Анна приняла душ и прошла в спальню. Она вытянулась поперёк высокой и широкой кровати — кровати таких размеров Анна ещё не видела — и закрыла глаза. Она жутко устала, но заходящее за Тибр солнце так маняще светило в неприкрытые шторами окна, а желание поскорее посмотреть на Рим было так велико, что Анна решительно поднялась с постели, накинула лёгкое светло-зелёное платье, под стать цвету её глаз, и отправилась на свою первую прогулку по городу.
Солнце лениво направлялось к месту своего ночного лежбища, когда Анна вышла из фойе гостиницы, где ей раскланялся швейцар в ливрее. Она оказалась на маленькой, запруженной припаркованными автомобилями улочке. Анна решила этим вечером не ходить далеко, в людные места, а просто побродить по тихим улочкам. Она двинулась вверх по узкому мощёному тротуару и шла, пока не закончились не имеющие, казалось, конца витрины уличных магазинов и веранды кафе. Они уступили место жилым особнякам, дворцам и виллам. Было тихо, так что Анна могла слышать доносящуюся откуда-то снизу, из кварталов, оставшихся позади, мелодию народной песни, которую группа пожилых итальянцев пела в открытом кафе:
Con questo zeffiro, cos; soave,
Oh, com’; bello star sulla nave!
Su passegieri, venite via!
Santa Lucia! Santa Lucia!
Итальянский язык Анна выучила благодаря тёте Майе. Она же невольно привила Анне жажду путешествий и приключений, которые обычно испытывают только мальчишки. Вместе с тётей Майей, не выходя из её квартиры на «Коломенской», Анна путешествовала в качестве дочери посла через Европу и Азию, Северную и Южную Америку, Африку, Австралию и Океанию. У тёти Майи был огромных размеров Британский военный атлас, следуя которому они забредали в места с кружащими голову названиями: Тимбукту, Копенгаген, Огненная Земля, Берег Слоновой Кости… В пути они встречались с интересными людьми — представителями правительства, художниками, артистами, предпринимателями, крестьянами, рабочими и такими неординарными личностями, которые не занимались ничем определённым. Всех их персонифицировала тётя Майя, у которой на то был настоящий талант. Впрочем, кроме Ани об этом таланте, похоже, никто не знал. Тётя Майя сама наслаждалась экзотической игрой их спаренного воображения — она знала много, но никогда не упускала возможности познать что-нибудь интересное. Она вооружалась книжками с картинками, а если нужной картинки не оказывалось, рисовала её сама. Нарисованные картинки Ане особенно нравились.
После обеда тётя Майя, по своему обыкновению, спала часок-другой: она говорила, что сиеста — это единственный предмет роскоши, который передался ей в наследство от её испанских предков. В это время Анна обычно сидела и разбирала залежи советских журналов, которые тётя Майя выписывала на протяжении многих лет. Были тут журналы «Вокруг света» и «Новый мир», «Москва» и «Иностранная литература», «Юность» и «Нива» — тётя Майя любила литературу. Но Анну больше всего привлекал журнал «Наука и жизнь», который тётя Майя тоже зачем-то выписывала. Однажды, листая старые подшивки этого журнала, Анна наткнулась на статью, которая с первых же слов привлекла к себе её внимание.
«Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, я устроил у себя дома лабораторию, — прочитала Анна. — Она состояла из старого деревянного ящика, в который я приладил полки. У меня был нагреватель — им я кипятил масло и жарил картошку по-французски. Кроме того, у меня была аккумуляторная батарея и ламповый блок».
Анну заинтриговало такое вступление. Конечно, такой роскошной лаборатории она не могла себе позволить в городской квартире, но ей было интересно, чем же будет заниматься в ней этот мальчик, и она стала читать дальше. Когда дочитала статью до конца, снова перешла на первую страницу. Автором статьи, вернее книги о самом себе, которую публиковали в журнале «Наука и жизнь» по главам, был американский учёный, лауреат Нобелевской премии Ричард Фейнман. Последующие статьи, на которые девочка с жадностью накинулась, состояли из пёстрой мешанины историй из жизни Фейнмана, его детских и юношеских экспериментов с математикой и физикой, анекдотов и фокусов, некоторые из которых Анна тут же постаралась усвоить.
Читая автобиографию Фейнмана, Аня не могла поверить, что с одним человеком в жизни может произойти столько невероятных, просто безумных вещей! Она с удивлением обнаружила, что Фейнман был не только гениальным физиком, но также мастером розыгрышей, жонглёром, художником, прекрасно играл в бинго. Он основательно освоил биологию, историю искусств, игру на барабанах и иероглифы древнего племени майя. Фейнман увлекался открыванием любых замков при помощи отмычки, был компьютерным гуру, танцевал самбу и мастерски умел делать ещё массу полезных и бесполезных дел. Аня одним мигом проглотила всю серию статей и теперь ей страшно хотелось прочесть книгу Фейнмана целиком, без купюр и сокращений.
Невозможное для обычного советского гражданина было возможным для тёти Майи, у которой были родственники в Соединённых Штатах. Время от времени на её имя приходили посылки с экстравагантной одеждой или электроникой. И хотя на первых порах тётя Майя не была в особом восторге от Аниной идеи заказать из Америки какую-то «научную книжку», но когда она прочла найденные Аней статьи, ей самой захотелось узнать, какие главы книги не допустили к публикации в «Совке». «Я уверена, — говорила она Анне, — что самое интересное они как раз и выкинули».
Когда месяца через два или три они получили долгожданный экземпляр книги на английском, Анна начала с помощью тёти Майи изучать этот язык и в скором времени могла уже самостоятельно читать на нём. К её удивлению и восхищению, тётя Майя действительно была права по поводу того, что самые интересные главы книги Фейнмана в русском переводе были пропущены. Анна с интересом и с едва сдерживаемым смехом читала об одном из самых серьёзных увлечений Фейнмана — его увлечении Тувой, небольшой советской автономной республикой, граничащей на юге и востоке с Монголией, с Алтаем на западе и Красноярским краем на севере. Казалось, что жизнь Фейнмана на каком-то её этапе начала вращаться вокруг одной цели — побывать в этой маленькой республике и посмотреть на её столицу, город с названием из трёх букв — К(ы)з(ы)л. Собственно говоря, именно название это и привлекло к себе внимание учёного. Он решил, что город с таким интересным названием необходимо посетить. На протяжении многих лет Фейнман учил тувинский язык, выучился даже особой манере тувинского горлового пения. Из окна его квартиры часто раздавались странные звуки, напоминающие песнь не то шамана, не то муллы:
Тооруктуг долгай тандым,
Долганзымза тодар-ла мен,
Тос-ла чузун малымайны,
Доруктурза байыыр-ла мен.
На много тысяч километров от него не было ни одного человека, который бы мог понять значение этих звуков и слов:
Когда я гуляю в своих лесах,
Я всегда доволен —
Ведь мои леса богаты
Животными и всем, что мне нужно.
Однако мечте Фейнмана посетить Туву и Кызыл не суждено было сбыться: советские власти неизменно отказывали ему в визе. По иронии судьбы визу Фейнману открыли лишь на второй день после его смерти.
Первое детское столкновение с гением — пусть даже посредством журналов и книги — наложило непреходящее впечатление на Анну. С этого времени она твёрдо знала, что обыкновенная жизнь — не для неё. Слишком многое в этом мире заслуживает внимания, восхищения.
Личность Фейнмана заворожила Анну, и её первые неясные чувства к противоположному полу были инспирированы образом эксцентричного американского учёного. Именно в те дни тётя Майя впервые заявила Анне, что та превращается в настоящего аристократа духа. Тогда Анна ещё не понимала, что имеет в виду тётя Майя. Пройдут годы, и она поймёт, что под «аристократией духа» тётя Майя понимала оторванность от серых будней толпы и неразделённое одиночество…
Анна вышла теперь на небольшую пиаццу, с которой открывался чарующий вид на Вечный город. Солнце медленно закатывалось за горизонт, окрашивая небеса в голубовато-розовые тона. Тусклым неровным сиянием осветились красные крыши жилых домов и золотые, чёрные и белые макушки соборов. Через несколько минут солнце совершенно скрылось куда-то в Средиземное море, и огни большого города сразу же громко заявили о себе, заблистали, заливая своим разноцветьем и улицы города, и сами небеса над Римом, которые никогда совершенно не темнели. Анна стояла и думала о тех заходах и восходах солнца, которые люди могли наблюдать отсюда уже на протяжении многих столетий — вероятно, они мало отличались от нынешних. Разве что не было раньше электричества.
Вечерний ветерок, хлопотливое присутствие которого особенно ощущалось ближе к вершине холма, принёс с собою свежесть и оживил природу к ночи. В эту минуту Анна испытывала свою глубокую сопричастность миру природы, зависимость от света и тени, от температуры и влажности воздуха, от звуков, запахов и от множества других вещей. Все её чувства обострились: голоса людей на улицах, запахи из ресторанов, свет в окнах домов — всё казалось ей сейчас каким-то особенным, знаменательным, смутно обещающим какое-то новое начало, необычайное приключение. Когда Анна шла назад в гостиницу, она полной грудью вдыхала эту гремучую смесь, растворённую в римском воздухе. В этот час она была действительно рада своему неожиданному приключению.
Вечерний ветерок, хлопотливое присутствие которого особенно ощущалось ближе к вершине холма, принёс с собою свежесть и оживил природу к ночи. В эту минуту Анна испытывала свою глубокую сопричастность миру природы, зависимость от света и тени, от температуры и влажности воздуха, от звуков, запахов и от множества других вещей. Все её чувства обострились: голоса людей на улицах, запахи из ресторанов, свет в окнах домов — всё казалось ей сейчас каким-то особенным, знаменательным, смутно обещающим какое-то новое начало, необычайное приключение. Когда Анна шла назад в гостиницу, она полной грудью вдыхала эту гремучую смесь, растворённую в римском воздухе. В этот час она была действительно рада своему неожиданному приключению.
Глава 8. Знакомьтесь: Адриан Фера
Я ничего не желаю. Я не желаю кататься на лошади, потому что это сопряжено со многими неудобствами. Я не желаю пройтись пешком, потому что это утомительно. Я не хочу ложиться, потому что тогда я либо должен постоянно лежать, чего я не желаю, либо должен буду подняться, чего я тоже не хочу. Сумма суммарум: я ничего не желаю.
Сёрен Кьеркегор
2007, 7 сентября, Рим
Всему своё время — время рождаться, и время умирать, — и Адриан Фера тихо и почти безболезненно скользил вниз по тому запутанному лабиринту, в который человек попадает со своим первым вздохом, а выходит из которого с последним. Впереди у него была одна большая чёрная дыра — разверстая яма могилы. Он и желал её, и боялся, и не знал — как близко или как далеко она.
Даже после того как его выпустили из клиники, Адриан Фера всё ещё оставался пленником совести, которая терзала его старые раны, напоминая о более чем напрасно прожитой жизни. Он старался не думать — не думать ни о чём. В;ски ему в этом помогало, и за эту способность Адриан предпочитал горячительный напиток реалиям жизни. В;ски успокаивало его, облегчало боль и страх, изгнать который он не мог вот уже десять лет. В;ски опускало его всё ниже и ниже, на самое дно жизни, к той примитивной форме существования, что граничила с небытием. Профессор Фера иногда думал о себе как о византийском монахе-аскете, приготовляющем для себя могильную пещеру в подземелье и проводящем последние годы своей земной жизни в том самом гробу, в котором и предстоит истлеть его костям. Ему давно уже казалось, что само его существование имело меньше смысла, чем существование паука на потолке в углу его комнаты.
Но хоть и больно было жить на свете, хоть никчёмна была жизнь, что-то мешало ему раз и навсегда свести с ней счёты, и профессор Фера нашёл другой способ выхода из жизни — он сделал всё от него зависящее, чтобы все те, кто его ещё знал и помнил, совершенно забыли о его существовании.
Свою трехкомнатную квартиру Адриан Фера получил в наследство от отца, который умер, не дождавшись освобождения сына. Гордый и упрямый Джироламо Фера привёл клан Фера к окончательному финансовому краху. Столетнее громоздкое кожаное кресло, стоящее посредине маленького зала и перешедшее Адриану от деда, напоминало об этом семейном кораблекрушении. Адриан, сидящий теперь в этом кресле, довершил работу своих предков, замарав кровью и позором последнюю страницу истории рода Фера.
Когда Адриану было нечего делать — а это было теперь его обычное состояние, — он просиживал дни, недели и месяцы своей жизни в этом кресле, во сне, в полусне, в алкогольном полузабытье. Когда у него появлялось немного денег, он ходил пообедать и пропустить бутылочку вина в тот ресторан, в который бегал когда-то, ещё будучи студентом. И всё же основную часть своего времени он проводил дома, в окружении шкафов, которые были плотно, в два-три ряда набиты книгами. Большинство этих книг он собрал сам, некоторые же унаследовал от деда и покойного родителя. Книги эти были настоящим бременем для маленькой квартирки — казалось, они слишком тяжелы для всего этажа, всего дома. Впрочем, если бы у него в квартире провалился пол и если бы весь его дом сложился и рухнул, как карточный домик, погребая его под обломками, Адриан был бы, наверное, только рад.
На свои скромные потребности бывший профессор истории архитектуры зарабатывал, водя по Риму туристов — в основном американцев, которым его имя ни о чём не говорило. С ними Адриану было невыносимо скучно. Обычно они понятия не имели и не хотели иметь ни об архитектуре, ни об истории Рима, а желали лишь сфотографироваться на фоне традиционных римских идолов. Адриан иногда с горечью называл себя фотографом-недоучкой. Некоторых ещё интересовали исторические анекдоты, которых у Адриана было предостаточно, но большая часть туристов не выдерживала и двух часов экскурсий, спасаясь от зноя и обилия информации в бассейне отеля или за столиком кафе. Это облегчало и его жизнь, поскольку он с трудом мог припомнить дни, в которые работал больше двух часов. Чаще он вообще ничего не делал.
Теперь, когда на его столе звонил телефон, у Адриана Фера не было никакого желания на него отвечать. Скорее всего это звонит кто-то из американских туристов, которых в этот осенний сезон в Риме было особенно много. Он должен будет их поразвлечь, показать им все главные святыни и злачные места Рима.
Телефон продолжал звонить, и мысль о том, что немного денег не помешали бы ему, отставать не хотела.
— Ладно, сдаюсь, — буркнул Адриан, потянувшись за трубкой. — Алло?
— Профессор Фера?
Он вздрогнул. Профессором его не называли вот уже десять лет. Но этот голос не был голосом из прошлого. Это был новый, молодой, волнующий голос.
— Да, слушаю, — отозвался он.
— Меня зовут Анна Грин, — Адриан заметил в женском голосе, говорящем по-итальянски, небольшой акцент неясного происхождения. В том, что звонившая была не американка и не англичанка, Адриан был уверен. — Я узнала, что вы предоставляете образовательные экскурсии по Риму, и хотела бы встретиться с вами и обсудить возможность таких экскурсий.
— Я что-то не припоминаю, чтобы в каком-то из объявлений называл себя профессором, — недоумённо сказал он.
— Я прочла вашу книгу, и она меня очень заинтересовала, — призналась Анна.
— Вас заинтересовала моя книга? — Адриан не смог скрыть своего удивления. — И как же вы на неё вышли?
— Я работаю в компании, которая наряду с прочим занимается архитектурой и строительством. Когда мой босс узнал, что я собираюсь в Рим, он дал мне её почитать. Ошеломляющая книга. Я и не знала, что Рим таит в себе столько загадок.
Адриану всё больше нравился этот глубокий и такой живой голос. Ему казалось, что на него повеяло тёплым весенним дыханием.
— Значит, вы архитектор? — поинтересовался он.
— Нет, я не архитектор, — отозвалась Анна. — Но архитектура меня интересует — как любителя.
— Понимаю, — сказал Адриан. Но на самом деле он сейчас ничего не понимал.
— Мой отец — он же и мой босс — отпустил меня на несколько недель в Рим, чтобы я могла немного заняться изучением архитектуры. А после того, как я прочитала вашу книгу, я решила найти вас по интернету. — Голос внезапно оборвался, как будто связь прервалась на секунду, но тут же продолжил. — И, к моему удивлению, я выяснила, что вы предлагаете частные экскурсии по Риму.
— Вам и в голову не могло прийти, что профессор Фера мог докатиться до такой жизни?
— с иронией высказался Адриан.
— Нет, я совсем не то хотела сказать…
— Да, вы хотели сказать, что нашли ещё что-то, поразившее вас, — резко, почти грубо продолжил Адриан. Зачем притворяться? Зачем играть? Игра давно уже была проиграна.
— Вас поразило то, что профессор Фера и Джек Потрошитель — одно лицо. Не так ли?
— Да, — тихо сказал женский голос в трубке. — Я читала об этом.
Адриан замер.
— И что же? — спросил он. У него не было никакого желания обсуждать эту тему, особенно с чужим человеком, по телефону.
В трубке стало тихо, и Адриан уже пожалел, что так грубо оттолкнул от себя человека.
— Профессор Фера, — сказал голос в трубке, — я хотела бы, чтобы вы обдумали моё предложение.
— Какое предложение? — удивился он.
— Как, разве я не сказала? Я бы хотела, чтобы вы стали моим гидом по Риму — ведь вы этим сейчас занимаетесь? Я желаю, чтобы вы преподали мне некоторые основы архитектуры… Мы могли бы встретиться и обговорить это, если вам будет интересно.
Теперь была его очередь замолчать и призадуматься.
— Алло? — позвал голос в трубке.
— Встретиться? — сказал он, будто просыпаясь. — Да, да, конечно. Мы могли бы с вами встретиться. Вы знаете кафе «Тореадор»? Это прямо рядом с университетом… Ах да, — вспомнил Адриан, — вы, вероятно, первый раз в Риме и пока ещё ничего не знаете.
— Я найду это место, не беспокойтесь, — уверил его женский голос. — Оно наверняка указано в интернете.