Адриан узнал, что Лариса окончила школу и компьютерные курсы и одно время работала машинисткой в какой-то государственной конторе в Венгрии. Платили ей так себе, но работа давала какие-то льготы — какие именно, Адриан так и не понял, — в которых её семья очень нуждалась. В самое ближайшее после её устройства на работу время выяснилось, что взяли её только потому, что она понравилась начальнику отдела. Лариса встала перед выбором: потерять работу или потерять себя. Себя она оценила ниже своей семьи и осталась в отделе. Так продолжалось полгода, пока она не услышала от подруги о возможности поехать на заработки в Италию. И она решила, что раз уж начала продавать себя, то уж лучше делать это в Риме, чем в маленькой затхлой конторе. Так она и оказалась в Вечном городе.
Одно лишь тяготило Адриана в его отношениях с Ларисой — то, что он так и не сказал ей, кем в действительности являлся и что с ним сталось. Для неё он был просто бывшим учителем, который вследствие каких-то обстоятельств, какой-то там болезни, потерял работу. Ей очень нравилось бывать в его маленькой квартире. Она брала с полок разные книги, нюхала их, раскрывала, аккуратно пролистывала и ставила на место. Она вообще очень любила читать, но читала и говорила только на венгерском. Адриану казалось, что это был её способ закрыться от реальности, уйти назад, в своё не такое уж и далёкое венгерское детство…
На двадцать четвёртый день её рождения Адриан приготовил для Ларисы особенный подарок — маленький белый «Фиат». Он купил его на деньги, перепавшие ему от одной весёлой, эксцентричной британской парочки, с которой Адриан целых две недели делился анекдотами и марихуаной. Он не хотел, чтобы Лариса уезжала, но и не желал держать её в рабстве. Адриан испёк пирог и приготовил ужин для двоих в своей маленькой квартирке. Он долго ждал её, не притрагивался к еде. Заснул часа в два ночи, и свечки на столе сгорели напрасно, не порадовав ничьих взоров.
А на следующий день из вечерней газеты Адриан узнал, что тело венгерской проститутки с двадцатью четырьмя ножевыми ранениями было найдено в лесу неподалёку от Рима. Адриана стошнило, а потом он долго бился в истерике. Он нашёл в ящике стола молоток, выскочил во двор и стал вдребезги разбивать только что купленный автомобиль. Соседи вызвали полицию, и Адриан, кинувшийся было на полицейских с молотком, получил дубинкой по голове и потерял сознание.
Через неделю его выпустили, обязав теперь регулярно приходить на проверку к психиатру. Адриан первым делом бросился к Тони. Тот валялся пьяным на диване — том самом, на котором Адриан впервые увидел Ларису. В его красных глазах Адриан увидел подозрение и испуг.
— Ты что?! — закричал Адриан, хватая Тони за майку. — Ты что?! Ты думаешь, я это сделал?!
Тони смотрел на него неуверенно, со страхом.
— Не знаю, — выговорил он наконец, высвобождаясь из рук Адриана. — Но я прошу тебя больше сюда не приходить — ты приносишь несчастье.
Адриан снова потерял весь свой мир, потерял всё, что как-то ещё привязывало его к жизни. Более того, чем больше он задумывался о смерти Ларисы, тем больше сомнений вкрадывалось ему в голову. А вдруг это он — убийца? Ведь он знал, где её найти. Может, он в тот вечер и не заснул вовсе. Или же заснул так, что лучше бы ему было не просыпаться. Двадцать четыре ранения! Ведь это был её двадцать четвёртый день рождения! Но кто здесь, кроме него, мог об этом знать?
Адриан остался один, совсем один, вступая в третий круг своего жизненного ада — в круг безнадежного одиночества, страшного сомнения и почти беспросветного алкогольного тумана. Он уже и не собирался из него вырываться, но с появлением Анны круг, казалось, разорвался как-то сам по себе…
Ход мыслей Адриана был внезапно прерван резким и громким скрипом тормозов. Он оглянулся на звук и судорожно выставил вперёд руки, словно мог остановить ими автомобиль, мчавшийся на него. Он вскрикнул, когда бампер автомобиля коснулся его коленей. Сердце заколотилось в груди у Адриана — он едва избежал смерти.
Из машины тем временем выскочил водитель — молодой итальянец в широкой майке, шортах и бейсболке. Он стал размахивать руками и кричать, а к его крику присоединились гудки других автомобилей. Адриан быстро пошёл, почти побежал с дороги на безопасную территорию тротуара. «Было бы глупо, — думал он, — умирать теперь, когда так хочется жить».
— Адриан? — услышал он позади себя знакомый голос и вздрогнул, когда понял, кому этот голос принадлежал. Он медленно повернулся.
Какой контраст она представляла своему почти не изменившемуся, лишь немного подсевшему голосу! Несмотря на роскошную одежду, туфли на высокой платформе, бриллианты в ушах и на шее, она выглядела так, будто только что вышла из запоя. Она совершенно не походила на ту юную девушку, которую знал и одно время даже любил Адриан. Косметика не могла скрыть морщин, и, как искусно ни были уложены волосы, Адриан видел, что они сильно поредели. Но самым печальным зрелищем были её глаза: они выцвели, поблёкли, и единственный огонёк, который он ещё мог в них заметить, был огонёк какого-то непонятного ему страха.
— Здравствуй, Альбина, — сказал он.
— На комплимент язык не поворачивается? — нервно рассмеялась она. — Да я и не напрашиваюсь. Но что, во имя всех святых, ты тут делаешь?
Она говорила так, будто Адриан жил где-то в далёких, враждебных землях или вообще был инопланетянин.
— Ты разве забыла? — отозвался он. — Я всё ещё живу в этом городе.
— Я не это имела в виду. Я видела, как ты только что чуть не попал под машину…
— Извини, не смог доставить тебе большего удовольствия.
— Брось, брось, Адриан, — Альбина достала сигарету и закурила. — Твоя смерть, а тем более на моих глазах, вряд ли доставила бы мне много радости.
Она протянула ему пачку сигарет.
— Я бросил, — тряхнув головой, как мальчишка, сказал он.
— Бросил? — удивлённо потянула она. — И давно?
— Какое это имеет значение — недавно.
Альбина внимательно осмотрела его с ног до головы.
— Ты неплохо выглядишь, — признала она, и в её голосе Адриану послышались завистливые нотки.
«Неужели это правда? Неужели эта богатая, свободная женщина, баловень судьбы, может в чём-то завидовать мне, изгою? Наверняка, это мне только показалось…» — мелькнула у него мысль.
И всё же Адриан действительно неплохо выглядел. Отёчность спала с его лица, и глаза снова зажглись прежним блеском, румянец появился под выцветшей было кожей. Кроме того, он был одет в новый и дорогой летний костюм. О таком костюме он мечтал, ещё будучи молодым преподавателем, — тонкая, прекрасная ткань подчёркивала каждое движение, сопровождая его ровной, как линия, волной воздуха и цвета.
— Спасибо, — поблагодарил её Адриан. Они не виделись с того дня, как его увели из зала суда. Он не получил от неё ни одного письма. Впрочем, за это был ей благодарен.
На некоторое время воцарилась тишина — им и сейчас нечего было друг другу сказать. Альбина подняла левую руку и поправила волосы. Адриан понял, что ему показывают обручальное кольцо. Он не знал. Он почти ничего о ней с тех пор не слышал. Молча кивнул, признавая факт её замужества.
— Я вполне довольна своим браком, — сказала она, стараясь выдержать его взгляд.
— Разве я тебя об этом спрашивал? — поинтересовался Адриан. — Зачем было лишний раз лгать?
— Ты совсем не изменился, — горько усмехнулась Альбина.
— Наверное, просто не оказалось условий для развития и перемен, — ответил Адриан.
— Зато у меня их было более чем достаточно, — заметила она. — После твоего ареста я очень прославилась.
Да, всё было точно так, как и десять лет назад, — именно так они и общались, даже когда были помолвлены. Наверное, потому, что у Альбины не было в душе такого фонтана жизни, как у Роберты, она приправляла их отношения изрядными дозами нервных стрессов и потрясений.
— Дети есть?
Она покачала головой, безразлично, как показалось Адриану.
— Работаешь?
— Нет. Муж работает — он один из управляющих в городском банке.
Это была попытка похвастаться, но голос у Альбины звучал неуверенно.
— А как твои дела? — спросила она в ответ, даже не из вежливости, а из нежелания говорить о себе. Адриану вдруг стало жаль эту женщину. По каким-то причинам прошедшие годы не принесли ей счастья, и скрыть это она была не в силах. — Чем занимаешься? Нашёл кого-нибудь — ну, я имею в виду…
— Женщину? — подхватил Адриан. Краем глаза он заметил Анну, стоявшую на другой стороне дороги. Через минуту-другую она будет здесь. — Да, — кивнул он уверенно. — Думаю, что нашёл.
Он видел, как тень зависти, почти ненависти промелькнула в глазах Альбины.
— Да? И кто же она? Твоя медсестра? — спросила она язвительно.
— Ну почему же медсестра? Я ещё вполне здоров.
— Ну почему же медсестра? Я ещё вполне здоров.
Он глядел теперь, как Анна переходила улицу. Она была неотразима в своём белом платье, напоминающем лёгкие римские туники. Она шла исполненной грации и лёгкости походкой — спина прямая, как у всадника, стан гибкий. Золотые волосы покачивались при каждом её шаге и переливались на солнце тёплым, манящим светом. Прохожие оборачивались, чтобы посмотреть вслед этой молодой римской богине во плоти. Сердце Адриана заколотилось сильнее.
— Её зовут Анна, — сказал он.
Глава 19. В которой Пьетро первым нападает на борова
Время убивать, и время врачевать.
Екклесиаст 3:3
1214, 7 июня, Абруццо
Ростом мальчик был чуть выше овечки, но его пушистые братья меньшие с уважением пропускали Пьетро, как будто даже низко кланялись, когда уверенной походкой мальчик направлялся куда-то сквозь согнанное на деревенский двор стадо. Наблюдая за своим сыном из окошка, Мария подумала, что, возможно, когда-то он станет добрым пастырем, помазанником Божьим, таким, как братья Вальдо и Франциск. А в том, что Пьетро особенный, у Марии сомнений не было. Даже в том, как слушались маленького мальчика овцы, она замечала предзнаменование его избранности. Мария давно уже решила посвятить этого ребёнка Господу, но для этого надо было ещё вырастить его, сохранить живым и здоровым.
А это было не просто. Их семью уже коснулась язва — болезнь, которая пришла в деревню из города. В горячке сгорела по крайней мере треть Изернии и четверть их деревни. Их семью ударило в самое сердце: в один день умерли старшая дочь, невеста уже, и муж, Ангелериус. Сама Мария чудом осталась в живых — думала, не выйдет уже из горячки. Но милостив Господь — на кого же детей малых оставлять? Выжила. Тянула на себе всё хозяйство, ухаживала за детьми.
Со смертью мужа семейство быстро обеднело, как мелеет пруд, когда прорывается плотина. Кажется, вот ещё чуть-чуть — и дети будут голодать, и ты будешь задыхаться, хватать ртом воздух, как рыба, оказавшаяся на отмели. Но каждый раз Бог миловал, и семейству хватало пищи.
Тем временем маленький мальчик приблизился к цели своего похода, и когда Мария увидела, в чём эта цель состояла, кровь застыла у неё в жилах.
— Нет! — закричала она что было сил, но было уже поздно. Маленькая цепкая ручка, потянувшись вперёд и вверх, крепко ухватила колечко кабаньего хвоста и дёрнула вниз.
Мария стремглав вылетела из хижины и побежала, спотыкаясь об овец и расталкивая их, к тому месту, где происходила расправа над её милым сыночком, к тому месту, от которого испуганно отпрянули овцы и откуда доносились крики Пьетро и храпение рассвирепевшего борова. Когда Мария прибежала к загону, она увидела, как боров топчет Пьетро копытами, рвёт ему клыками грудь, кусает за голову, лицо. Пьетро душераздирающе кричал от боли.
Мария прыгнула на кабана, но тот не обратил на неё никакого внимания, словно она была не человек, а муха, и продолжал рвать плоть её сына. В руке Марии блеснул нож — она сама не помнила, откуда он у неё взялся. Мария всадила клинок в шею борова, и тот наконец заметил её. Он бросил грызть Пьетро и в бешенстве попытался стряхнуть женщину со спины. Но она вновь всадила в него нож, и ещё, и ещё… Тягучая и липкая, как эль, кровь ослепила Марию, залила ей лицо и глаза. Но она продолжала колоть и колоть ревущее и хрипящее тело, пока то не обмякло и не рухнуло на землю, корчась в предсмертных судорогах.
Мария бросила нож и вытерла кое-как глаза. Со всех сторон к ним уже сбегались дети и родственники. Она кинулась к телу своего сына, которое неподвижно лежало в луже крови, подхватила его и понесла к колодцу. Там положила его на землю и окатила водой из ведра. Кровь стекла с водою, но Пьетро не пошевелился. Мария вновь набрала воды и снова вылила на сына. На этот раз ей показалось, что его голова шевельнулась — может быть, от потока воды. Она упала перед ним на колени, и слёзы хлынули из её глаз на раны сына, на его окровавленное, изуродованное лицо.
— За что, Господи? За что? — рыдала она. — Конечно, бери его, если хочешь, бери сейчас — ведь он и так Твой. Но если Ты хочешь, чтобы он ещё послужил Тебе на земле живых, то верни его к жизни!
Большие глаза Пьетро дёрнулись, а потом медленно открылись. Марии показалось, что она видит отражённых в них ангелов. Или это были её дети, которые стояли вокруг? В тот момент она поняла, что Пьетро будет жить. Как же иначе? Ведь он будет служителем Божиим. И именно поэтому демон в свиной плоти посягал на его жизнь.
— Спасибо Тебе, Господи, — сказала Мария так, что все кругом могли слышать её. — Отныне мой сын Пьетро Ангелериус — облатус. Я посвящаю его на служение Всевышнему.
В обмен на тушу борова Мария получила из города лекарство от ран. Пьетро с каждым днём чувствовал себя лучше и лучше. Раны постепенно затянулись. Дольше всех заживала рана на лице, которая в конце концов оставила в память о себе большой рваный рубец — он никогда уже не даст Пьетро забыть, что каждый день жизни — это дар от Бога.
Глава 20. Боги Рима
La v;rit; ne fait pas tant de bien dans le monde que ses apparences y font de mal.
(Не так благотворна истина, как зловредна её видимость.)
Герцог Франсуа де Ларошфуко
(1613–1680). «Максимы и моральные размышления» (пер. Э. Л. Линецкой)
2007, 18 сентября, Рим
Когда Анна заметила, что Адриан был не один, было уже поздно что-то скрывать. Он приветливо помахал ей, приглашая подойти.
— Анна, вот, познакомьтесь: Альбина. Моя бывшая… фиансе.
Он видел, как лицо Альбины передёрнулось при виде Анны. Женщины поздоровались с формальной улыбкой. Адриану было жаль Альбину, и в то же время он ликовал — ведь не он же всё это устроил.
— И что же вы, — с притворным интересом спросила Альбина, — собрались куда-то?
— Мы решили немного погулять по Ватикану, — ответила Анна. — Адриан… профессор знакомит меня с архитектурой Рима.
— Адриан… профессор… архитектура, — проговорила Альбина, глядя на него и качая головой. Потом она смерила взглядом Анну и сказала с притворной вежливостью: — А знаете, милочка, вы мне кого-то очень напоминаете. Похоже, действительно ничего не изменилось с профессором — не было возможностей, как он сам признаёт. А вы знаете, где этот человек провёл последние семь лет? Или десять? Адриан, напомни мне.
Адриан побледнел.
— Да, он об этом мне рассказал, — холодно кивнула Анна. — Впрочем, я это и сама знала.
— Знала? — Альбина взглянула на неё в недоумении. — Вы знали, что он…
— Замолчи, Альбина! — закричал на неё Адриан. — Оставь нас в покое!
— Нас? Не слишком ли громко сказано? — усмехнулась Альбина, и в её улыбке проскользнуло что-то недоброе, скользкое и холодное. — Впрочем, как вам угодно. Только, — она обернулась к Анне и сказала с наигранной заботливостью, — на вашем месте, душка, я бежала бы от этого человека — так далеко, как только возможно бежать!
Анна выдержала её взгляд, но на душе действительно стало беспокойно. Да, может, правильным было бы бежать ото всего этого, но бежать ей было некуда. «Позади Москва», — подумала Анна, грустно улыбнувшись про себя.
Альбина ушла, не попрощавшись. Глядя ей вслед, думая об измождённом лице этой женщины, Анна вспомнила рассказы тёти Майи о гвинейском черве, личинки которого попадают в человека с загрязнённой водой. Этот тропический паразит, проникающий из кишечника человека через лимфатическую систему в подкожный слой, достигает метрового размера и больше. Когда он двигается внутри, это бывает видно и снаружи. Анне казалось, будто такой вот червь жил в этой украшенной бриллиантами женщине.
— Значит, — спросила Анна, чтобы прервать затянувшуюся паузу, — я напомнила ей кого-то?
Адриан вздрогнул.
— Ты напоминаешь Роберту, — тихо признал он.
Анна медленно пошла в сторону ватиканской стены. Адриан последовал за нею.
— Почему ты хотел жениться на Альбине? — неожиданно спросила Анна.
Прежде чем Анна закрыла рот, она успела пожалеть о том, что сказала. И откуда это в ней? Вошла в роль? Откуда такая глубокая тональность, отчего так сработали связки, гортань, губы? Зачем она лжёт? Зачем даёт ему надежду на то, чего нет? Играть на чувствах, особенно на любви, — значило переигрывать. Это было всё равно что применять пытку.
Адриан помедлил.
— Амбиции, — сказал он наконец. — Это всё мои амбиции. Альбина была дочерью президента университета, и, женившись на ней, я бы попал на самую верхушку учёной элиты. К тому же Альбина была красивой девушкой.
— И как смотрели на этот брак родители Альбины? — спросила Анна.
— Поначалу они очень даже эту идею поддержали, — горько усмехнулся Адриан. — Они сами были из чампинских патрициев.