошел, протянул Радченкову наушники с микрофоном:
– Подполковник Волкотруб, товарищ старший лейтенант, на связи.
– Товарищ подполковник, старший лейтенант Радченков, мы готовы заблокировать дорогу.
Голос из наушника слышен был всем. Наверное, Труханов специально так рацию настроил.
– Отлично. Будем согласовывать действия. Сразу даю информацию. Машину мы после звонка подполковника Жданова перехватили. Все правильно твой Авдорхан сказал. Водитель признался. Он сам сейчас в кузове связанный лежит. Мы выдвинулись дальше, вплотную к повороту. Правда, одной машины нам мало, пришлось четыре рейса сделать, чтобы всех перебросить. Заблокировали ущелье дальше минного поля. Минное поле нам в дополнение к твоему сообщению водитель показал. Джамаат Билимханова потерял на мине одного человека. Тело тоже в кузове лежит. Они сами его загрузили. Сами определили конец минного поля и двинулись прочесывать «зеленку» в сторону села. Мы готовы будем выступить следом за Билимхановым, как только согласуем действия, чтобы не выгнать его на тебя, пока ты не готов. Будем двигаться демонстративно по дороге и из кузова обстреливать «зеленку» из пулеметов и минометов. Это заставит их поторопиться. Но они и без того уже, думаю, ушли далеко. Нам тут пограничники дали напрокат стационарный тепловизор. Он большой, на вышке ставится. Они только что из ремонта его получили. На три дня выделили. Это поможет определить, куда бандиты Асланбека двинут. Плохо, что по горам с таким тепловизором не побегаешь. Ладно. Докладывай обстановку, что там у тебя.
– Нам надо хотя бы полчаса, чтобы подготовиться. Лично мне не нравится сама конфигурация места, где будем делать засаду.
– Нам надо хотя бы полчаса, чтобы подготовиться. Лично мне не нравится сама конфигурация места, где будем делать засаду.
– Что тебе, Вячеслав, опять не нравится? Конкретнее.
– Хорошо бы выйти в более узкое место, чтобы полностью запереть весь джамаат. Но, судя по карте, более узкие места находятся там, где они сами сейчас находятся или где вы находитесь. У нас они имеют возможность рассеяться, и потом поодиночке их отлавливать будет трудно. А если учесть, что жители села после больших потерь среди собственных мужчин не могут быть настроены к нам дружелюбно, мы сможем потерять многих из бандитов. Сейчас, я спрошу у Крещеного. Он здесь уже все кругом обежал, обстановку знает.
Старший лейтенант Радченков повернул карту так, чтобы мне можно было ее видеть.
– Посмотри, младший сержант.
Мне и смотреть в карту не нужно было.
– Негде здесь, – сказал я. – Если только атаковать с трех сторон. Запереть сзади, спереди и сверху и прижать к обрыву.
– Слышите, товарищ подполковник?
– Слышу. А что мешает запереть с трех сторон?
– Количество бойцов. Людей маловато. Но мы попробуем. Вы там рядом с ручьем сидите. И «зеленка» за ручьем. У нас ручей под обрывом. Внизу «зеленки» нет, есть только поверху по террасам, между которыми серпантином идет скотогонная тропа. У меня есть мысли. Я через полчаса на связь выйду. Ждите.
– Хорошо, только поторопись, а то нам придется Билимханова бегом догонять.
Старший лейтенант Радченков отдал старшему сержанту Труханову наушники с микрофоном и замер, задумавшись.
– Так, значит, говоришь, с трех сторон, – произнес он через некоторое время.
Судя по сказанному, фраза ко мне относилась, хотя напрямую к моей персоне Радченков не обращался. И потому я ничего не ответил, ожидая конкретного вопроса.
– Это не необученные парни Авдорхана, – напомнил наш командир взвода. – Этих нашими силами не перекрыть. Через секунду после первого выстрела они уже в «зеленке» будут. Вплотную не встанешь – своих перестрелять можно. Рассеяться – они пройдут. Развернуть широкую цепь – людей не хватит.
Старший лейтенант Скорняков не отговаривал Радченкова от проведения операции. Он просто выкладывал свои возможные контраргументы, которые следовало каким-то образом обойти. Это даже я понял.
– Думать, думать давайте. Лавренец, – позвал командир минера. – У тебя «МОН-50» с собой есть?
– Две мины.
– Ты обещал кому-то их на склад вернуть?
Прапорщик не ответил.
– Тогда, как я понимаю, их следует использовать. Можно их установить на самом краю «зеленки» так, чтобы перекрыть участок дороги?
– Перекрыть участок дороги всегда возможно, – согласился Лавренец. – Только какой участок перекрывать? Надо выставлять так, чтобы точно на этот участок люди вышли. Управляемых взрывателей у меня нет. Только натяжного действия.
– А мы их приведем на этот участок, – подсказал Скорняков. – Давайте думать как.
Я вдруг вспомнил.
– Флаг.
– Что – флаг? – переспросил старший прапорщик Страшков.
– В «уазике» флаг дудаевский. Зеленый, с волком. В багажнике свернутый лежит. Я видел, даже отмотал чуть-чуть, чтобы посмотреть.
– Я тоже видел, – сказал старший лейтенант Скорняков. – Только не совсем понимаю, что мы будем с этим флагом делать? Мне не кажется, что они пожелают атаковать наши позиции, чтобы отбить флаг.
– А мы разве должны им свои позиции показывать? – спросил старший лейтенант Радченков. Он сразу уловил мою мысль. – Мы просто их всех перед этим флагом соберем. Надо какую-то картинку создать. Я понял, младший сержант. Работаем все. Собрать сюда тела убитых. Пять человек в «зеленке», двое на дороге. Этого хватит. Пойдемте место искать, где гвоздь вбивать!
– Какой гвоздь? – не понял Лавренец.
– На который мы картину нашу повесим.
* * *«Гвоздь» нашелся быстро, поскольку из множества худших вариантов выбрать один более-менее подходящий было вполне возможно, и даже труда великого не составляло. Этот вариант и выбрали. С одной стороны, плохо было то, что обрыв над выбранным местом был довольно высокий, верхняя часть выступала вперед и над дорогой нависала, и он мог бы прикрывать от огня сверху, если бы такой огонь пришлось бы вести. И «зеленка» поверху от обрыва отступала далеко. И спуск сверху был рядом. Правда, этот спуск был одновременно и подъемом и мог использоваться и одной, и другой стороной. Но бандитам Билимханова место ничего не говорило о возможном присутствии здесь засады. Напротив, место, при первом рассмотрении, не слишком походило на удобное для засады. Хотя сам эмир Асланбек Билимханов всегда славился повышенной осторожностью и потому, видимо, до сих пор на свободе гулял. Он мог на такое и не попасться. В других же местах, осмотренных на предмет возможности устроить ловушку, или спрятаться было негде, или сами места могли показаться Билимханову опасными, и он бы просто не подошел к ним, несмотря ни на какие приманки.
Однако у старшего лейтенанта Радченкова уже вовсю разыгралась богатая от природы фантазия.
– Тащите сюда волчье знамя.
Знамя принесли.
– В землю втыкайте.
Земля была каменистая, и воткнуть древко не удалось. Но быстро соорудили пирамидку из камней, благо камни здесь считать не приходилось и не приходилось издалека носить. Знамя на пирамидке смотрелось даже лучше, чем если бы из земли торчало. Солиднее~ Шелковое полотнище, только развернувшись, затрепетало на ветру.
– Теперь тела убитых, – распоряжался старший лейтенант. – Сажайте их кругом спиной к знамени. Дурак поймет, что это не солдаты.
Едва тела усадили в удобные позы, едва стерли с лиц уже запекшуюся кровь, Радченков обошел «картину» по кругу, поморщился, явно чем-то недовольный, и плечами пожал, на свой же вопрос сам себе отвечая.
– Думаешь, сработает? – спросил старший лейтенант Скорняков с нескрываемым сомнением, сам больше любитель открытого боя, чем хитрых приманок.
– Не уверен. – Радченков на своем и не настаивал. – Это только шанс. Будем надеяться, что сработает. Но у нас и выбор небольшой. А это будет только дополнением к общему моменту. Еще, еще камни. Вон туда, к стене. Мелкие. Не такие, чуть покрупнее, чтобы кучку сложить можно было. Только руками собирать, и не с одного места, чтобы было незаметно.
Я камни не таскал, я рядом со старшим лейтенантом Скорняковым стоял и наблюдал. С моей раной, я в который уже раз убедился, лучше было лишний раз не наклоняться. И дело даже не в напряжении мышц было, а только в движении. При наклоне боль пересиливала действие парамедола. Когда пирамидку под знамя выставляли, я приложился и несколько раз наклонился, поправляя камни, придавая им большую устойчивость. Причем камни не самые легкие. Этого хватило, чтобы боль вернулась. И уже не уходила. Она не была такой жгучей, как раньше, но доставала меня своей неотступностью. Утомляла и нервировала, делала капризным. Хотелось выплеснуть эти чувства, тогда, казалось, будет легче. Так всегда кажется, даже при зубной боли, и никогда не помогает. И нельзя срывать злость на окружающих. Будет бой, все негативные чувства сами выплеснутся. В бою даже давние детские обиды, ставшие причиной каких-то комплексов, проходят, и от комплексов избавляешься. Бой всегда человека другим делает. Это я по себе знаю. Я совсем другим стал, нежели до службы в армии. И это не взросление, а осознание себя, своей ответственности, своей решительности, своего умения быть твердым и жестким.
И мне требовалось собрать в комок всю ту твердость и жесткость, что я за годы срочной службы и за годы службы по контракту набрал, чтобы подавить в себе боль и никому не показать своего состояния. Хотя, наверное, состояние со стороны видно было, и опытный глаз мог его определить. Так старший лейтенант Скорняков глянул на меня раз, потом второй и спросил:
– Сильно болит?
– Ноет, – не смог я скрыть своих ощущений. – Заметно?
– Зрачок расширился. Во весь глаз. Может, все-таки отправить с вертолетом? Он вот-вот должен быть.
– Не надо, товарищ старший лейтенант. У меня такое чувство, что я здесь пригожусь.
У меня правда было ощущение, будто я что-то недоделал. Что-то такое, о чем другие знать не могут, и только я, когда созрею, когда пойму, смогу все на свои места поставить. Словно бы забыл какой-то важный момент, который сможет помочь выполнить общую задачу.
* * *– Лавренец! – позвал старший лейтенант Радченков. – Твоя работа. Подойдут оттуда. Остановятся предположительно где-то здесь. Или там, – показывал старший лейтенант. – Выбирай сектор поражения[12], чтобы захватить как можно больший участок~ Будем надеяться на их любопытство.
– Рюкзаки! – через плечо скомандовал прапорщик.
Двое солдат тут же притащили свои утяжеленные дополнительным грузом рюкзаки, и прапорщик стал их распаковывать, вытащив две мины «МОН-50» и несколько мотков гибкого провода. Выполнять свою работу он не позволял никому. Сам связал проволокой руки за спиной всем убитым бандитам, а самих посадил в прежние позы. Провод был туго натянут от одного бандита к другому, но эти провода прапорщик сам, опять же никому не доверяя, хотя все спецназовцы прекрасно владели способами маскировки, начал обкладывать камнями, чтобы ни один участок провода не был виден со стороны, даже если рядом встанешь. Таким образом, все убитые составили связанное кольцо. К этому кольцу Лавренец накрепко присоединил другой провод, тоже протягивая его внатяг, туго, и вывел его через штаны крайнего бандита наружу. Ямку для провода он сам выкопал ножом, не доверяя саперной лопатке, оружию более грубому. Прапорщик буквально по сантиметру расковыривал каменистую почву, укладывал туда участок провода, прикрывал мелкими камушками, а сверху посыпал набранной в стороне пылью и каменной крошкой, причем такой, чтобы она не отличалась цветом и составом от лежащей поблизости.