Гуляя, Анна примечала, как меняются впечатления от прогулки в зависимости от времени дня. В утренние часы пиацца Кампо-ди-Фиори наполнялась торговцами цветами, оправдывая своё исконное имя. Тогда всё здесь одевалось в цветы, и даже после того, как к полудню торговцы покидали свои места, запах тысяч растений ещё долго витал в воздухе. После полудня площадь превращалась в оживлённый рынок, на котором торговали всем — от оливок до носков. А к вечеру площадь наводнялась молодёжью — Анна выяснила, что пиаццу со всех сторон теснят ночные клубы и бары. И только в самую глубокую ночь, ближе к утру, площадь ненадолго затихала и погружалась в короткий сон. Через несколько часов здесь встретят рассвет торговцы цветами, и свежесрезанные розы, лилии, хризантемы, гвоздики и десятки других цветов своими ароматами будут приветствовать новый, возможно последний, но оттого не менее прекрасный день своей жизни.
За всей этой ежедневной круговертью следил с пьедестала Джордано Бруно — как наблюдал он когда-то движение звёзд в небе. Анна со школьной скамьи помнила, как инквизиция сожгла учёного на костре за то, что он не отрёкся от своего открытия. Бронзовый Джордано Бруно стоял на том самом месте, на котором это произошло, стоял, повернувшись лицом в сторону Ватикана, как будто ожидая какого-то ответа, объяснения. Анна ещё раз глянула на грустного Джордано, напоминавшего ей чем-то Адриана, и свернула в знакомый уже лабиринт улиц. Бесконечные продуктовые магазины, бутики и кафе использовали каждый квадратный сантиметр, запружая и без того узкие улочки ящиками, стеллажами, столами и стульями.
Анна прошла через пиаццу Фарнезе, фасады домов которой солнце столетиями пыталось выбелить. Люди же неизменно возвращали краски назад. Она узнала от Адриана, что теснящиеся друг к другу разноцветные здания на этой площади вместе составляют самый большой частный дворец в городе. За толстыми каменными стенами этого дворца господа и их слуги укрывались от сирокко, который в это время года обычно прилетал из Африки. Впрочем, в этот утренний час было ещё не слишком знойно.
Она вышла на пиаццу Навона, овал которой окаймлялся роскошными кафе и дворцами в стиле барокко. Из рассказов Адриана Анна помнила, что когда-то эту площадь затопляли и разыгрывали здесь водные игры и театрализованные морские бои, а люди, столпившись у окон и на крышах зданий, кричали и свистели, смеялись и плакали, а потом расходились по домам и занимались своими делами. В настоящее время три великолепных фонтана превращали жизнь площади в бесконечный праздник, притягивая толпы туристов.
На противоположной от Анны стороне, по соседству с дворцом Памфили, расположилась церковь святой Агнессы. Перед церковью высился египетский обелиск. Анна не спеша прошла между рядами уличных торговцев и верандами кафе, уже заполненными людьми. Вода щедро изливалась из мраморной горы блестящего на солнце «Фонтана рек», на уступах которого сидели четыре старца.
«Не язычество и не христианство», — вспомнила Анна слова профессора, когда они вместе рассматривали четырёх величественных каменных старцев, олицетворяющих собою богов четырёх рек.
Внезапно Анна почувствовала, как из её руки выскользнула сумочка. Худой, высокого роста молодой человек африканского происхождения нёсся в сторону одной из боковых улочек. Одной рукой он при этом махал в такт бегу, а в другой была зажата её сумочка. У него были очень длинные ноги — ноги кандидата в чемпионы мира по бегу, и эти ноги мелькали теперь в воздухе и каким-то образом не заплетались между собой. Анна стояла посредине площади, наполненной народом, и люди смотрели на неё и на удаляющегося уже из поля зрения бегуна. «Наверное, — мелькнуло в голове у Анны, — это для них очень привычная сцена, и теперь они ожидают, чтобы я кричала и звала на помощь».
— Он украл мою сумочку! — крикнула она на английском. — Помогите!
Краем глаза она заметила, будто что-то белое метнулось в уличный проход. Был ли это человек или просто луч света ослепил её на мгновенье — она не поняла. С минуту Анна стояла неподвижно, глядя в сторону, куда скрылся похититель.
Тем временем к ней уже подошли люди и начали давать добрые советы. Пожилая американская чета — два белых «одуванчика», принесённых сюда каким-то ветром, — утешали Анну рассказом о том, что точно так же, на этом же самом месте сумочку украли и у них.
— Только не обращайтесь в полицию, — посоветовали они напоследок. — Найти всё равно ничего не находят, а нервы вам помотают. Они все мафиози здесь. Идите прямиком в посольство.
Вскоре люди потеряли всякий интерес к тому, что произошло, и волны, поднятые этим маленьким камушком, брошенным в толкучку большой площади, совершенно затихли. Анна села на краешек фонтана и опустила в воду левую руку. Шпион из неё был никудышный — она уже успела потерять свои фальшивые документы. Честно говоря, это не была такая уж большая потеря — генерал тотчас передаст ей новые. Но всё же на душе было как-то гадко и хмуро.
«Вот и случилось что-то такое — особенное», — с горечью усмехнулась она.
Глава 14. Римский гражданин
Civis Romanus sum.
(Я — римский гражданин.)
Цицерон. In Verrem, V. Ivii. 147
2007, 14 сентября, Рим
— Такие вещи случаются на улицах Рима сотни раз в день, — услышала Анна над собою приятный мужской голос, говорящий на английском языке с едва уловимым итальянским акцентом. Она подняла голову и увидела стоящего над ней ослепительной красоты молодого человека в белом костюме. В протянутой к ней руке была её сумочка. Глубокие чёрные глаза приветливо улыбнулись, а затем улыбка осветила и всё его лицо, являя ровный ряд белых зубов. На мгновение она застыла, забыв о сумочке, забыв обо всём на свете. Солнце было прямо за его спиною, и его тонкий костюм по краям светился золотом. Анне ещё никогда не доводилось видеть зрелища подобной красоты. Будто очнувшись от сна, она встала и растерянно улыбнулась.
— Не может быть, — только и смогла сказать она, получая из рук героя свою пропажу. Теперь она могла его хорошо разглядеть. Ему было, наверное, лет двадцать пять. Высокий лоб, патрицианский нос с едва уловимой горбинкой выдавали в нём коренного римлянина.
— Старо, как у Данте, — продолжил он на английском. — Пилигримов, приходящих в Рим, грабили римские разбойники, но сам Рим оставался прекрасен.
Голос был глубоким, весёлым и мелодичным — в совершенстве подходящим всей внешности молодого человека.
— Меня зовут Винченцо, Винченцо Паолини, — произнесли губы, немного тонкие для атлетически сложённого тела.
— Анна. Анна Грин. Но как? Где вы её нашли? — спросила она, глядя на сумочку. В такой ситуации ей бывать ещё не приходилось.
— У вора, — улыбнулся молодой человек. — А вора я нашёл в церкви.
— Вор прятался в церкви? — удивился Анна.
— Почему бы и нет? Он там благодарил Мадонну за удачу, — снова ослепительно улыбнулся молодой человек.
— Вы шутите? — недоверчиво произнесла Анна.
— Да правда же, — уверил её молодой человек. — Римские воры — даже из числа иммигрантов — очень набожные люди. Так с древних времён повелось. У этрусков даже была такая богиня — Фуррина, которая считалась покровительницей воров. Отсюда латинское слово furinus — «воровской».
— Вы что, историк? Лингвист? — поинтересовалась Анна, переходя на итальянский.
— В Риме все историки, — отозвался он. — А я думал, что вы первый раз в Риме.
— Я действительно здесь первый раз, — улыбнулась Анна. — Хотя и не первый день… Но как вы… отняли у него сумочку?
Она вдруг заметила, что один из рукавов его белого костюма почти оборван и болтается.
— Что это? — спросила она тихо. — Вор порвал ваш костюм? Вы в порядке? Вам не больно?
— Пустяки, — отреагировал молодой человек.
Он быстро снял пиджак и остался в одной белой майке, плотно облегающей его атлетическое и в то же время деликатно сложённое тело.
— Пустяки? — возмутилась Анна. — Он порвал вам костюм! Вы скажите, сколько я вам должна. Мне так неудобно.
— Уверяю вас — пустяки, — улыбнулся Винченцо. — Мне не хочется, чтобы вы из-за этого случая увезли с собой плохое впечатление о Риме.
— Ни за что. Только самое лучшее. К тому же в ближайшие несколько недель я никуда уезжать не собираюсь.
Она с трудом сдержала прилив к лицу краски, когда произнесла эти слова. Фактически она давала этому молодому человеку, Винченцо, понять, что он ей нравится. Так, если признаться, оно и было. Находясь в расцвете своей женственности, Анна до сих пор оставалась нераскрывшимся цветком. Её связь с Толяном носила, можно сказать, платонический характер, и Анна не знала любви и ласки очень давно. Но и мечтать о таком неожиданном счастье, как Винченцо, не стоило. Пройдёт ещё несколько минут — и он навеки исчезнет из её жизни, растворится в пёстрой толпе, а Анна продолжит свой одинокий путь.
Наступила неловкая пауза. Винченцо тоже, вероятно, раздумывал, что ему делать дальше.
— Несколько недель, — отозвался он наконец. — Это же уйма времени. И что, вы так и собираетесь все эти недели бродить по Риму и испытывать терпение воров?
— Неужели я и вправду испытываю их терпение?
— Безусловно. Ведь вы пребываете в задумчивости, где-то в самой себе. А именно таких людей они и высматривают.
Анна бросила на него внимательный взгляд: «А он ещё и проницателен, этот Винченцо Паолини».
— А знаете что, — продолжил он, — если вы позволите, я составлю вам на сегодня компанию. Вы разрешите?
Анна внутри ликовала. Но спешить не стоило.
— Разве у вас нет других дел, кроме как сопровождать рассеянных туристов? Я не такая беспомощная, как вам могло показаться.
— Мне вовсе так не показалось, — поспешил уверить её Винченцо. — Я просто хотел сказать, что раз вы в Риме надолго, может, у вас есть и свободное время? Куда вы, например, направлялись, если не секрет?
— Да какой уж тут секрет? — пожала плечами Анна. — Я просто гуляла. Шла по заранее проложенному маршруту к фонтану Треви.
— Тогда давайте погуляем вместе, — предложил Винченцо. — Я покажу вам свой город.
— Я вам очень признательна, — улыбнулась Анна. — Я целыми днями только тем и занимаюсь, что смотрю на Рим.
— Это как? — не понял Винченцо. — Профессиональный туризм?
— Вроде того. Изучаю римскую архитектуру, — пояснила Анна. — Я наняла гида, который представляет мне столетия римской архитектурной традиции.
— Значит, вы — архитектор? — поинтересовался Винченцо.
— Нет. Архитектура, скорее, моё хобби. Хотя она и имеет отношение к моей работе.
Они вышли с площади и вместе с нескончаемым потоком людей и транспорта двинулись вниз по Виа дей Кондотти, где стеклянные витражи выставляли напоказ последние «крики» итальянской и мировой моды. Потоки людей двигались во всех направлениях, порою выходя за узкие берега тротуаров и затопляя часть дороги. Жизнеутверждающее мелькание пёстрой летней толпы, смех и улыбки прохожих, очарование древнего города волною счастья накатили на неё — и всё потому, что рядом с ней был этот молодой римлянин, Винченцо. Серые массы старых домов и церквей, аббатств и базилик, дворцов и театров, казалось, облеклись в новые и яркие краски от его присутствия. Анна боялась признаться себе, но она была уже наполовину влюблена в этого молодого человека. В нём было нечто такое, чего она не могла объяснить себе, уловить — что-то щемяще прекрасное, за чем идут, не задумываясь.
— Мой дед, отец моей матери, тоже был архитектором, — сказал Винченцо, возобновляя разговор.
— Действительно? И что он построил? — Анна удивлялась, как хорошо она владела своим голосом.
— Немного. В основном он перестроил тот дом, в котором я живу. Его карьеру прервала война.
— Вторая мировая?
— Он присоединился к армии и был убит, — сказал Винченцо.
— Ваш дед сражался в армии Муссолини?
— Да, — кивнул молодой человек. — И это была самая большая его ошибка.
Виа дей Кондотти закончилась торговыми рядами Ларго Гольдони, где они свернули направо на Виа Томачелли.
— Он что, — спросила осторожно Анна, — был фашист?
— То-то и оно, что не был, — отозвался Винченцо. — Он даже не симпатизировал Муссолини. Но всё равно стал солдатом — сработал инстинкт саморазрушения. Но, тс-с-с, — прошептал он, прижимая палец к губам. — Здесь уже слышно.
— Слышно что? — не поняла Анна.
— Шум от фонтана. А он ещё в целом квартале от нас.
Прислушавшись, Анна действительно смогла уловить ровный шум падающей воды. На неё как будто повеяло прохладой. Через несколько минут они вышли на площадь. Хотя фонтан был со всех сторон окружён народом, его было хорошо видно — он казался слишком большим для такой маленькой пиаццы. В центре композиции возвышалась мускулистая фигура титана Океаноса, который, стоя, правил колесницей из морской раковины. Колесницу несли морские коньки, направляемые мифическими тритонами — один молодой, а другой старый. Конёк молодого тритона был неуёмен, в то время как конёк пожилого казался усталым.
— Этот фонтан, — объяснил Винченцо, — символизирует собой человеческую жизнь — от юности и до старости.
«Ну вот, ещё один профессор», — подумала Анна, с улыбкою глядя на Винченцо. Он походил на молодого каменного красавца тритона. Анна перевела взгляд на другого тритона, устало несущего бремя своих лет, и подумала о профессоре Фера. Анне было жаль этого раздавленного жизнью человека. Наверняка всё в его жизни могло повернуться иначе, ведь той кровавой ночи могло бы и не быть, и Адриан Фера на сегодняшний день был бы респектабельным преподавателем, с мировым именем, возможно даже, президентом университета. Но Минерва распорядилась иначе.
— Тебе не нравятся тритоны? — поинтересовался Винченцо, выводя Анну из задумчивости.
«И откуда он взялся, этот Винченцо? Уж не подослан ли к ней?» Внезапно эта мысль пронзила Анну жалом подозрительности. Что если он — один из людей генерала? Тогда становится понятно, как он раздобыл её сумочку и зачем вообще влез в это дело. «Но может ли такое быть, — подумалось Анне, — чтобы на службе у босса состояли такие люди, как Винченцо? Вряд ли». Винченцо был настоящим римлянином. Она не могла представить его в роли продажного шпиона — для этого в нём было слишком много благородства и достоинства.
Анне вдруг стало стыдно за себя, за то, что она вынуждена была играть и притворяться. «Впрочем, — с грустью подумала Анна, — гораздо лучше будет, если я стану относиться ко всему, что происходит со мной в Риме, как к игре. Да, да, это игра. Я сижу в Москве, а по Риму бегает с маньяком-убийцей и с убийственно красивым Винченцо моё виртуальное изображение. Надо относиться ко всему, как к игре».
— Мне нравятся тритоны, — призналась она, глядя на него. — Мне всё здесь нравится.
— И мне всё нравится, — в тон ей ответил Винченцо.
Каменное ограждение фонтана вместе со стоящими тут и там скамейками служило своего рода амфитеатром, в котором люди сидели, стояли, ходили и разговаривали. Новые и новые люди подходили к фонтану и, постояв возле него, поворачивались и уходили, вновь смешиваясь с толпой, которая непрерывным потоком протекала через площадь.
Сидевшая прямо перед ними на бетонной скамейке пожилая немецкая пара зашевелилась и, поднявшись, зашагала в сторону кафе. Анна с Винченцо присели на разогретую солнцем и туристами скамейку.
— Я уже не раз была на этой пиацце, — призналась Анна. — Но каждый раз — будто впервые.
— Это из-за людей, — уверил Винченцо. — В одну и ту же пиаццу, как и в реку, нельзя войти дважды. Здесь всегда новые люди — я имею в виду новые комбинации людей. Они и определяют во многом наше восприятие места.
Анна с удивлением посмотрела на него. Да, пожалуй, он был прав. Адриан Фера как будто совершенно не видел людей — не хотел их видеть. Он замечал только древние здания и слушал их каменные истории. Он скрылся в прошлом Рима, в то время как Винченцо жил его настоящим — был частью этого города.
— Здесь очень красиво ночью, — сказал Винченцо. — Мы, римляне, неплохо овладели искусством игры света.
Анна подумала, что она хотела бы прийти сюда ночью — вместе с Винченцо.
Пьяница в помятой рубашке с длинными рукавами вдруг решительно направился к ним, будто узнав старых приятелей. Но метрах в трёх от них остановился, признал ошибку и, махнув рукой, двинулся прочь. Площадь под его ногами штормило. Анна тоже чувствовала себя пьяной. Она вдыхала головокружительный коктейль из римских запахов, смешанных с водной пылью, витающей в воздухе. Но более всего ей кружило голову присутствие Винченцо.
— Интересно, почему «Треви»? — спросила она, чтобы скрыть своё волнение. — Три улицы, выходящие на пиаццу? — Адриан ей об этом никогда не говорил. По-видимому, он считал себя выше такого ширпотребовского знания.
— Видишь вот эту маленькую церковь? — Винченцо указал рукой на устремлённое ввысь белое здание с мраморной колоннадой и большой чёрной дверью. — Это Санти-Винченцо-э-Анастасио, церковь святых Винченцо и Анастасио. Согласно легенде, на этой самой площади святому Павлу отрубили голову. Когда она упала на землю, ещё три раза подпрыгнула, как мячик. И там, где ударилась о землю в третий раз, — пробил источник. А позднее на этом месте построили церковь.
«Винченцо и Анастасио, — подумала про себя Анна. — Кто такие эти Винченцо и Анастасио? Надо бы узнать… Звучит почти как Винченцо и Анна. Тётя Майя, наверное, сказала бы ей сейчас: „Это тебе, Анна, какой-то знак“».
— Ты мог бы быть неплохим гидом, — улыбнулась она.
— Если бы все туристы были такие, как ты, то других занятий я себе бы и не желал.
— Ты вынужден заниматься чем-то ещё?