Я кашляю, так как воздух стал более разряженным в камере.
— Что, если никто не придет? — подкалываю я его. — Разве всех не собирают при нападении? Не убегает ли охрана в панике, когда узнают, что воздух откачивают?
Он прижимает руку к груди и затем стучит двумя кулаками в дверь камеры.
— Выпустите меня! — кричит он. Я полностью сконцентрирована на том, чтобы по возможности медленней и глубже дышать, как морской прибой, который накатывает на берег. Он держит ухо у моего рта. — Что это за трюк? — спрашивает он. Его дыхание становится лихорадочным.
— Это не трюк, — говорю я. — Мне достаточно воздуха, совершенно просто.
— Вытащите меня отсюда! — он становится бледным, как мел, бьется об дверь и широко раскрывает рот, чтобы всосать столько воздуха насколько это возможно. — Горит, — каркает он и начинает хрипеть.
Последний раз его палец нажимает на кнопку рации, прежде чем, пыхтя, он опускается на землю. Он начинает задыхаться и опрокидывается без сознания. Я еще вижу, как его грудь поднимается и опускается. Он еще будет жить какое-то время. Но только какое-то время.
А я остаюсь спокойной настолько, насколько это возможно лежать на полу и экономлю кислород. Воздух очень разряжен, но его достаточно для выживания. Мне, по крайне мере.
На какое-то время.
АЛИНА
Теперь три устройства регенерации, линии которых еще исправны, прикрываются всеми дивизиями, на вышках засели снайперы.
— Мы тоже можем стрелять, — объясняю я Джаду Каффри. Он коротко кивает, как будто он и так знал об этом, и показывает на северное устройство.
— Идите с Оскаром, — говорит он.
Мы мчимся к сооружению и перескакиваем временную баррикаду из мешков с песком. Солдат у двери узнает Оскара и позволяет нам пройти, и мы уже поднимаемся на быстром лифте наверх.
Уши закладывает, я могу думать только о своих тете, дяде, Беа и Джаз, которые задохнутся, если мы не сможем противостоять милиции Секвойи в разрушении трубопровода. Именно это было самым большим страхом министерства, ясное уязвимое место при террористическом нападении, а в Роще мы смеялись над их паникерством.
На самом верху мы спешим из лифта на балкон, где ложимся на живот и осматриваем территорию через оптический прицел наших винтовок. На западе находится милиция Вани в непосредственной близости к устройству.
Временами один из них падает на землю, но мертвых и раненных просто затаптывают ногами. Солдаты министерства находятся под прикрытием мешков с песком и открывают огонь из всей амуниции, что, кажется, не очень волнует людей из Секвойи.
Справа от меня снова появляется огромный Цып, облетая Купол. Он снова начал обстреливать наше устройство, и через несколько секунд все стены начинают качаться. Сайлас, Оскар и я пристально смотрим друг на друга и задаемся вопросом, обрушится ли штуковина вместе с нами. Но повреждения, кажется, только поверхностными, и вскоре здание снова успокаивается.
Оскар толкает меня локтем.
— Чего ты ждешь? — спрашивает он. В его глазах читается что-то непреклонное, война стала для него обыденной.
Я снова всматриваюсь в оптический прицел. Чтобы уклониться от летящего мусора, некоторые солдаты министерства отошли в сторону, открыв при этом дыру в защите для милиции Вани, где они могли прорваться через мешки с песком. Слышны выстрелы.
Один из секвойенцев бросает солдата на землю и снова и снова бьет его головой об землю. Мой живот съеживается. Я целюсь и нажимаю. Милиционер отпускает солдата и держится за бок. Затем он снимает шлем. Это не какой-то там солдат. Я убила Урен. Как тяжелая железная груда, она падает на землю. За несколько минут ее приятели затоптали ее ногами, и если раньше она и не была мертва, то теперь точно.
— Я убила Урен, — говорю я Сайласу.
Он хмуро смотрит.
— Она или твоя семья, так сейчас.
Я ненавижу то, что он прав. Ненавижу убивать и сравнивать ценности жизни разных людей. Когда же это закончится? Должен быть конец, я сама, в конце концов, больше не могу. Я больше не выдержу в этом мире.
— Они слишком близко к башне. Я не могу больше правильно прицелиться, — говорит Оскар поднимаясь. — И если они проникнут вниз, то смогут подняться по пожарной лестнице в контрольное помещение. Тогда мы никогда не сможем вытурить их назад.
Мы вскакиваем и следуем за ним. Оскар был солдатом министерства, в которого я стреляла всего пару недель назад во время нападения на Рощу? Я — вертишейка, которая сговорилась с врагом, становится мне ясно. Но сегодня мы должны бороться вместе плечом к плечу, чтобы защищать Купол и всех, кого мы любим.
И это кажется правильным.
КВИНН
Сирена устраивает в первой зоне адский скандал и, наверное, в остальном Куполе подобная ситуация. Улицы осиротели. Премиум, должно быть, окопались дома или в административных зданиях. Как долго это продолжится, пока там не останется воздуха?
В окнах на улице я замечаю прижатые к стеклу лица. Никто не осмеливается выйти наружу.
Я проверяю показатели баллона. Низкий, но для начала достаточно. Хочется надеяться.
Я бегаю на короткие дистанции по широкой дороге в направлении здания суда, так как там живет Беа.
И с ней все в порядке.
Это так.
Я знаю это.
БЕА
Кожа Ланса Вина поменяла свой цвет: из розовой стала синей. Еще чуть-чуть, и я буду выглядеть так же. Я вытесняю каждую мысль и концентрируюсь на дыхании. Досчитать до десяти, снова вздохнуть, сохранить немного кислорода в клетках. Воздух такой разряженный, что каждый вдох мучителен. Моя голова готова расколоться.
Я открываю глаза и смотрю на мигающий красным свет на потолке. В этот момент врывается Ниам.
— Оставь дверь открытой, — хриплю я сквозь рев сирен, звучащий из громкоговорителей. Она не слышит меня, и вот дверь снова закрыта.
— О нет! — Ниам смотрит на бездыханного Вина, лежащего на полу, и толкает его ногой. — Что ты сделала? — Она хватается за горло. — Воздух, — говорит она. — Я не могу... — Она не договаривает из-за приступа кашля. Ее взгляд, направленный на меня, полон одновременно ненависти и страха. Я живу, а Ларс Вин нет. — Караульные просто напросто покинули свои посты, но мы разберемся с этим... когда все нормализуется, — говорит она.
Она подходит к переговорному устройству, собираясь нажать кнопку, как вдруг до нее доходит. Хрипя, она внимательно смотрит на меня, и мною овладевает нехорошее предчувствие, что мне придется наблюдать и за ее смертью. Она тянет за ручку и дверь открывается. Ниам вскрикивает, также как и я. На пороге стоит Квинн.
— О, Беа! — он толкает Ниам в сторону и спешит ко мне. Он обхватывает лицо, смотрит на мертвого Вина, затем на меня и мои стертые запястья. — Ты в порядке? Мне очень жаль. Мне очень жаль.— С помощью ножа он освобождает меня и помогает подняться на ноги. Затем он снимает маску и целует мои ладони у основания большого пальца. — Я знал, что ты выдержишь, выдержишь и покажешь всем, как обстоят дела, — говорит он.
— Ты здесь! — Я обвиваю его шею руками и обнимаю так сильно, что ему, наверное, больно. Он осыпает меня поцелуями в губы, лоб и шею, затем нежно надевает мне маску. На какое-то мгновение я забываю, как противно сейчас выгляжу. — Мы должны найти Оскара и твоего отца. Они помогут нам.
— Не впутывайте сюда моего брата, — говорит Ниам. Она придерживает дверь, чтобы запустить немного кислорода. Если она сейчас уйдет, то мы с Квинном пропали. Мне нужно вовлечь ее в разговор.
— Оскар на нашей стороне, Ниам. Ты знаешь это. — Я встаю на ноги.
— Вы настроили его против нас, — кричит она.
— Нет, это не так. Он присоединился к нам по своей воле, и ты тоже могла бы. — Аварийная сигнализация, не переставая, издает резкий, пронзительный звук.
Ниам краснеет.
— И стать такой же, как ты? — Попытка сделать так, чтобы она добровольно перешла на нашу сторону, не удалась. Я бросаюсь на нее, толкаю на пол и бросаюсь к открытой двери, чтобы она не закрылась. Ниам царапает мне лицо. Ну и пусть. Я поднимаю руку, и Квинн помогает мне встать. Он тащит меня в коридор, прочь от мерцания красного света.
Ниам с трудом поднимается на ноги.
— Вы еще об этом пожалеете.
— Нет, я так не думаю, — говорю я.
По ее взгляду я вижу, что ей есть еще много чего сказать, но вместо этого она убегает по коридору, зовя солдата, который никак не появляется.
— Купол обстреливают, — говорит Квинн.
— Тогда нам нужно поторопиться. — Я выхватываю у него связку ключей и открываю камеру напротив. В углу, съежившись, сидит Олд Ватсон. Я даже не знала, что они посадили его за решетку. — Ватсон! — Я опускаюсь на пол и трясу его. Никакой реакции. Я прикладываю ухо к его лицу, но не слышу дыхания. Это из-за меня он попал в тюрьму или из-за своего растениеводства?
Я срываю с Квинна маску, прикладываю ее к носу Олда Ватсона и выпрямляю его ноги, чтобы он лег на спину. Пытаюсь сделать массаж сердца, переложив свой вес на руки, в то время как Квинн тянет голову старика назад и делает ему искусственное дыхание.
Один раз. Второй.
Однако ничего не происходит.
— Дыши, черт побери! — Я снова давлю.
Квинн встает.
— Не получается, Беа. Нам нужно выбираться отсюда. — Он не понимает: Олд Ватсон спас меня тогда, когда я сама уже потеряла волю к жизни. Я не оставлю его тут лежать.
— Еще одна попытка, — говорю я и кладу свои руки на грудь Олда Ватсона. Я делаю массаж сердца как по учебнику, один к тридцати. Квинн снова опускается на колени и дует ему в рот, наполняя его кислородом.
И это срабатывает! Олд Ватсон начинает дышать. Я убираю оставшиеся пряди волос, упавшие ему на глаза, и он поднимает веки.
— Ничего не говори, — говорю я и помогаю ему встать.
Я бросаю Квинну ключи.
— Остальные камеры.
— Ты справишься? — спрашивает он.
— Да, — говорю я. — Конечно, я справлюсь.
КВИНН
Беа, Олд Ватсон, около тридцати мятежников и я убегаем из здания суда. Улица полна испуганных, в панике снующих вокруг, второсортных, в большинстве своем вооруженных. Парень моего возраста пробегает мимо меня, но я останавливаю его.
— Что здесь случилось?
— Эти сволочи откачали кислород в квартирах зоны 3. — Он вырывается и бежит дальше. Из громкоговорителей доносится автоматически повторяющееся раз за разом сообщение. "План по рационированию воздуха, этап 3 в действии. Просим Премиум не покидать своих домов. План по рационированию воздуха, этап 3 в действии. Просим Премиум не покидать своих домов".
Мы обмениваемся нервными взглядами, когда отец Сайласа, Гидеон, обращается ко мне.
— Нам нужны кислородные баллоны.
— Туда, — говорю я.
— Куда мы направляемся? — Он идет в ногу со мной.
— В научно-исследовательскую лабораторию.
Мы спешим вверх по улице, которая стремительно пустеет, потому что все больше второсортных пытаются, перелезая через заборы и высокие стены, проникнуть в дома первосортных. Царит сущий хаос: выбиваются стекла, раздаются выстрелы. Я притормаживаю.
— Мои братья, — говорю я.
Гидеон качает головой.
— Сейчас нет времени.
— Я заберу их, — решительно говорю я.
— Хорошо. Встретимся через час на границе. Дай мне ключи, я сам найду баллоны, — отвечает Гидеон. Я бросаю ему связку.
— А что с Джаз? — спрашивает Олд Ватсон. Хотя он стоит рядом со мной, такое ощущение, что его голос слышится откуда-то издалека. Он выглядит намного бледнее и дряхлее, чем несколько дней назад. Он не создан для таких акций. Но опять же, кто из нас создан для них?
— Больница недалеко. Я заберу ее, — говорит Беа, собираясь броситься бежать. Но я хватаю ее за плечи.
— Мы снова собираемся все делать в одиночку? — сетую я. Этого не было в планах. В планах было найти Беа и больше никогда не выпускать ее из глаз.
Она улыбается.
— Некоторые вещи важнее нас самих, — говорит она, и я целую ее. Миллионы вещей могут быть важнее нас, но мне ничего не приходит в голову, что могло бы быть важнее нее. — Через час на границе, — повторяет она.
Второсортные, вооруженные разбитыми бутылками и чугунными трубами, пробиваются на мою улицу. Я несусь мимо них вверх, к нашему дому. Мои братья и мать сидят перед телевизором и смотрят новости, где показывают взрывы и вздымающиеся клубы пыли.
Леннон смотрит на меня и кивает. Кейн делает то же самое. Одновременно поняв, что меня вообще-то здесь быть не должно, они вскакивают с места и бросаются ко мне.
— Квинн, неужели это ты? — спрашивает Кейн. Он по-боксерски толкает меня в бок. Моя мать оборачивается тоже. От удивления у нее отпала челюсть.
— Я же тебе говорил, что он жив, — говорит Леннон. Я целую его в лоб, а Кейна прижимаю к себе. Мне их так не хватало.
Моя мать идет ко мне, переваливаясь с боку на бок, опираясь на спинку дивана.
— Мы уходим,— говорю я.
— О, Квинн, мой любимец. — Она обхватывает мою руку, но ее глаза ничего не выражают.
— У нас есть две минуты, до того как сюда ворвутся второсортные, — говорю я. На улице что-то взрывается, и моя мать испуганно вскакивает. Скорее всего, только одна минута. — Вперед!
Моя мать покровительственно улыбается.
— Мы здесь в безопасности. Не переживай за нас. — Она пытается оторвать от меня близнецов, но они еще сильнее цепляются за меня. Не то, чтобы им было лучше со мной, чем с ней, но если они пойдут со мной, то мне, по крайней мере, удалось бы их спасти.
— Они пойдут со мной, — говорю я. — Никаких дискуссий. Ты пойдешь с нами? — Я не хочу, чтобы она умерла, все-таки она моя мать.
— Ты вообще понимаешь, что ты натворил? Твой отец сам не свой, с тех пор как ты... — Большим и указательным пальцами она надавливает на веки, лихорадочно дышит и держится за живот.
— Мама? — спрашивает Кейн. Я держу его еще крепче. Это все только шоу.
— Ты разрушил нашу семью. — Она начинает всхлипывать, по ее щекам текут слезы. Но она плачет не обо мне.
—Я возьму продукты и баллоны с кислородом, — говорю я.
— Бери, что хочешь, только, пожалуйста, оставь мне моих мальчиков, — жалобно хнычет она. В окно гостиной залетает камень, и она вскрикивает, затем падает на колени, прикрывая голову руками.
— Идите, собирайте свои вещи! Быстро! — Я подталкиваю братьев к лестнице. — Мама, мы должны пойти все вместе, — умоляю я. Я не могу оставить ее здесь мародерствующей толпе граждан второго класса.
Она смотрит на меня, лежа на полу.
— Ты сам выбрал себе такую жизнь. Не пытайся всех нас тащить за собой. — Еще одно окно разбивается и на диване приземляется отвертка. — Что там происходит? Мир совсем сходит с ума.
Я поднимаю ее с пола.
— Мир меняется, больше ничего. И ты должна меняться вместе с ним.
— Они сломают весь мой красивый дом, — жалуется она.
— Ты должна упаковать кое-какие вещи. — Я толкаю ее по коридору в спальню.
Затем бегу вниз по коридору в подвал, где я беру столько кислородных баллонов, сколько могу унести. Кейн и Леннон уже стоят с рюкзаками вверху у основания лестницы. Они готовы бросить все и следовать за мной.
— Мама! — кричу я.
Она появляется, одетая в пальто из плотной ткани. Ее ярость рассеялась, как дым. Постанывая, она держится за живот.
— Я рожаю, — говорит она.
БЕА
Я предоставляю моим коллегам-мятежникам опустошать центральный командный пост, а сама направляюсь в больницу на границе между зонами один и два. Содержание кислорода в воздухе заметно снижается, но все же лучше, чем в камере. Я двигаюсь быстро, мимо бушующей толпы людей, пока не попадаю в узкую, боковую улицу, где двое мальчишек дерутся за маленький дыхательный аппарат.
Я ловко прибираю его к рукам, надеваю маску на лицо и обращаюсь в бегство. Они ругаются мне вслед, но я быстрее и сильнее. Несмотря на жжение в ногах и одышку, я воспринимаю этот бег как маленькую победу над министерством.
Огромное, белое здание клиники занимает почти весь квартал. Домик привратника пуст, ворота открыты настежь. Запинаясь, я бегу вверх в осиротевший холл. Там я вижу неистово мигающую и звенящую панель приборов, а также стоящие повсюду бесхозные больничные кровати и инвалидные коляски.
Из кабинета выходит женщина-врач со стетоскопом на шее и в испачканном кровью халате.
— Кислород для посетителей закончился, — говорит она, пытаясь вытолкнуть меня обратно через вращающуюся дверь.
— Я ищу одного ребенка, — говорю я.
Она отпускает меня и тянет за собой к приборной панели, чтобы заставить ее замолчать.
— Второсортных доставили наверх в крыло для первосортных. Это будет стоить нам наших рабочих мест, но видимо, нам так и так придется о них забыть. — Здание сотрясается, и врач долго смотрит на меня. — У меня у самой дети. Мне пора идти, — говорит она и торопливо уходит.
Я мчусь по лестнице на второй этаж, перепрыгивая за раз через две ступени. Коридор переполнен кашляющими пациентами, часть из них передвигается вместе с инфузионной стойкой. Я прокладываю себе дорогу в этой сутолоке и наконец вижу Джаз на другом конце коридора. Ее нога в гипсе, а рыжие локоны вздымаются на голове, как спагетти.
Слава богу.
— Джаз! — кричу я. Опираясь на костыли и подпрыгивая, она идет мне навстречу.
— А ты совсем не торопилась ко мне, — говорит она, и по-боксерски пихает меня в живот.
Я не могу по-другому. Я просто должна поцеловать ее кулак.
— Готова к походу?
— Я уже вчера была готова, — говорит она, когда мы идем к лестнице. Она хватается за перила и спускается, перешагивая через две ступеньки. — Поторопись, — говорит она, когда дверь открывается.