Она совершенно истомилась ожиданием, но звонок в дверь застал ее все-таки врасплох. Он пришел, и пути назад нет… Надо открыть дверь и сказать, что она сходит по нему с ума…
– Вот то, что вы просили, Оксана Юрьевна, – сказал Алексей, протягивая ей темно-синюю пластиковую папку. – Что вас так серьезно обеспокоило?
Он смотрел на нее своими светлыми глазами и готов был помочь справиться с любыми недоразумениями и финансовыми трудностями. Но ее трудности были совершенно иного рода. И как объяснить ему, что с ней происходит, каким образом хотя бы начать?
Оксана открыла папку, перелистнула несколько страниц, глядя на колонки цифр невидящими глазами.
– Что-то не так? – опять встревожился Пылаев. – Я по дороге все просмотрел и, признаюсь, ничего ужасного не обнаружил.
Оксана молчала, и это ее молчание затягивалось самым кошмарным образом.
– Да что с вами, Оксана Юрьевна? – осторожно, будто боясь спугнуть, спросил Алексей.
Оксана, наконец решившись, отложила папку на столик у зеркала.
– Вообще-то я не для этого позвала вас, Алексей Дмитриевич, – сказала она.
– А для чего? – растерялся Пылаев и зачем-то застегнул почти до самой шеи молнию на легкой летней куртке.
Она не знала, как объяснить. Его вопрос «для чего?» совершенно не подходил к случаю, и она глупо спросила:
– Может быть, чаю?
– Нет-нет, – замотал головой Алексей. – Не стоит беспокоиться.
Изнемогшая Оксана подошла к своему товароведу и почти компаньону так близко, что почувствовала легкий запах его парфюмерии, от которой в последнее время у нее шла кругом голова.
– А может быть, я хочу о тебе беспокоиться, – с вызовом заявила она, положила руки ему на грудь и нелепо поцеловала в золотую веснушчатую россыпь где-то возле носа. Пылаев застыл, напрягшись и не двигаясь. – Ну что же ты, Алеша? – укоризненно прошептала она. – Ну обними меня…
Он покорно положил свои руки ей на спину, а она приникла к нему всем телом, беспорядочно целуя каменно-холодное лицо.
– Да что же это? – чуть не плача, с трудом выговорила она, вынужденная отпрянуть. – Тебе неприятно?
– Нет… отчего же… – сказал он незнакомым глухим голосом. – Разве… это может быть неприятно… Я просто не очень понимаю…
– Да что тут непонятного? Неужели ты не видишь, что я… что ты… что я хочу быть с тобой…
Она всхлипнула и прижалась своими губами к его, бесчувственным и холодным. И они начали оттаивать. Они не могли не оттаять. От Оксаны било таким жаром, что запросто могли растаять полярные льды, а не то что какой-то там слегка застывший товаровед Пылаев. Он в конце концов обнял ее так, как ей и хотелось, и поцеловал сам, и из глаз Оксаны неконтролируемым потоком потекли слезы.
– Ну что ты… – нежно сказал он, целуя ее в мокрые щеки. – Все же хорошо… Зачем же плакать…
– Я боялась что-нибудь сделать не так…
– Все так… Все даже лучше, чем так…
Она крепко-крепко обняла его за шею и шепнула в ухо:
– Знаешь, я не могу забыть, как Наташенька назвала меня мамой… Мне так хочется…
Оксана не смогла договорить, потому что Алексей отстранил ее от себя и, внимательно глядя в глаза, сказал, опять перейдя на официальное «вы»:
– Если вы, Оксана Юрьевна, только из-за этого, то… не стоит… Наташа, как любой ребенок, конечно, мечтает о матери, но… право, не стоит… потому что если вы только из-за этого, то долго все равно не протянете. Я-то как-нибудь переживу, а девочка… Тем более что она и не помнит, что назвала вас так. У нее температура была… высокая очень… В общем, ничего такого не надо, Оксана Юрьевна… – и он, выбравшись из ее сплетенных рук, направился к выходу.
Пылаев уже взялся рукой за замок, когда она из последних сил, будто прощаясь с жизнью, выкрикнула:
– Только не уходи!!!
Он опять застыл, потом медленно обернулся. В его глазах стыла такая мука, что Оксана бросилась к нему, чтобы немедленно облегчить ее, чтобы спасти.
– Я люблю тебя, Алешенька, – прошептала она, пытаясь руками разгладить его искаженное болью лицо. – Только не уходи… Я готова любить твою дочь, потому что тебя люблю…
Он сильно прижал ее к себе, а потом поцеловал в губы, и ей перестало хватать воздуха, что совершенно не расстроило. До чего же сладостно было задохнуться в его объятиях. Можно было бы даже умереть ненадолго. Но умирать было некогда, потому что надо целовать его лицо и губы и бесконечно говорить о любви, чтобы он поверил и никогда больше не сомневался в ней. Когда Оксана уже совершенно потеряла контроль над собой, Алексей вдруг опять отодвинул ее от себя и сказал:
– Подожди… Так нельзя. Если все, что ты говоришь, правда, то мы не должны торопиться. Неужели все правда, Оксана?
Она могла только кивнуть.
– Тогда… погоди… Тогда все должно быть праздником! Я сейчас… – и он оставил ее прямо в коридоре, растерзанную собственным признанием и поцелуями, и выскочил за дверь квартиры.
Оксана медленно опустилась на пол. Ушел. Почему? Она все же что-то сделала не так. Ну конечно… Алексей очень интеллигентный, выдержанный человек, а она налетела на него, как ненормальная, сексуально озабоченная особа. Надо было вести себя тоньше. До чего же она примитивна! Но у нее совершенно нет опыта в таких делах. С Корнеевым все было по-другому. Она просто вечно ждала его, отдавалась ему, как одалиска, а он, от души выспавшись после ее ласк, опять уходил по своим бизнесменским делам, дежурно целуя ее в висок на пороге. Они за все десять лет сказали друг другу так мало слов, что их можно было пересчитать по пальцам. Какой ужас! И ведь она считала это нормальным! Считала это любовью!
Оксана сидела на полу в прихожей и думала о том, что, если Алексей не вернется, она покончит жизнь самоубийством. Каким-нибудь щадящим способом, например, передозировкой лекарственных средств. Вообще-то у нее в доме очень мало лекарственных средств, но для такого случая она купит. Хорошо, что аптека за углом. Понаделали аптек… Далеко и идти не надо. Она как раз представляла себе, как красиво будет лежать на диване среди разбросанных вокруг разноцветных таблеток, строгая, с голубоватым лицом, когда наконец раздался звонок в дверь.
Алексей принес шампанское, апельсины, конфеты и букет снежно-белых роз. Оксана опять некстати подумала, что Корнеев никогда не дарил ей цветов. Вообще никогда. Он дарил золото, наряды, меха. Ему почему-то и в голову не приходило принести ей букет или хотя бы одну розу…
Они пили шампанское и никуда не торопились. Да и куда им было торопиться, если впереди расстилалась целая жизнь!
Поверх бокала Оксана смотрела в светлые глаза любимого человека и никак не понимала, как она могла столько времени без него существовать. Как могла находиться рядом и пренебрегать его любовью? Она ведь чуть не отдала его Нельке!
– Неужели ты мог жениться на другой? – спросила она, отставив в сторону недопитое шампанское.
– Мог, – ответил он. – Если бы она стала хорошей матерью для Наташи.
– Да?!! – удивилась Оксана. – Не ты ли мне только что чуть не дал от ворот поворот, потому что заподозрил всего лишь в жалости к дочери?!
– Ты – это совсем другое, – сказал Алексей, тоже отставил бокал и вытащил ее из-за стола. – Я люблю тебя. Я сразу влюбился, как только увидел. В первый же день.
– А я была идиоткой, – сказала она и потянулась к нему руками и губами. – Я думаю, что полюбила тебя сразу же после той нашей близости… но не могла в это поверить. Понимаешь, большинство женщин… и я в том числе… сначала любят душой, а потом уж… А тут получилось наоборот… Я все-все помню до мельчайших подробностей… и чуть не умерла без тебя… Ты прости меня, Алешенька…
– Я люблю тебя, и все, что было до сегодняшнего дня, не имеет никакого значения.
И он взял ее на руки и понес в комнату, где все, что уже однажды случилось между ними, должно было повториться совершенно в ином качестве. Он действительно не хотел никуда торопиться. Ему не надо было отсыпаться и спешить по делам бизнеса. Бизнес был у них один на двоих и такой простой по сравнению с корнеевским что спокойно мог погодить без них даже неделю.
При встречах с Иваном Оксана уже всегда была заранее полураздета, чтобы доставлять ему как можно меньше хлопот. Сейчас ее впервые раздевали мужские руки, и по коже пробегала дрожь сумасшедшего желания только от одних легких прикосновений его пальцев. Она жадно открывала будто совершенно новые для себя звуки. Вот прощелкали пуговки его рубашки, и, шелково прошуршав, она успокоилась где-то на полу, у дивана; вот с глухим треском расстегнулся замочек бюстгальтера, нежно дзинькнула молния на джинсах. Зачем на них с Алексеем так мучительно много одежды? Хотя… с другой стороны… и хорошо… Это почти что… сквозь тернии к звездам…
Оксана всегда старалась доставить Корнееву такое наслаждение, чтобы он приходил к ней еще и еще, и как можно чаще. Она до встречи с Пылаевым даже не догадывалась, что главным для мужчины может быть не собственное удовольствие, а желание довести женщину до иступленного состояния блаженства от близости с ним. Оксана думала, что знает о мужчинах и, главное, о себе самой все. Оказалось, она не знала почти ничего. Она не подозревала, что ее можно так любить. Алексей ловил каждое ее движение, каждый вздох, угадывал все ее желания и счастливо смеялся, когда она неожиданно для себя вскрикивала или вздрагивала сразу всем телом.
Оксана всегда старалась доставить Корнееву такое наслаждение, чтобы он приходил к ней еще и еще, и как можно чаще. Она до встречи с Пылаевым даже не догадывалась, что главным для мужчины может быть не собственное удовольствие, а желание довести женщину до иступленного состояния блаженства от близости с ним. Оксана думала, что знает о мужчинах и, главное, о себе самой все. Оказалось, она не знала почти ничего. Она не подозревала, что ее можно так любить. Алексей ловил каждое ее движение, каждый вздох, угадывал все ее желания и счастливо смеялся, когда она неожиданно для себя вскрикивала или вздрагивала сразу всем телом.
– Я люблю тебя… как же я люблю тебя… – шептала она ему, когда все было кончено, покрывая жадными поцелуями его лицо. – Я никогда не была так счастлива… честное слово…
– Оксана, – вдруг совсем не интимным голосом прервал ее Алексей и даже чуть отодвинулся от нее. – Ты все-таки подумай над тем… что с нами происходит… Твой… Иван… он любит тебя. Я видел… А меня с ним даже сравнивать нельзя. Я боюсь, как бы ты потом не пожалела, что сейчас так… Я, знаешь ли, это уже проходил…
– Что значит «сейчас так»? – почти с угрозой в голосе спросила она.
– Ну… я не знаю, как сказать… Может быть, ты расслабилась… или захотела сделать Ивану назло…
– Алеша! – Она выкрикнула его имя так надрывно, что опять сами собой полились слезы то ли отчаяния, то ли любви к нему, огромной и с неимоверным трудом переносимой. – Я не назло… Я не умею назло…
– И ты… ты выйдешь за меня замуж? – тихо спросил он.
– Я выйду за тебя замуж, – ответила она, размазывая слезы. – Я мечтаю выйти за тебя замуж…
Он наклонился к лежащим на полу джинсам, вытащил из их заднего кармана бархатную коробочку и достал из нее нитку жемчуга.
– Вот, это тебе… вместо кольца, которое надевают, когда обручаются… Это речной жемчуг. Он недорогой. Но я купил его не поэтому. Мне нравится, как он смотрится на коже. Я специально выбрал вот этот теплый, чуть розоватый оттенок…
Он надел ей на шею ожерелье. Оксана ласково тронула жемчуг пальцами и сказала:
– Ты не поверишь, Алеша, но… – и она, выскользнув из постели и надев его рубашку, бросилась к секретеру, где в китайской бамбуковой шкатулочке у нее хранились всяческие безделушки. Все, что ей дарил Корнеев, она давно отнесла в ювелирную мастерскую, где безжалостно продала по цене золотого лома. Первыми серьгами, которые она купила уже на собственные деньги, стали две жемчужины почти такого же розоватого оттенка. Она вдела их в уши и вернулась к Алексею. Сев перед ним на постель, Оксана откинула от ушей длинные волосы, и он увидел серьги, составлявшие с его ожерельем единый комплект.
– Представляешь, не так давно я их купила сама, – сказала она. – Это судьба, Алешенька…
– Судьба… – повторил он и спустил с ее плеч свою собственную рубашку.
Утром в постели Оксаны Алексея опять не оказалось, как и тогда, в первый раз. Он опять ушел из-за Наташеньки или его и вовсе не было? Неужели все ей только приснилось? Но… тогда не стоило и просыпаться… Зачем ей эта постылая жизнь, если…
У Оксаны опять перехватило горло от подступивших рыданий. Она положила руку на шею. Ладонь легла на прохладные жемчужины. Было! Значит, все было!! На ней его подарок – ожерелье из речного жемчуга. И не простое, а обручальное! Алешенька… Любимый…
Оксана взглянула на часы, ужаснулась тому, что уже половина десятого, и судорожно начала одеваться. Надо же! Проспала! Впрочем, это не удивительно… У нее была такая ночь! Такая ночь! А сейчас они встретятся в магазине, и он еще раз скажет, что любит ее, а она ответит самыми нежными словами, какие только знает.
Застегивая блузку, Оксана включила электрочайник и заодно радиоприемник.
– …тое августа, воскресенье, – сообщил бодрый голос ведущего программу.
Воскресенье? Как воскресенье? Ну… правильно, воскресенье… вчера же была суббота… По субботам магазин работает, а по воскресеньям… Черт бы побрал эти выходные! Как же ей быть? Неужели она сегодня не увидит Алексея?! Может, отправиться к нему? Нет… Наташенька, наверно, еще спит…
Оксана сердито отключила чайник и радиоприемник, который сообщил ей такую нерадостную вещь, и обреченно поплелась обратно в постель. В прихожей ей пришлось вздрогнуть всем телом от неожиданного звонка в дверь. Странно… Кто бы это мог быть? Ну не Корнеев же…
В дверном проеме стояли Алексей с Наташенькой. Испуганная Оксана попятилась в кухню и рухнула на подвернувшуюся под ноги табуретку. Почему они пришли вдвоем? И потом… еще рано… Алексей, наверно, пришел сказать, что у них ничего не выйдет, потому что Наташенька…
А Пылаев между тем закрыл дверь и тяжело привалился к ней. Наташенька выдернула из его руки свою ручонку и медленным осторожным шагом приблизилась к Оксане, пристально вгляделась в нее и вдруг бесцеремонно залезла к ней на колени, обняла за шею и прошептала в ухо:
– Я всегда знала, что ты моя мама…
Оксана прижала Наташеньку к себе и посмотрела на Алексея. Он так и стоял, прислонившись к двери и нервно покусывая губы.
– А я давно уже догадывалась, что ты… моя девочка… – прошептала Оксана и уткнулась носом в прохладную детскую щечку.
Глава 11 Алексей
– Ну… не стоит так расстраиваться, – сказал Алексей и погладил плачущую Оксану по волосам.
– Как можно не расстраиваться, если я не соответствую ее притязаниям… Ей казалось, что я волшебница, которая разведет руками все ее неприятности. А ее как дразнили, так и продолжают дразнить. И эта нянька… тетя Злюся… все так же продолжает ее ненавидеть. Наташенька, наверно, думала, что я превращу эту старую дуру в паука, но… В общем, я не знаю, что делать, Алеша…
– Может, ничего пока не надо делать… Может быть, все еще образуется? Мы всего лишь второй месяц живем вместе…
Оксана всхлипнула и обхватила его шею руками:
– Я не знала, что будет так трудно, Алеша… Я изо всех сил стараюсь, а она…
– А если все дело как раз в этом?
– В чем?
– Ну… в том, что ты слишком стараешься… А надо просто жить… любить… Хотя я знаю, что полюбить ее трудно…
– Мне не трудно… Я люблю вас обоих, но Наташе мало моей любви. Она хочет от меня невозможного.
Алексей крепко прижал Оксану к себе и шепнул в ухо:
– Ну что она может особенного хотеть? Ей всего пять лет. Ребенок совсем.
– Этот ребенок чует, когда ты меня обнимаешь, и… вот увидишь, она наверняка уже вылезла из постели…
Алексей усмехнулся и автоматически посмотрел на дверь кухни. В ее проеме действительно стояла Наташенька, босая, в длинной фланелевой рубашке в красных и желтых цветочках.
– Почему не спишь? – из-за плеча Оксаны спросил дочь Алексей.
– Она ненастоящая мама, – басовито произнесла Наташенька.
Обессиленная Оксана оторвалась от Алексея и рухнула на кухонный диванчик, а он присел возле дочери на корточки и спросил:
– С чего ты взяла?
– Мне Павлик Новиков сказал.
– А Павлик откуда знает?
– Знает. Он сказал, что у таких обезьян, как я, не бывает красивых мам.
– Этот Павлик тебе просто завидует, – попытался улыбнуться Алексей.
Наташенька в ответ не только не улыбнулась, а еще сильнее насупилась.
– У Павликиной мамы такие же коричневые волосы, как у него, а у нее… – Она выбросила в сторону Оксаны тоненькую ручку с указующим, не менее тоненьким перстом, – черные. Где у нее веснушки? Где?
– Ну… не у всех же людей есть веснушки! Вот у Павлика же, например, их нет!
– Павлик чужой, – справедливо заметила Наташенька.
– Знаешь что, давай-ка спать, – предложил ей Алексей. – Ты же из сказок знаешь, что утро вечера мудренее. Может быть, завтра ты и сама посмеешься над тем, что сказал тебе этот глупый Павлик.
– Павлик не из сказки, – опять произнесла вполне дельную вещь Наташенька.
– Тем более! – Алексей взял дочь на руки и понес в постель. Уложив ее и подоткнув со всех сторон одеяло, он сказал: – А завтра мы поедем к бабушке на день рождения.
– С ней? – сурово спросила дочь.
– Нет… – покачал головой Алексей. – Вдвоем.
– А она?!
– А у… мамы свои дела. А вечером она будет ждать нас с ужином…
– Она не мама! – крикнула девочка и горько расплакалась.
– Зачем ты ее обижаешь, Наташа? Ну что она сделала тебе плохого?
– Все плохое! Она даже не купила мне мороженого, когда я просила!
– Вот что, милая моя, эту историю про мороженое я слышал уже сто раз! – рассердился Алексей. – Раз не купила, значит, так было надо! И хватит вспоминать про мороженое, а то вообще никогда в жизни его больше не получишь!
– Ты тоже меня больше не любишь, да, папа… – прошептала Наташенька, и Алексею стало стыдно и за свою излишнюю горячность, и за то, что он никак не мог обеспечить своей дочери счастливое безоблачное детство, которое было у него самого, несмотря на такую же рыжесть и веснушчатость.