– Покатаемся? – неожиданно сказали сзади, и он вздрогнул.
Жена включила свет, и он вздрогнул еще раз.
– Ну что же ты? Посмотрел бы хоть…
Мухин обернулся. Настя стояла в голубенькой ночной рубашке. Прямо над ней вокруг голой лампочки крутилась какая-то летучая мелочь; среди этого роя выделялся чудовищно крупный мотылек с красными разводами на крыльях.
– Ты, как всегда, невнимателен…
Виктор снова посмотрел на супругу. Сквозь тонкую ткань внизу живота просвечивали ровные, как меха на баяне, складки. Под самой нижней, вероятно, оно и находилось – «лоно страсти».
– У меня новый пеньюар! – возмущенно сказала Настя. – Эх, ты, чурбан…
– Ага… – брякнул Мухин. – Я сейчас приду.
– Ты куда?!
– Покурю.
– Здесь кури, ты чего?..
– На воздухе, чтоб с кислородом… – замямлил он, протискиваясь к двери.
– Только не долго, – наказала супруга.
– Конечно…
Похлопав по бушлату на крючке, Мухин разыскал пачку «Винстона» и вышел на крыльцо. Его удивляло даже не то, что с этой секс-бомбой он «катался» уже пять лет. Всякое в жизни бывает… До свадьбы он ее целый год окучивал! Как говорила сама половина – «завоевывал», хотя это она должна была его завоевывать, а Виктор еще подумал бы, стоит ли он такого большого счастья. Получается, стоит…
Он спустился по трем скрипучим ступенькам и, давя какую-то ботву, пошел к качелям. Найдя на ощупь скамейку, Мухин сунул в рот сигарету и выругался – ни спичек, ни зажигалки он не взял.
Возле уха что-то щелкнуло, и в темноте вспыхнул красный огонек – кроме него Виктор ничего не видел.
– Спасибо, – сказал он, прикуривая и невольно ожидая удара.
Это вряд ли были соседи, – судя по возгласам, они еще пировали, а кто-то другой ночью по чужому участку шляться не станет. Кроме воров, разумеется.
Мухин затянулся, огонек погас, а удара так и не последовало. Странно, но его это не обрадовало и не огорчило. Ему было все равно.
– Пожалуйста, Витя, – ответили рядом.
Голос показался знакомым.
– Какими судьбами? – спросил Мухин, еще не вполне разобравшись, с кем говорит.
– Быстро ты меняешься. Молодец. – Человек вынырнул из тени, и на его макушке засияла луна.
– Петр?!
– Вот ты уже и не боишься. А если боишься, то не так сильно. Вчера я тебе пушку показал, так ты чуть не обделался. А сегодня… Прошли-то всего сутки, ствол у меня с собой, но тебе уже не очень страшно, правда?
– Как я здесь?.. Ты же меня убил.
– Я?! – изумился Петр. – На хрен надо?.. Тебя и без моей помощи грохнут, и много раз. Я только так, чтоб ты пороху нюхнул. А ты сознание потерял, прямо в тачке. Ну и все, а я по делам пошел.
– То есть я тут не умер… Тогда каким макаром?..
– Витю-уша-а! – раздалось из дома. – Витюша, ну хватит там!
– Иду! – энергично отозвался он.
– Ё-о-о! – протянул Петр. – Тебя что же, перекинуло? Сюда?!
– Я случайно вернулся.
– Случайно – это с таблеточкой, так? – Он наклонил голову, и в темноте остались одни только глаза – лукавые, прищуренные.
– Я перед тобой отчитываться не обязан.
– Это верно. Пока не дашь объявление про вишневый пирог, я тебе не начальник.
– Я и не дам, – заявил Мухин.
– А это мы еще посмотрим. В той компании ты скоренько разочаруешься, помяни мое слово.
– Ну сколько же можно? – рявкнула Настя.
– Благоверная? – поинтересовался Петр. – Строгая она у тебя. Небось, житья никакого нет. Хочешь, я ее застрелю?
– Чего?!
– А чего?.. Глушитель у меня есть, сделаем чисто. Не хочешь?
Виктор взглянул на светящееся окно, на балахон с грудями, и молча повел Петра к своей «девятке».
– Я тоже на колесах, не пешком же из Москвы притопал, – сказал тот.
– Какая разница?
– Мои пошире будут. Пойдем.
Он бесшумно сиганул через забор, Виктор прошел в калитку – щеколда звякнула, и соседская собака залилась хриплым лаем. Петр осуждающе поцокал и указал на выезд.
– Машина за воротами, сюда мы не полезли.
– «Вы»?
– С ребятами моими познакомишься. Они ничего… Людей не очень любят, но это у них от тяжелой жизни.
Виктор, стараясь не шуршать, тащился за Петром. Из каждых пяти фонарей горел только один, но глаза уже привыкли, и Мухин без труда различал все ту же черную куртку. Даже в грубых ботинках Петр ступал намного тише – Виктору почему-то то и дело подворачивались под ноги камешки и пивные крышки.
Пройдя по лесной дороге метров сто, Петр свистнул, и из кустов выкатился тяжелый «Лэндкрузер».
– Поцарапаете, – озадаченно промолвил Мухин.
– На новый поменяем. Все тлен, а уж колеса-то… Привыкай к этому, Витя.
Петр открыл заднюю дверь, и в желтом свете лампочки Мухин разглядел еще двоих. Тот, что сидел справа от водителя, был молод, черняв и скуласт. На его длинной шее особо выделялся острый кадык.
– Ренат…
Кадыкастый протянул руку, при этом он сделал массу каких-то ненужных движений – можно было подумать, что весь его организм, вплоть до ногтей, разрывается от зуда.
Второй не представился. Мухин лишь заметил, что водителю, как и Ренату, не больше двадцати пяти. Приборная доска подсвечивала его лицо зеленоватым, и выглядел он если не демонически, то достаточно люто.
– Куда поедем-то? – осведомился Виктор.
– Щас в дебри тебя завезем и глаза напильником выколем, – сказал Ренат. Говорил он торопливо и с избыточной мимикой.
«Парню к врачу бы сходить,” – подумал Мухин.
– Это шутка, – предупредил Петр.
– А почему напильником? – спросил Виктор.
– Так почетно же! Я, Ренат Зайнуллин, буду первый, кто завалил президента!
– Ты про Кеннеди ничего не слыхал?
– Из винтаря – любой дурак. А я напильником! Круто.
– Круто, – согласился Мухин. – Только я пока не президент.
– Ну да, ну да, – весело закивал Ренат. – А то мы не в курсе!
– Постойте-ка… Это я?…
– Ты, ты, – подтвердил Петр. – Они тебе даже не сказали? Вот же, друзья-товарищи…
– Я – президент?! – не поверил Виктор.
– Только не у нас, а в Америке. Тоже ничего… Годится?
– Годится… – проронил он.
Джип выехал на шоссе и помчался к Москве. Небо потихоньку светлело – до солнца было еще далеко, но звезды уже погасли. Лишь низко над деревьями, в розовом мареве наступающего жаркого дня, сверкала последняя точка.
– Значит, ты думал, что я тебя здесь того… – сказал Петр.
– А что я мог подумать? Меня же отсюда выкинуло. Ты ведь и собирался меня убить…
– Пугал, – отмахнулся он.
– Так где я сейчас нахожусь?
– Странный вопрос. Сейчас – здесь, где же еще?
– Если я тут не умер, то почему я попал туда… Где я живу-то?
– Да нигде мы не живем… Скоро таблеточка твоя кончится, тогда и посмотрим.
– А вы как же?..
– Мы люрики хаваем, – сказал Ренат. – Дозу регулировать можно, и отходняков не бывает.
– Люрики?.. Это что такое?
– Цикломезотрамин. От него настроение сильно повышается.
– Понятно…
– У вас драйвер из гэбэшного спецсредства выделен, а у нас из этого, – пояснил Петр.
– Молодцы… – сказал Мухин. – Так я действительно президент Америки?
– Натуральный. Костик тебя по всем слоям искал. И по всем слоям отстреливал.
– Зачем?
– Чтобы найти тебя… Не вообще Витю Мухина, а именно тебя, то есть того, кто способен сознательно перемещаться. Ты ведь постоянно где-то погибаешь, ну, не ты лично, а твои отражения, тоже некие Вити Мухины. Из них всех только ты один перекинутый. Косте повезло, что он на тебя напоролся, мог бы до старости Мухиных истреблять…
– Ты сам-то это видел? В смысле, меня. В Белом Доме.
– Я видел, – ответил Ренат. – Не близко, а по ящику.
– Близко его к президенту не подпустят, особенно с напильником, – засмеялся Петр. – Только ты там не Мухин, а Шустрофф.
– Шустров? – воскликнул Виктор. – Это девичья фамилия матери…
– И лет тебе там больше, – сказал Ренат. – Вроде, сорок. Но все равно молодой. Тебя там любят. «Анкл Шуст» называют.
– Матушка твоя в посольстве работала. – Петр достал сигарету и выбросил пустую пачку в окно. – Потом матушка забеременела от какого-то технического сотрудника, скорее всего – гэбиста, других там и не было. Пока могла, скрывала, а как пузо выросло – попросила политического убежища. Тогда всем давали. И родился ты, Витя, под флагом наиболее вероятного противника. Уже американцем родился.
– А что это за слой? Там… там нормально?
– Везде нормально, где нас нет! – сказал Ренат. – Хотел я как-то в вашу Америку съездить… Не пустили, гады, паяльник им в жопу! Пришел в посольство, честь по чести, а они…
– Хорошо там или плохо, тебе надо у Сапера справиться, – сказал Петр. – Это его вотчина, он в том слое колдует. И Шибанову местечко обещали, и банкиру вашему, Макарову, а как же! Сан Саныч к любому ключик подберет. Тебя-то на что купили? На безысходку? На беспросветность, да? Ёпрст, мир гибнет!! Кто спасет?! Сан Саныч спасет, душка Немаляев.
– А что это за слой? Там… там нормально?
– Везде нормально, где нас нет! – сказал Ренат. – Хотел я как-то в вашу Америку съездить… Не пустили, гады, паяльник им в жопу! Пришел в посольство, честь по чести, а они…
– Хорошо там или плохо, тебе надо у Сапера справиться, – сказал Петр. – Это его вотчина, он в том слое колдует. И Шибанову местечко обещали, и банкиру вашему, Макарову, а как же! Сан Саныч к любому ключик подберет. Тебя-то на что купили? На безысходку? На беспросветность, да? Ёпрст, мир гибнет!! Кто спасет?! Сан Саныч спасет, душка Немаляев.
– Спасатель! – заржал Ренат.
– В одном слое он до того наспасался, что пришлось ему в Эквадор линять. Там его местное ЧК и почикало. А похоронили знаешь, где? Возле Гитлера, как отца и сына. Памятник ему поставили не такой шикарный, Адольфу-то на золотой обелиск все ваши неонаци скидывались. В смысле, американские. Но у Сан Саныча тоже ничего, эффектный. С вертолета километров за десять видать. Раз в год толпа собирается – не к нему, а к Гитлеру, но они же рядом. Как факелы ночью зажгут – красотища!..
На шоссе окончательно рассвело, и водитель выключил фары. Приборная панель тоже погасла, и его лицо из нежно-зеленоватого превратилось в землистое. Все черты были крупные, рубленые. Мухину почему-то показалось, что извилины у него в голове такие же – мясистые и ровные.
– Ты только не подумай, что я конкурентов оговариваю, – произнес Петр после паузы.
– Не подумай! – поддакнул Ренат.
– Какие они мне конкуренты? Утописты, мелочь…
– Веселая семейка, маму их в костер! – высказался Ренат.
– Какая еще семейка? – нахмурился Виктор.
– Ну, дядя с племянницей. А этот в зятья ему набивается. Костя.
– Да кому в зятья-то?
– К Немаляеву, к кому!
– Людмила – племянница Сан Саныча? – сообразил наконец Мухин.
– Ты и этого не знаешь?! Да тебя там за Буратино держат…
– Убили-то вы ее зачем?
– Кого? – спросил Петр. При этом Ренат неловко подвигал шеей, точно был в рубашке с крахмальным воротничком, и, уставившись за окно, принялся там что-то озадаченно пересчитывать. – Ренатик! – позвал он.
– Ну так… – буркнул тот. – Ну сделал, сделал, да!.. Сделал, что теперь?.. Убил, да. Надо было, и убил… И все.
– Ренатик!.. – грозно повторил Петр.
– Все культурно, по-джентельменски. Бля буду.
– Я же тебе велел…
– Мешала она мне, ясно?! – перебил Ренат. – Она этого нашла, химика вонючего, как его…
– Пушина? – подсказал Петр.
– Ну да, Пушкина… Я сам его искал, а она первая… А после Люсиных допросов ловить уже нечего.
– Надо было побыстрее дергаться.
– Да на фиг он нам сдался, этот Пушкин, маму его!..
– Знаешь, как бензин из нефти получают? Как самогон из браги. А Пушин какой-то там порошочек изобрел… И он был мне нужен! – Петр треснул кулаком по колену. – Но раз ты пустой вернулся…
– Она его ликвидировала. Успела, зараза! А я – ее. Да нормально, все по-честному! Я соглашения не нарушал. Одним выстрелом, у меня больше-то и не было. В левую сиську, как договаривались, а то…
Его голос внезапно пропал. Ренат продолжал раскрывать рот, но слова до Виктора не доходили. Еще через секунду Мухин с ужасом обнаружил, что не слышит вообще ничего – ни звука.
Ренат нарисовал в воздухе какую-то фигуру и, хлопнув в ладоши, забился затылком о подголовник. Водитель отвлекся от дороги и что-то быстро проартикулировал. Даже мрачный Петр позволил себе улыбнуться – видимо, Ренат сказал что-то до крайности остроумное.
О том, что он оглох, Мухин и не думал. Это была совсем другая тишина, слитая с постепенной потерей зрения, обоняния, ориентации – с потерей тела как такового.
До сих пор его выдавливало только после смерти или, во всяком случае, в бессознательном состоянии. Теперь он видел, как это происходит, когда просто кончается таблетка. Скверно это происходит. Единственное, что его утешало, – он все же здесь не останется. Хотя что, собственно, в этом хорошего, Виктор так и не понял. Не успел.
Глава 10
Он не ботаник… Тьфу… не зоолог. Ну и ладно…
Мухин перекатился на бок и открыл один глаз. Кремовые стены качались и плыли, вместе с ними плыл телевизор, кондиционер и пустой гардероб. Даже кровать, на которой он лежал, казалась неустойчивой, словно он был на маленьком корабле.
Испытывать пол Виктор не отважился. До тумбочки он добирался ползком – еще хуже, чем на четвереньках, по крайней мере, медленней. Приступов тошноты не было, – больше ничего положительного о своем самочувствии Мухин сказать не мог, все остальные ощущения были сугубо отрицательными.
Он заставил себя распахнуть дверцу и взять новый пенал.
Не замечать головной боли… Не зацикливаться на ней, не принимать ее в расчет. Ее нет – ни боли, ни головы…
Ух-х-х…
Это смахивало на суицид – лежать на животе посреди комнаты, загибаться от Шибановской капсулы и разгрызать зубами стекляшку, чтобы принять вторую.
Он должен… должен вернуться в тот слой и дослушать Петра. Даже если это вранье. Кто еще расскажет про его президентство? Про могилу Немаляева в Эквадоре? Он обязан это знать, иначе как верить? Как тогда им всем верить?.. Ухм-м…
Залезть обратно на кровать Мухин и не пытался. Угол с отвисшим матрасом виделся с пола преградой не только непреодолимой, но и опасной. Виктор испугался, что лишнее усилие разбудит тошноту, и решил не рисковать.
Он не помнил момента, когда отключился, точнее – не зафиксировал его в памяти. Но все, что было после, казалось гораздо реальней, чем сама жизнь.
Виктор парил – это был именно полет, ничто иное. Внизу разворачивалась бесконечная струна с бесконечным количеством страниц. Мухин понимал, что всему есть предел, и слоям-страницам тоже, но пересчитать их не смогли бы все перекинутые мира. Их было так же много – полулюдей-полупризраков, выдавленных в чужой слой, но не забывших родины, однако лишь единицы осознали себя и научились с этим жить.
Мухин обескураженно наблюдал за перебегающими листами и силился отыскать среди них тот, что был ему нужен. Как?.. Они ничем не отличались…
Выше… или нет?.. Да, пожалуй, выше… Выше он отметил чье-то присутствие, чье-то физически ощутимое внимание. Кто-то следил за ним сверху – без злорадства, но и без сострадания.
Мухин выдержал еще секунду этого невидимого взгляда – ничего не изменилось, но теперь он уже не сомневался: за ним наблюдают.
– Борис?.. Ты Борис? Где ты? Помоги мне… помоги, прошу!..
Никто не ответил, но веер на мгновение застыл, и из него лениво откинулся один лист. Мухин его узнал. Действительно узнал, хотя и не представлял, по каким признакам. Лист выделялся – это все, что было доступно его пониманию. Это был тот самый слой, куда он стремился.
– Старайся… перейти… в мегатранс… – прозвучало в мозгу, но уже под конец, когда Виктор почти обрел новую плоть. Он даже не понял, действительно ли что-то услышал, или это были его грезы. Мухину хотелось думать, что он опять общался с Борисом, но мешало дурацкое слово «мегатранс». Оно смахивало на имя робота из японского мультикомикса и было чересчур легковесным.
– …да что за беда! – взмолился Ренат. – Не веришь – спроси у кого хочешь! Вот у этого спроси, если он знает! А то с Немаляевскими стрелку забьем, только я предупреждаю: глупо будешь выглядеть, Петя! Глупо и несолидно. Уронишь себя – потом не поднимешь.
Петр долго посмотрел на Мухина.
– А?.. – спросил он.
– Что «а»?
– Ты что, Витя, глухой? Мы о чем тут спорим-то?
– Не тормози! – прикрикнул Ренат. – Скажи, как все было.
– Вы про Люду?..
– Ты где был-то? Ты… а-а-а! – протянул Петр. – Поня-атно… Я сразу и не понял… Значит, этот слой – не твой.
– Да, похоже, я в другом прописан, – ответил Мухин.
– Вторую таблетку сожрал? Худо тебе будет, Витька!
– А что здесь было? Пока я… отсутствовал. Что я делал?
– Да ничего особенного. Вот когда Костика туда-сюда кидало… когда мы с ним еще друзьями были… так вот, когда его кидало, он прямо с ума сходил. Вторая личность возвращалась на место, и давай: «ой, меня похи-итили!.. ой, отпусти-ите!..»
– Мы его на такой случай к батарее пристегивали. А кормушку – пластырем! – поделился Ренат. – Он с собой и пластырь, и браслеты везде таскал, как сердечник – валидол. Мы ему еще апельсины под нос совали. Как он дергался! Умора…
– Зачем апельсины? – не понял Мухин.
– Не любит он их. Он от них чешется.
– А ты, вроде, нормально… – сказал Петр. – Притих, да и все. Я решил, что ты слушаешь.
Виктор задумался. Параллельную жизнь в теле ботаника он помнил весьма обрывочно, или точнее – схематично, но последние несколько минут восстановил достаточно легко. Эти воспоминания – как полз к тумбочке, и как сидел в незнакомой машине – были для него равны, разделить их на «свое» и «чужое» вряд ли удалось бы.