«Винченцо и Анастасио, — подумала про себя Анна. — Кто такие эти Винченцо и Анастасио? Надо бы узнать… Звучит почти как Винченцо и Анна. Тётя Майя, наверное, сказала бы ей сейчас: „Это тебе, Анна, какой-то знак“».
— Ты мог бы быть неплохим гидом, — улыбнулась она.
— Если бы все туристы были такие, как ты, то других занятий я себе бы и не желал.
— Ты вынужден заниматься чем-то ещё?
— Вынужден, — сознался Винченцо. — Я студент-семинарист, будущий священник.
Анна обомлела.
— Будущий священник? — её голос невольно дрогнул. — Мне всегда казалось, что быть священником — это что-то особое, не от мира сего.
— Очень даже от мира сего, — уверил её Винченцо. — Особенно в Риме.
— Значит, ты сильно веришь в Бога? — предположила Анна, снова овладевая своим голосом.
— Вовсе не обязательно верить в Бога, чтобы быть священником, — улыбнулся Винченцо. — Достаточно уважать папу и слушать своё непосредственное начальство. Церковь не так уж сильно отличается от армии, если разобраться, а священники и учителя могут быть самыми большими скептиками.
Анна посмотрела на него в изумлении. Должно быть, он шутил? Но его лицо было совершенно серьёзно, хотя Анна явственно могла различить сарказм в голосе.
— А ещё в этой церкви собраны сердца и внутренности многих пап, — Винченцо вернулся, как ни в чём не бывало, к их прежнему разговору. — У них была такая традиция — завещать себя этой церкви.
— Интересная традиция, — отозвалась Анна. Она была в совершенно расстроенных чувствах. О чём она вообще думала? Сейчас Анна была никто, из ниоткуда встретившая человека, готовящегося принять обет безбрачия и стать священником. Надо всем этим надо было просто посмеяться и поскорее забыть. Она нервно повела плечами.
— Ты спешишь? — поинтересовался Винченцо.
— Да, мне нужно в гостиницу, — сказала она. Но при мысли о расставании с Винченцо у неё похолодело внутри — она уже успела привязаться к нему. Анна встала со скамьи и двинулась к центру пиаццы, где было меньше всего народу. Винченцо последовал за ней.
— У меня такое впечатление, — заметил он, — что тебя что-то тревожит.
Анна посмотрела в его внимательные, умные глаза.
— Слишком много новых впечатлений.
Ей было неловко и за своё враньё, и за то, что она не могла скрыть свои чувства. Анна понимала, что по-настоящему понять и оценить эту встречу она сможет лишь позднее, когда вернётся в свой номер, останется одна и взорвётся слезами. Вот тогда и станет ясно, насколько её чувства серьёзны. Но серьёзные чувства были непозволительной роскошью в её ситуации.
Первые капли дождя, которые упали на них с ещё солнечного неба, освежили Анну, помогли выйти из оцепенения. Казалось, что небольшая белёсая тучка, почти облако, летая себе над городом, наконец облюбовала для себя пиаццу и теперь кропила дождём туристов. Одни засуетились, перебираясь под козырьки и зонтики кафе, другие громко смеялись, подставляя дождю и солнцу свои лица; кто-то и вовсе не обращал на дождь никакого внимания.
«А ведь верно — случилось, случилось что-то сегодня», — вдруг поняла Анна.
Долгожданный дождь, хоть и не майский, ворвался в её жизнь, открыв ей доступ к тому трепетному воздуху любви, которым невозможно бывает надышаться. Винченцо вызвался проводить её, и они брели по мокрым и блестящим мостовым Вечного города, а люди, идущие навстречу, улыбались им как добрым друзьям.
Дождь, подобно заботливому гиду, прошёл вместе с ними по Виа Сан-Винченцо, мимо пиаццы Тринита-деи-Монти, с вонзённым в небо шпилем обелиска и широченной Испанской лестницей, которая теперь блестела подчёркнутой объёмностью. Там дождь их и оставил. Винченцо и Анна ещё минут десять брели по извилистым улицам в сторону отеля.
— Что ж, до свидания, Анна, — сказал Винченцо, когда они достигли места назначения.
— До свидания, — тихо ответила Анна.
— А ты хотела бы ещё раз встретиться? — спросил вдруг Винченцо. — Ещё раз встретиться с будущим священником?
Анна растерялась.
— Насчёт священника не знаю, а вот увидеться ещё раз с Винченцо Паолини я бы хотела.
Винченцо взглянул на неё своим лучезарным взглядом, и Анна почувствовала глубокое облегчение от того, что сказала правду. Теперь она знала, что их встреча не будет последней — если, конечно, не вмешается генерал.
Глава 15. Первое апреля
Перемены всегда сопряжены с трудностями, даже если это перемены к лучшему.
Ричард Хукер (1554–1600)
1997, 1 апреля, Москва
Толян оказался прав, когда изрекал пророчества о будущих господах и рабах сети. Ошибся он только в том, кому суждено было стать господами. Идеалы коммунистического романтизма рисовали перед ним картины будущего, на которых пальма первенства принадлежала таким людям, как его друзья-энтузиасты, таким гениям, как Анна. Однако в реальности, как и следовало ожидать, господами всемирной сети сделались старые господа мира — политическая и бизнес-элита.
Аня обнаружила, что кроме неё в киберпространстве водятся немало крупных рыб — настоящих акул, работающих на этих господ. Чтобы держать себя в хорошей форме и доказать самой себе свою исключительность, Анна не боялась задевать этих акул, проходя через такие двери, которые не были в силах открыть даже спецслужбы. Её мишенями сделались такие гиганты, как Пентагон и НАСА, сеть «Аль-Каиды» и израильский «Моссад».
Анна никак не повреждала базы имеющихся данных и не копировала их. Она обретала доступ к информации, стоящей миллионы, даже миллиарды долларов, но ей никогда не приходило в голову заработать на этом. Она летела на волне своего таланта, и этот полёт завораживал её, отвлекал от повседневности, давал необходимый адреналин. Анна прекрасно понимала, что она скользит по краю и что одно неверное движение пальца может погубить её. Она слышала леденящие душу истории о пойманных хакерах, которые получали большие тюремные сроки. И всё же она, как наркоманка, не могла остановиться. До той памятной ночи, когда в её дверь громко постучали.
Анне на всю жизнь запомнился тот роковой вечер 1 апреля 1997 года, когда жизнь её коренным образом изменилась. К лучшему или к худшему — она до сих пор не смогла разобраться. В тот вечер она вернулась домой поздно — задержалась у тёти Майи. Мамы всё равно дома не было — она уехала на семинар редакторов в Санкт-Петербург. Тётя Майя приглашала Анну остаться у неё на ночь, но Анна спешила к компьютеру, без которого не могла представить и дня своей жизни.
Дома в ту ночь было как-то по-особенному пусто, и Анна поспешила в свой угол. Привычный шум подключающегося модема успокоил её, перенося в мир иной, нежели её повседневная действительность. В тот вечер Анна решила попробовать на крепость несколько новых сайтов, имеющих репутацию почти неприступных.
Однако ей не суждено было проверить эти утверждения — спустя час после того, как она вошла в сеть, её сессия была прервана громким стуком в дверь квартиры. Анна быстро подбежала к глазку и увидела троих или четверых круглолицых милиционеров, которые вот-вот разнесут её дверь. Она метнулась к компьютеру, как будто что-то можно было изменить. Потом почему-то выглянула в окно. Кроме огней в окнах соседних домов, там ничего видно не было. Стук в дверь становился всё громче. Анна снова побежала в прихожую и открыла дверь.
Милиционеры грубо оттолкнули её и прошли в комнату. Они отсоединили её компьютер и куда-то его унесли.
— И ты собирайся, живо, — прикрикнул на неё капитан милиции, которому и было поручено проведение этой операции. — Доигралась, девочка, в компьютерные игры.
Перевалило за полночь. Анне действительно трудно было поверить, что это не сон, а явь. Она настолько привыкла к миру виртуальных грёз и к утончённому миру тёти Майи, что грубая брань и грязные ботинки казались ей сном, выдумкой. Неприятный запах, который мужчины принесли на своих шинелях, в своих желудках и лёгких, вторгся в её личное пространство бесцеремонно, жестоко.
По календарю весна давно наступила, но на улицах Москвы всё ещё было полно снега. Зима никак не хотела ослаблять свою крепкую, когтистую хватку. Когда Анну везли в холодной и шумной милицейской машине, она смотрела через наполовину замёрзшее окошко и думала о том, о чём ей меньше всего хотелось думать. Хрупкая оболочка, которую она воздвигла между собой и миром, раскололась, и ничто уже не стояло между ней и враждебной действительностью. Порывистый ветер с северо-востока принёс этой ночью в Москву много снега, с которым теперь играла метель, гоняя его по улицам. Прозябшей Анне казалось, что ей никогда уже не будет тепло.
Её привезли в серый холодный «приёмник», где, кроме Анны, в этот поздний час находился какой-то пьяный парень с разбитой губой, подбитым глазом и в наручниках. Дежурный милиционер передал Анну на попечение женщине в синей униформе, которая велела ей раздеться догола, а потом долго обыскивала одежду, прощупывая каждый шов и просматривая на свет яркой лампы. Всё это время Анна стояла возле стола совершенно обнажённая, дрожащая от холода и страха. Несколько раз в комнату без всякого предупреждения заходили другие сотрудники в униформе, бесстыдно пялились на неё, смеялись и отпускали шутки, смысла которых Анна не понимала. Наконец ей позволено было одеться, но уже не в её одежду, а в серую арестантскую форму.
Её привезли в серый холодный «приёмник», где, кроме Анны, в этот поздний час находился какой-то пьяный парень с разбитой губой, подбитым глазом и в наручниках. Дежурный милиционер передал Анну на попечение женщине в синей униформе, которая велела ей раздеться догола, а потом долго обыскивала одежду, прощупывая каждый шов и просматривая на свет яркой лампы. Всё это время Анна стояла возле стола совершенно обнажённая, дрожащая от холода и страха. Несколько раз в комнату без всякого предупреждения заходили другие сотрудники в униформе, бесстыдно пялились на неё, смеялись и отпускали шутки, смысла которых Анна не понимала. Наконец ей позволено было одеться, но уже не в её одежду, а в серую арестантскую форму.
— Своей одежды тебе теперь не носить, — равнодушно заверил Анну лейтенант после того, как зарегистрировал её в толстый журнал с засаленной обложкой. — Когда выйдешь, она тебе всё равно уже не налезет.
Анна вся покрылась мурашками.
Из приёмной её провели по длинному коридору к камерам предварительного заключения. Охранник выбрал один из ключей со связки и открыл им узкую металлическую дверь.
— Заходи, — бросил он ей.
Она шагнула внутрь открывшегося перед нею каменного мешка, в котором едва нашлось место для узкой, проваленной почти до бетонного пола койки, застланной казённым коричневым одеялом. Рядом с койкой находилась дыра в полу, выполняющая роль туалета. Высоко под потолком располагалось маленькое зарешёченное окошко, за которым светил холодный свет прожектора.
Дверь позади неё с лязгом захлопнулась, ключ повернулся в замке, и шаги охранника стали удаляться. Где-то в конце коридора громко хлопнула другая металлическая дверь. Потом всё стихло. Анна попыталась устроиться на кровати и согреться. Это оказалось совсем не просто, и она постоянно куда-то проваливалась, не могла повернуться с боку на бок.
Чем заслужила она такое обращение? Что сделала преступного? Она не продавала информацию, не разрушала баз данных, не распространяла вирусы. У Анны было чувство юмора, и иногда она позволяла себе некоторые шутки в виртуальном пространстве, но они носили невинный характер. Неужели её действительно посадят в тюрьму? Неужели она проведёт годы своей жизни рядом с убийцами и ворами? Анна не могла и не хотела в это верить. Ведь она была Белой шляпой. В отличие от Чёрных шляп, или злых гениев сети, у Белых шляп был свой кодекс чести, суть которого сводилась к гиппократовскому «не навреди». Она не вредила. Безусловно, её оправдают и отпустят домой — ведь её совесть чиста. А что касается компьютера — скоро её день рождения, и Анна знала, что в качестве подарка от Толяна она получит новый «Пентиум».
Она вспомнила свою любимую сказку — про гадкого утёнка. Вспомнила «Ганса Христиана». Неожиданно для себя Анна смогла успокоиться и расслабиться. Вслед за этим она почти согрелась, найдя более или менее удобное положение на койке, которая могла служить гамаком. «Когда-нибудь, — думала Анна, — я тоже превращусь в прекрасного белого лебедя. А пока — пока придётся на какое-то время смириться и с окружающим свинарником». И с этими мыслями Анна забылась безмятежным детским сном…
Часа через три её разбудили громкие, эхом отдающие шаги в коридоре, а затем лязганье ключей в двери. Она села. Дверь открылась, в неё просунулся охранник.
— Выходи, Дмитриева, — объявил он ей равнодушным голосом. — К следователю на допрос.
Анна поднялась с койки, машинально поправила одеяло и вышла из камеры в коридор. Ей снова стало страшно. Там её дожидались двое охранников, которые повели её сначала по одному длинному коридору, потом по другому, и ещё по третьему, проходя от одного пропускника к другому. Анна не могла свыкнуться с мыслью, что всё это происходит с ней наяву и что все эти взрослые, здоровые мужчины занимаются тем, что открывают и закрывают двери, ведут её куда-то, внимательно следят, чтобы не убежала. Логика и масштабы этого реального мира с его бесконечными коридорами и бесчисленными кабинетами и камерами, мимо которых её проводили, не вмещались в её голове. Анна обратила внимание на истёртый до дыр линолеум, на кабинеты с бумажными табличками, где чаще всего от руки были написаны имена и звания, должности и отделы. «Что за место! — возмутилась про себя Анна. — Здесь решаются судьбы людей, наверное, многих тысяч людей, а даже табличек приличных нет». Но потом она подумала, что их нет, может быть, потому, что никто здесь не уверен, в каком кабинете, и даже по какую сторону железной решётки он будет находиться завтра.
Они достигли конца ещё одного длинного коридора, и охранник велел Анне повернуть направо, в сторону пропускного пункта с решётчатой дверью. Страж, сидящий в будке, долго изучал сопроводительные документы, прежде чем впустить их в новый коридор. Наконец замок громко лязгнул, и Анна в сопровождении всё тех же охранников зашагала по ещё одному коридору. В отличие от других, он был устлан красным, потёртым от времени ковром. В конце его находилась металлическая дверь и микрофон, в который охранник доложил о прибытии. Дверь открылась, и они попали в фойе, куда выходило несколько дверей. Ещё один длинный коридор уходил куда-то вдаль, но по нему Анну уже не повели. Вместо этого её ввели в одну из дверей, и она оказалось в большой комнате, напоминающей приёмную. В центре комнаты стоял стол, за которым сидела женщина, вероятно секретарь, и перепечатывала какие-то документы. Когда Анна в сопровождении охранников вошла в комнату, женщина оторвалась от бумаг и проскрипела:
— Охранникам выйти из приёмной. Ждать в коридоре!
Те беспрекословно повиновались.
Секретарь подняла трубку одного из телефонов — белого — и доложила:
— Дмитриева здесь.
Затем она положила трубку на аппарат и указала Анне на дверь, обитую красной кожей.
— Заходи, тебя там ждут.
Анна открыла широкую дверь и вошла в просторный кабинет, высокий потолок которого был богато украшен лепниной, а стены отделаны тёмными деревянными панелями. Именно такими представляла себе Анна кабинеты партийных лидеров. От двери вглубь кабинета вела разложенная поверх узорчатого паркетного пола красная дорожка. Она заканчивалась прямо у массивного деревянного стола, находящегося в дальнем конце комнаты между двумя большими окнами, завешанными плотными белыми шторами в складку. На стене между окнами красовалась огромная карта Союза Советских Социалистических Республик — государства, которого не существовало уже более пяти лет.
За столом сидел невысокий, коренастый человек с лысеющей головой и очках в тонкой оправе. Когда Анна вошла, он даже не посмотрел на неё, продолжая изучать какие-то бумаги. Анна нерешительно подошла ближе к столу. Человек поднял голову и посмотрел на неё через холодные линзы своих очков.
— Садись, — кивнул он ей на стул. Она повиновалась.
— Значит так, Дмитриева, — начал он. — Я ценю своё время, и, надеюсь, ты тоже будешь его ценить. Вот в двух словах ситуация: тебе грозит от десяти до пятнадцати лет.
Анна вздрогнула.
— Это в лучшем случае, — невозмутимо продолжил человек в очках, — если обойдётся без обвинений в шпионаже. Распространение вирусов, более шестидесяти проникновений в запрещённые базы данных, незаконный доступ к закрытой информации, повреждение программного обеспечения… Список может быть продолжен. Здесь, — он положил маленькую руку на пухлую папку, — находятся все материалы по твоему делу. Мы следили за тобой долгое время, Дмитриева. Но, как говорится, сколь верёвочке ни виться…
— Я никогда не распространяла вирусы и никакое программное обеспечение не повреждала, — тоном маленькой обиженной девочки, которая не знает, зачем она здесь, и готова в любой момент разрыдаться, сказала Анна. — Вирусы я собирала и исследовала — это правда. Но я ведь Белая шляпа.
Она не была уверена, знаком ли этот заваленный бумагами человек со сленгом хакеров.
— Ты совершила много серьёзных преступлений, — повторил человек в очках, как словно не слышал ничего, что Анна ему сейчас сказала. — И то, что ты несовершеннолетняя, тебе не поможет. Дело, по сути, уже закрыто. Все доказательства у нас имеются — они уже на твоём компьютере.
Анна ничего не понимала. Не понимала даже, что значит «уже».
— А теперь слушай меня внимательно, Дмитриева, — человек в штатском закурил сигарету и выдохнул из лёгких дым. — Повторять не буду. Я не из милиции. Я — полковник Смирнов из органов госбезопасности. У меня есть к тебе предложение, от которого ты вряд ли сможешь отказаться.
Анна вся напряглась.
— В обмен на твои пятнадцать — или сколько там — лет тюрьмы я предлагаю тебе пойти в университет, получить образование и послужить своему государству верой и правдой.
Анна не могла произнести ни слова.
— Мы давно наблюдаем за тобой, — продолжил человек в сером, снимая очки и тщательно протирая их белоснежной матерчатой салфеткой. Затем вновь нацепил очки на нос и посмотрел на неё пронзающим взглядом. — Ты прекрасно научилась взламывать коды. Кто тебя научил?