Неизвестном для лондонской полиции и для тех, кто, вероятно, еще рыщет за углом, но не для меня. Я, в свою очередь, расплачиваюсь и беру такси:
— Виктория стэйшен!
Такова наша договоренность: в случае провала не тратить напрасно время с авиакомпаниями и аэродромами, а сесть в первый же поезд до Дувра и перебраться на континент.
Вокзал в этот предобеденный час достаточно оживлен и достаточно щедро начинен темно-синими мундирами, что нового нападения можно не опасаться. Я нахожу Борислава в одном из купе уже сформированного поезда и занимаю место в другом конце того же вагона. Вокруг спокойно, лишь изредка из соседнего купе слышатся детские голоса. Пейзаж за окном не возбуждает беспокойства, несколько групп провожающих и два носильщика с тележками перед спальным вагоном.
Кондуктор проходит по перрону, закрывая одну за другой двери. Раздается гудок. Поезд медленно трогается с места.
«Вырвались», — мелькает мысль.
И в ту же минуту я вижу, что в конце вагона, где расположился Борислав, появляется худой незнакомый человек в черном плаще. Его челюсти лениво перемалывают жвачку. Но, что важнее, в его правой руке темнеет специфический предмет. Предмет, дуло которого предусмотрительно удлиняет глушитель. Кидаюсь к нему, не сообразив даже, что ничего не смогу сделать голыми руками, но легкий хлопок уведомляет меня, что выстрел сделан.
Человек исчезает за дверью, ведущей в соседний вагон. Борислав остается на месте, прижав к груди маленький чемоданчик. Тот пробит пулей, но мой друг жив.
— Чемодан меня спас, Эмиль… — бормочет он. — Только достал его, чтобы взять сигареты… И только приготовился бросить его в физиономию этому типу… Никогда не уезжай без чемодана.
* * *И вот мы снова на исходной позиции — в родной Софии. И снова перед нами начало некой истории. Хотя, говоря между нами, истинное ее начало все еще неизвестно — оно кроется в прошлом, а конец теряется в тумане будущего, и весь наш капитал на сегодня — два незначительных факта да хилая гипотеза.
Факты следующие Недавно в нашу страну прибыл английский гражданин Джон Райт, профессия — торговец, семейное положение — холост, возраст — 38 лет, цель пребывания в стране — отдых. Райт отправился на горный курорт Пампорово, где катался на лыжах, гулял, словом — отдыхал. Наши люди не могут сопровождать каждого иностранца, независимо от того, женат он или нет. Они предоставили ему полную свободу кататься на лыжах и гулять. Однако прогулки англичанина приняли интересный оборот: он начал ходить по гостям. Когда и где впервые его обуяла эта страсть, неизвестно, поскольку он побывал с культурно-ознакомительной целью в нескольких городах, прежде чем показаться в столице, где навестил некоего Пешева. Именно здесь его засекли, да и то потому, что Пешев сам пришел к нам.
— Не хочу, — говорит, — чтобы меня втянули в темную историю. Этот англичанин пришел ко мне совершенно неожиданно и сказал, что привез привет от Мишо, то есть от Михаила Ми лева…
— Кто это Михаил Милев? — спрашивает служебное лицо.
— Да тот студент, что удрал на Запад лет десять назад…
— А после что?
— Студент? Откуда я знаю, что он там делает!
— Не студент. Англичанин.
— Ничего. Я его сразу попросил. Не хочу, чтобы меня во что-то впутывали.
Он, конечно, прав, но ему и в голову не приходит, как бы он помог нам, поинтересуйся, что еще привез ему англичанин, кроме привета.
Затем Райт явился к гражданину Станчеву. Однако и Станчев особого гостеприимства не проявил.
— Он сказал, что мой адрес дал ему Михаил Милев, который прислал мне с ним привет…
— Еще что?
— И я спросил то же самое: «Что еще?» А он говорит: «Мне нужны некоторые мелкие сведения…» Я же ему отвечаю: «Для сведений есть специальная служба: «Справочная». И показал ему на дверь.
И Станчева невозможно упрекнуть, хотя он тоже поспешил. Но что делать: не хотят люди ненужной романтики. А между тем Райт сообщил в гостинице, что уезжает через два дня. И даже если он еще где-нибудь нанес подобные визиты, мы упустили их из виду. Единственный материал, над которым стоит размышлять, это те две сакраментальные встречи. Так что мы размышляем некоторое время, пока генерал наконец не обобщает:
— Садитесь с Бориславом в самолет и отправляйтесь-ка в Лондон.
Что мы и делаем. С необходимыми предохранительными мерами, разумеется И вообще так, чтобы не попасться на глаза Райту еще во время полета. Прибыв в столицу, мы сопровождаем англичанина на такси, что, однако, нелегко в этом городе, где, если попросишь шофера ехать быстрее или медленнее, он лишь посмотрит на тебя с чувством глубокого превосходства, мол, он и сам прекрасно знает свою работу и в советах не нуждается. Сопровождаем мы Райта до самого дома — маленькой непривлекательной гостиницы в лабиринтах Сохо.
Наши перемещения осуществляются по предварительной инструкции, а точнее, по схеме: второй следует за первым, а третий — за вторым. Роль третьего, самая безопасная, возлагается на меня. В мою задачу входит не спускать глаз с Борислава и наблюдать издалека, как окружающая среда — в Сохо она достаточно загрязненная — реагирует на его появление и его действия. Борислав же работает на сквозняке, потому что когда ходишь за кем-то по пятам, то и самому легко стать объектом для наблюдения.
Вначале Борислав работает как опытный профессионал, так что никто не обнаруживает его присутствия, хотя возможности для маневра у него минимальные. Передвижения Райта каждый день и в течение целого дня ограничены маленькой улочкой недалеко от его гостиницы. Вот кафе, где он торчит время от времени, вот ресторан, где он обедает, вот здание, в котором он исчезает на долгие часы и в котором, очевидно, находится его рабочее место. Довольно монотонный распорядок дня и достаточно скудный как источник информации.
Та же улица служит и сценой, где протекает жизненная драма эмигранта Михаила Милева, с которым Райт еще в первый день встречается в кафе и которого Борислав тут же узнает на основе изученного уже фотоматериала. Но Милев сам по себе не столь примечательная личность, и наблюдать, как он пьет пиво или питается в итальянском ресторане, не бог весть какое увлекательное занятие. Сбежав еще студентом на Запад во время туристической поездки по Дунаю, Милев вначале подвизался в эмигрантских кругах в Вене, затем — в Мюнхене, в Париже, пока в конце концов не появился в Лондоне. Его миграции, вероятно, объясняются тем обстоятельством, что он оказался слишком бездарным даже для весьма невзыскательной среды предателей, и зря старался найти какое-то применение своей бездарности.
Скудны и контакты Райта и Милева с окружающей средой, контакты с несколькими индивидами обоего пола, чей быт также ограничен узкими рамками данного квартала.
Одним словом, «пустышка». Какого рода торговля англичанина, если таковая существует? Каковы функции болгарина на сегодняшний день? Каков характер отношений между ними? Неизвестно.
Так что спустя неделю после напрасного шатания по кафе, перекресткам и подъездам Сохо решаем изменить тактику. Борислав оставляет осторожные приемы профессионала и превращается в самонадеянного дебютанта. В кафе и в ресторане он садится поближе к столику англичанина и болгарина и усердно слушает, о чем они говорят. Вслед за Райтом тащится в кабаре и, видя, что тот вскоре выходит на улицу, следует за ним. Он врывается в здание, где Райт ежедневно проводит по нескольку часов, и там его встречает нечто весьма мускулистое, уведомляющее, что здесь нет никакого учреждения, а наличествует частный дом, после чего выкидывает его на улицу. Пристраивается в кафе и ресторане поблизости от столика англичанина или болгарина, чтобы подслушивать. Вообще сует нос везде с ловкостью и грацией слона в магазине стеклотоваров, пока однажды вечером наконец не подмечает, что ухитрился привлечь внимание к своей персоне. В течение всего пути от Пикадилли до гостиницы Борислава преследует какой-то подозрительный тип.
— Сегодня вечером ты был под наблюдением, — сообщаю ему посредством домашней радиосвязи.
— Ну наконец-то!
Да, наконец-то. Только уже следующим утром в гостиницу ворвались незваные гости и начали барабанить в дверь:
— Отворите! Полиция!
А тремя часами спустя в поезде, следующем в Дувр, незнакомец в черном плаще опробовал работу своего пистолета, направив его предварительно дульной частью в грудь Борислава.
* * *— Наблюдения показывают, что Райт занимается не бизнесом, а чем-то иным, — обобщает генерал. — Все сомнения по этому вопросу рассеивают нападения на Борислава. Ясно, что вы попытались проникнуть в область, заглядывать куда строго запрещено. Кстати, Борислав, мы посылаем вас туда совсем не для того, чтобы вы служили там мишенями…
Мы с моим другом сидим в двух кожаных темно-зеленых креслах под листьями гармонирующего с ними по цветовой гамме канцелярского фикуса и пытаемся придать своему лицу выражение безмолвного, но от этого не менее полного раскаяния.
Мы молчим, пока шеф, заметивший неизвестно как оказавшуюся в моей руке пачку сигарет, бросает:
— Эмиль, перестань мять «БТ». Если хочется травиться — на здоровье.
— Я, в сущности, бросил, — бормочет Борислав, протягивая руку к пачке, — но как исключение…
Он действительно бросил, не помню в который уже раз.
— Среда там определенно криминальная, — замечает мой друг, вдыхая проклятый никотин. — И история, если таковая имеется, наверное, тоже криминальная.
— Может, и не криминальная, — возражает генерал.
— Среда такова, что пока нет оснований для других предположений, — настаивает Борислав на своем.
— Ну и что это за криминальная история, по-твоему? — спрашивает шеф, поглядывая на него синими глазами, просто неприлично синими для генерала.
— Может быть, пытаются вывезти какие-нибудь ценности, — предполагает мой друг. — Пешев и Станчев порядочные граждане, но оба происходят из известных буржуазных семей, владеют иностранными языками и могли бы послужить Райту для связи с другими людьми такого рода и помочь ему в розысках ценностей… монет, икон, ювелирных изделий…
— Не исключено, — пожимает плечами генерал, — но маловероятно. Ты что думаешь, Боев?
Задавая служебный вопрос, шеф всегда обращается ко мне по фамилии.
— Может, тут какая-то контрабанда? — бормочу я.
— Какая контрабанда?
— Например, наркотики.
— Какие наркотики они могут искать у нас?
— Не у нас, а через нас, — уточняю я свою версию. — Подготовка канала с Ближнего Востока на Запад.
— Наркотики… ювелирные изделия… — повторяет как бы про себя генерал.
Он явно недоволен нашими гипотезами. Мы тоже, впрочем. Но после того, как ты десять дней мотался по вертепам мошенников и мелких гангстеров, трудно допустить, что в их головах может зародиться идея значимой политической операции.
— Возможно и другое, — говорю. — Возможно, Милев использовал поездку Райта для сбора сведений, которые предложит своим вероятным американским шефам, чтобы блеснуть перед ними или выпросить у них немного долларов.
— Возможно, — кивает генерал. — Но ты можешь поверить, что этот англичанин доедет до самой Болгарии, чтобы услужить Милеву или покататься на лыжах?
Возражение уместно. Но все дело в том, что при недостаточных данных, которыми мы располагаем, нам гораздо проще сформулировать возражения, чем убедительные гипотезы. И это единственный вопрос, по которому мы высказываем единодушное мнение.
— Так мы ничего не добьемся, — заключает генерал. — Необходима более широкая и точная информация.
— Эту информацию можно получить, только внедрив нашего человека в их среду. Иначе мы так и будем вертеться, подобно кошкам, около горячей каши, — подхватываю я.
— Не знаю, стоит ли игра свеч, — скептически замечает Борислав.
Генерал молчит некоторое время, меряя шагами расстояние между письменным столом и окном. Наконец произносит:
— Разумеется, стоит. И покушение на тебя — лучшее тому доказательство. Даже преступники не прибегают к крайним мерам из-за пустяка. Значит, это не пустяк.
Он замолкает и снова начинает мерить шагами расстояние от письменного стола до окна. Потом смотрит на меня, и этого взгляда мне вполне достаточно, чтобы отгадать его следующую реплику:
— Что скажешь, Боев, если мы пошлем тебя, а? В конце концов, предположение твое, Борислав, в любом случае вне игры. Едва ли стоит поставлять им мишени из Болгарии.
— Эмиль тоже становится мишенью, — замечает мой друг.
— Будем надеяться, что в данном случае он не станет демонстрировать именно это свое качество, — отвечает шеф. — Хотя при путешествии в неизвестное…
Не закончив фразы, — он подходит к окну. После чего мы тщательно отрабатываем легенду, тактические ходы и все подробности, связанные с особенностями обстановки и возможными изменениями в ней.
Двумя часами позже прощаюсь и направляюсь к выходу. И, как всегда, когда киваю отдающему мне честь милиционеру при входе, в моей голове мелькает идиотская мысль, что, может быть, в последний раз прохожу я через эту дверь и что это путешествие в неизвестное из тех, где билет за полцены, поскольку возвращение не предусмотрено.
* * *Если смотреть на жизнь философски, то можно убедиться, что даже в трудных ситуациях есть нечто утешительное. Утешением в данном случае служит то, что по легенде я — болгарин и отправляюсь каптенармусом на болгарском сухогрузе. Ранней весной морская прогулка от Бургаса до устья Темзы заманчива.
Мои служебные обязанности необременительны и формальны, так что у меня есть возможность наслаждаться видами Средиземного моря, которые мне очень не хочется омрачать посредством скучных описаний. Завожу дружеские знакомства с экипажем и завоевываю авторитет если не в области снабжения, то хотя бы в области белота. Боюсь, однако, что прекрасное впечатление, которое создается обо мне во время путешествия, развеется легким дымком в прощальный день.
Мы вошли в Темзу. Наше судно должно оставить свой груз и взять на борт другой, с которым оно пойдет в Северное море курсом на Мурманск. А нам, нескольким членам экипажа, не занятым работой, разрешают углубиться в дебри Лондона. Мы предупреждены, что ровно через сутки должны явиться на базу, если не хотим остаться в доброй старой Англии.
Поскольку я сказал «дебри Лондона», думаю, вам ясно, что мы забираемся в Сохо, так как там они самые дремучие. Откровенно говоря, второй помощник и другие ребята предпочли бы прежде прогуляться по центру столицы, по Оксфорд-стрит и Риджент-стрит, поглазеть на витрины и на людей. В кармане моем, однако, каким-то чудом оказывается довольно солидная сумма, и я, отягощенный ею, предлагаю прежде выпить и закусить и затаскиваю всех в Сохо, и далее дело принимает такой оборот, что мы начисто забываем остальные достопримечательности
Вина в данном случае более всего моя, потому что я напиваюсь. Напиваюсь глупо и дико, словно должен отпиться за все «сухие» дни, проведенные в море, сменяя напитки и заведения, и увлекаю за собой ребят, напрасно пытающихся меня вразумить. Но до какого бы состояния я ни доходил и сколько заведений ни сменил, все стараюсь держаться поближе к определенной улице и по возможности обращать на себя внимание, потому что шумная моряцкая компания, загулявшая средь бела дня, — это подробность, которая производит впечатление и запоминается даже в Сохо, а я стараюсь именно произвести впечатление — чтобы меня запомнили.
Пиршество доходит до своей кульминации вечером, и уже ночью, поскольку до судна длинный путь, а на рассвете мы должны быть на борту, ребята делают отчаянные попытки напомнить мне эту подробность и вообще обуздать меня, а я постоянно повторяю, что для всего есть время, а когда они пытаются вытащить меня насильно из очередного питейного заведения и наконец им это удается, я вырываюсь из их рук и бегу куда глаза глядят, но хотя я и бегу куда глаза глядят, смотрю, чтобы не слишком отдаляться от определенной улицы.
Эти славные парни ищут меня в близлежащей округе и один раз проходят в двух шагах от темного подъезда, в котором я притаился, так что мне отчетливо слышны их голоса:
— Чего это вдруг накатило на него… — говорит один.
— Запой, что же еще, — авторитетно отвечает второй помощник. — Ты что, не знаешь этих запойных вывертов?..
Они еще раз обходят все кругом, но в конце концов, кажется, решают, что должны быть на судне в определенный час, а там пусть комендант решает, искать меня или поднять якорь. Но я заранее знаю, что он решит, ибо если на борту все же кто-то отчасти и в курсе моей истории, то это комендант.
* * *Мой взгляд, погасший не столько от выпитого, сколько от бессонной ночи, апатично остановился на молодой даме, высоко поднявшей юбку, дабы показать мне ноги в длинных сетчатых чулках. Дама прорисована яркими красками с прикрепленной на стене афиши с пояснительной надписью: «Ремман ревю-бар».
В этот утренний час маленькое заведение еще тихо и пустынно, не воет проигрыватель-автомат, и не толпятся у стойки бара мужчины, наливающиеся гиннесом — отвратительным черным пивом с привкусом жженого сахара, представляющим собой самое большое лакомство среднего англичанина.
Заведение находится на углу улицы, которая не знаю почему уже давно привлекает мое внимание, и вчера мы заходили сюда, но ненадолго.
Час завтрака прошел. Два кельнера занимаются уборкой бара, а шеф заведения сидит за кассой и просматривает счета. Три человека, расположившись за столом у витрины, распределяют свое внимание между пивом и свежими номерами «Дейли миррор». А в углу напротив сижу я за стаканом виски, и настроение у меня подавленное.