Граф замер в крайнем удивлении, а барон меж тем дьявольски захохотал и сообщил:
– Я насладился тем, о чем ты лишь так долго мечтал, несчастный куртуаз и жалкий неудачник! А знаешь ли ты, кто сообщил нам о пророчествах, и о том где их раздобыть? Твой патрон, милый дядюшка, князь Куракин, которому ты так доверял!
– Не может быть… Это ложь! – отвечал ему граф, не в силах поверить в такое клятвопреступление и даже святотатство.
– Спроси у него сам, ничтожный мальчишка! А мы построим новый, еще более высокий храм взамен разрушенного – вдали от Англии, за океаном, и будем править миром оттуда, из Нового Света! Там вновь загорится наше всевидящее око! Адью!
С этими словами барон картинно поправил штаны и исчез, но не как шут, который когда еще был жив скрывался в какую-нибудь неприметную щель, а просто растаял в воздухе подобно черному дыму, и почему-то запахло серой. Граф изумленно взирал на то место, где он только что был, и дивился могуществу черных чар, что незримо довлеют над человечеством и присутствуют повсюду, и стоял бы так еще долго, но тут неожиданно проснулась баронесса Ольга.
– Ах, сударь, что вы здесь делаете в столь поздний час? Вы мне снитесь? – вопросила она, на всякий случай натягивая одеяло повыше, дабы скрыть нескромно обнажившуюся грудь.
– Да, сударыня, я вам снюсь… – отвечал граф Михайло покорно, не в силах открыть страшную правду.
– Ах, как вы смеете мне сниться? Я же чужая жена, и ко мне вам не следует являться даже во сне… А до вас мне привиделся один галантный кавалер… как он меня обнимал! Жаль что все это только сон…
Граф Г., не желая разрушать хрупкую иллюзию и не прощаясь, выпрыгнул в окно, решив исчезнуть более прозаическим, но все же эффектным способом. Кое-как добравшись до дома на Невском, он поднялся к себе и взгромоздился на постель, раздевшись не без помощи слуг, которые привыкли к загулам барина, дабы забыться спасительным сном, столь помогающим нам в часы тревог и ожиданий.
На следующее утро месье Морозявкин, свидевшийся уже со всеми служанками и даже симпатичными поварихами княжеского дома, был весел и молод, явно окончательно избавленный от колдовских чар. Что же до графа Г., то он был сумрачен и подавлен, терзаясь раздумьями. Не в силах прямо обличить князя Куракина, к которому он всегда питал глубочайшее почтение и почти сыновьи чувства, он все же понимал, что столь серьезное обвинение должно найти подтверждение или же быть опровергнуто. Разумеется менее знатный и благородный человек мог бы написать на князя донос в Тайную экспедицию или даже и на высочайшее имя, однако не в графских привычках было так действовать. К тому же он не вполне мог доверять утверждениям серного барона.
– Что же тебя беспокоит, мой друг? – вопросил Морозявкин у графа за утренним завтраком.
– Я все думаю… думаю, кто помогал барону у нас, в нашем лагере. Эта мысль грызет меня! – признался граф Г. приятелю.
– И какие идеи есть у тебя по сему поводу? – осведомился Вольдемар, доедая оладьи со сметаной и запивая их киселем так, что к его натуральным усам прибавились еще разноцветные сметанные и кисельные.
На это граф ничего не ответил, и только повел глазами вверх, в сторону княжеских покоев. К счастью в это утро Морозявкин все схватывал на лету.
– Как, думаешь наш хозяин нас и того-с? Сдал с потрохами? Ах разбойник! А откуда сии сведения? Сорока на хвосте принесла?
– Вещий сон… – пояснил граф неопределенно, и стал хрумкать французской выпечкой, что доставлялась к столу от собственного повара-француза Анатоля, недавно нанятого князем по примеру всех состоятельных людей той эпохи.
– Снов у нас полно и в походе было, сия вещь нам знакомая! А может ты у него самого спросишь?
– Как, вот так прямо? – удивился граф, не привыкший к простонародной откровенности.
– Да, а что? Мне тут уже надоело, даже если и выгонят – не страшно… ладно, пойду прогуляюсь! – и с этими словами Морозявкин влил в себя остатки чая из так называемого «самовара», новомодной тульской диковины, и ушел искать приключений за оградой.
Почти немедля подвернулась и подходящая оказия – мажордом почтительно сообщил графу, что их сиятельство Александр Борисович приглашает его к себе после завтрака. Без промедления придя в княжеский кабинет, граф услышал приятную новость:
– Ну что ж, голубчик, рад тебе сообщить, что сегодня же вечером твои усилия будут достойно вознаграждены! Только что прикатил фельдегерь из Гатчинского дворца, государь наш желает тебя видеть, и не токмо тебя, но всех героев, вернувших отчизне нашей ценнейшие бумаги. Передай своему Вольдемару чтобы оделся прилично, и маршируйте во дворец сегодня же, в семь часов к крыльцу подадут экипаж.
– Ваше сиятельство, исполню все непременно, однако же хочу вас спросить… и не осмеливаюсь… – слегка оробел граф Г.
– Что такое, граф? Говори все без утайки, я велю тебе!
– Хоть это и никак невозможно… но слышал я предположение… которое желаю отвергнуть всей душой! Правда ли что вы… что вы раскрыли Черному барону, где лежала тетрадь провидца и как ее достать? – выложил наконец граф свои сомнения и густо покраснел.
– Как? Да как ты мог помыслить такое! – возмутился его сиятельство весьма искренне. – Да кто ж сказал тебе такую ересь?
– Черный барон, во сне! – отвечал граф Г., нимало не сомневаясь.
– Бред! Если кого он и имел ввиду, так может братца моего, а не меня! Да и вообще нашел кому верить – слуге диаволовому, да к тому же и призрачному… —
– А откуда же вы знаете что он призрачен? – удивился граф.
– Я, дружок, все знаю, гораздо более, чем ты себе помыслить можешь! В общем так, ежели хочешь сегодня явиться ко двору – забудь ты эту враку, и не вспоминай!
– Не могу..
– А я тебе приказываю – забудь! Меня, старика, решил опозорить, вон как! Ладно, далее упрашивать не стану, оревуар тебе до вечера, – с этими словами князь дал понять, что визит окончен.
Поймавши друга Морозявкина, к счастью еще не успевшего уйти дальше «Гейденрейхского трактира» на Невском и не потерявшего окончательно человеческий облик, граф Г. привел его в доме во вполне приличное состояние с помощью холодной воды и сапожной щетки, а также одолжил ему кое-что из своих поношенных платьев.
Так что ввечеру они вышли к золотой княжеской карете с лошадьми цугом, лакеями и скороходами при полном параде, в расшитых камзолах и модных туфлях, Морозявкин даже спрыснулся какими-то духами, столь резкого аромату, что оставалось лишь надеяться, что государь не будет к нему слишком уж принюхиваться.
Князь не пожелал ехать с ними в одной карете и отбыл во дворец ранее, а вот девица Лесистратова оказалась тут как тут. Давно не видевший ее граф отметил не без удовольствия ее наряд, скромный, но в то же время привлекавший внимание, декольте, которое вроде бы и прикрывало все что нужно, но в то же время оставляло место фантазии, а также кокетливую шляпку с атласными лентами.
Передавши тетрадь с пророчествами лично генерал-прокурору, когда-то и откопавшему записки провидца среди секретных бумаг, она была вместе с благодарностью тут же засажена за преогромный отчет об их походе, коий и написала в три дни на пяти дюжинах страниц, с превеликим усердием и тщанием. Теперь, освободившись от этого бремени, она была весела и без умолку щебетала как птичка:
– Ах, как мне приятно вновь видеть вас, граф! – говорила она, взяв графскую руку в свои нежные ладони. – Как я соскучилась!
– Наша радость взаимна, сударыня, – отвечал ей граф Михайло, мысленно готовясь к высочайшей аудиенции.
Мысль о том, что сейчас он вновь увидит монарха, который не побоялся разрушить косные многолетние устои, наполняла трепетом его сердце. Роскошный княжеский экипаж с холеными лошадьми мигом домчал всю компанию до Гатчинского дворца, но ни облицованные желто-красным известняком, или же черницкой плитой, проемы меж колонн, ни роскошные гранитные парадные лестницы, ни изумительная живопись на стенах – ничто не могло отвлечь его от этой мысли. Надобно отметить, что Гатчинский дворец, бывшее обиталище Григория Орлова, фаворита императрицы Екатерины II, при Павле Петровиче стал несколько похож на крепость, однако же блеска не потерял.
Государь изволил принять прибывших в Белом Зале, дабы подчеркнуть торжественность события. Князь Куракин, отправившийся во дворец ранее, был уже тут как тут. Скульптуры императоров Каракаллы и Антиноя, барельефы «Жертвоприношение» и «Пастух» смотрели на них свысока, живой же император напротив был очень милостив. Войдя в залу стремительной походкой и величавым жестом усадив всех на белые стулья вдоль белых же стен, он объявил:
– Понеже вы приложили немалые усилия, то порученное вам выполнили с успехом. Князь Алексей Борисович уже передал мне искомое, и ныне оно вновь лежит в ларце, запертом на ключ, и ожидает внимания наследников наших. Полагаю что вскрыть сие можно лет через сто, не менее. Пожалуй что знание о судьбе своей царю, мое завещание открывшему, не доставит ему особого удовольствия, однако же он будет по крайней мере осведомлен…
– Воистину так, ваше величество! – поддакнул князь Куракин, однако Павла это не обрадовало.
– Да, наш удел, удел монархов – не ожидать особой благодарности от подданных наших за тяжкий труд управлять ими. Однако же усердные подданные могут напротив рассчитывать на монаршию благодарность. Вот вы, Александр Борисович, уже и действительный тайный советник, и вице-канцлер, и имений у вас не счесть, и орден Андрея Первозваного вам жалован… Уж и не знаю что еще придумать, как вознаградить вас, – промолвил император в раздумье, глядя на Андреевскую звезду на камзоле Куракина.
– Всей душой, всей душой рад служить вашему величеству! – князь от избытка чувств вскочил на ноги.
– Я жалую вам с братом Алексеем Борисовичем еще и рыбные ловли и казенные учуги, в низовьях Волги, в вечное ваше владение! О сем издадут именной мой указ. Будете лишь платить ежегодно в казну тридцать тысяч рублей, да купечество астраханское не забудьте, а в остальном – владейте.
– Благодарствую, благодарствую… – князь даже попытался поцеловать руку государю, хоть и считался его старым другом, однако же Павел Петрович отстранил его мягким жестом.
– Ну полно, я знаю, Александр Борисович, что вы мой верный слуга и любите меня без памяти. Вернемся же к нашим героям… А это вы, граф!
При этих словах государя граф Г. вскочил и поклонился императору, с трудом удерживаясь дабы не бухнуться ему в ноги, как это делала дворня по отношению к нему самому.
– Много наслышан о ваших удивительных приключениях в Европах, говорят вы там устроили изрядный переполох! – тут государь неожиданно лукаво улыбнулся.
– Ради служения вашему величеству мы устроили бы и не такое, и черта из преисподней достали бы! – ответствовал граф без промедления, прямо и откровенно.
– Но поговаривают, что вы и вправду его достали… и даже что-то там разрушили, какой-то храм или башню…
– Для исполнения монаршией воли и служения Отечеству мы готовы были пойти на все! – пояснил граф.
– Я велю заменить слово «Отечество» на «Государство», дабы лживые идеи французских бунтарей и цареубийц не распространялись по нашей земле. А известно ли вам, – тут государь нахмурил брови, – что на этой башне, и на том всевидящем оке, которое разбилось по вашей вине, держался как говорят весь мировой порядок и свет? Как же мир будет управляться далее? – вопросил Павел Петрович гневно.
Тут на помощь графу неожиданно пришла Лиза. Мамзель Лесистратова решительно встала с места и голосом прилежной ученицы сказала:
– Ваше величество, с таким повелителем как вы мы выстроим новый мировой порядок, новый храм на российской земле… И Санкт-Петербург станет центром мира!
– Прекрасная идея, сударыня, и очень похожа на мою! – отозвался император, внимательно вглядываясь в лицо Лизоньки. – Как ваше имя?
– Девица Лесистратова, сир, и эта идея ваша!
– Ну в конце концов неважно чья мысль, ведь от этого она не становится хуже? Вы служите в канцелярии у князя Алексея Борисовича?
– Да, сир, – потупилась Лизонька.
– Хотите служить мне? Впрочем мы еще это обсудим. Пока что вы награждаетесь пятью тысячами рублев жалованья, и орденом святой великомученицы Екатерины!
Услышав о том, что ее вознаграждают орденом, каковой обычно предназначался для знатных дам и великих княгинь, Лесистратова вместо того чтобы присесть в реверансе как она изначально задумала, против своей воли пала на колени.
– Государь, вы так добры… и так щедры, что я…. буду вечно служить вам!
Собственноручно подняв Лизоньку с богато изукрашенного мраморного пола, то есть протянув ей руку, за которую она уцепилась как утопающий за соломинку дабы подняться, государь обратился к графу Г.
– Вас же жалую орденом святого Александра Невского, и пятнадцатью тысячами рублев награды!
– Государь, я не нуждаюсь в деньгах, единственная цель моя – служить вам беззаветно! – отвествовал граф.
– Ну полно, вон князь Александр Борисович в прошлом годе сумму в десять раз большую от меня принял и не поморщился, на уплату долгов. Ведь, полагаю, у вас тоже есть долги?
– Единственный долг мой – исполнять волю монаршию и служить отчизне!
– Сие похвально. Ну что ж, а вы, сударь… – тут государь щелкнул пальцами и посмотрел на последнего из присутствующих, неохваченного еще монаршией милостью, то есть на Морозявкина, продолжавшего скромно сидеть у стены.
– Вольдемар Морозявкин, ваше величество! – молодцевато гаркнул тот, вскочив на ноги как расторопный солдат при внезапном прибытии важного генерала.
Государь несколько поморщился от излишней громкости голоса Морозявкина, но тем не менее продолжал речь:
– Вы награждаетесь орденом святой Анны, который я учредил недавно. И тысячей рублев жалованья, – прибавил он, видя как Морозявкин в нетерпении загреб рукой воздух, очевидно желая получить в придачу к Анне еще и некоторую мзду.
Тут уже императору не удалось увернуться от лобызания руки бросившимся к нему в ноги Морозявкиным, которого с трудом оторвали от священной монаршией особы двое лакеев.
Император лично нацепил на присутствующих награды и орденские ленты – красный крест с двуглавыми орлами, даваемый «за труды и Отечество» награжденным орденом Св. Александра Невского, достался графу Г., орден же Св. Великомученицы Екатерины второй степени, для кавалерственных дам, вручаемый «за любовь и Отечество» с крестом и звездою серебряной, и красная лента с серебряной каймой украсили платье Лесистратовой.
Морозявкину как человеку простого звания, но заслуженному, досталась Св. Анна второй степени, даваемая «любящим правду, благочестие и верность» за подвиги на поприще государственной службы. Золотой крест с красной финифтью и образом Св. Анны полагалось носить на шее, на ленте в один вершок шириною, таким образом мечта Вольдемара заполучить на свою шею Анну вполне исполнилась.
Павел I при своем невысоком росте весьма радовался, награждая дам, бывших с ним почти вровень, однако делать это приходилось нечасто. Что же касаемо награждения гренадеров богатырского телосложения, то государь этого не любил. А посему, милостиво приняв улыбку Лесистратовой, он уже было собрался окончить аудиенцию, но все же спросил, нет ли у его подданных еще каких-либо пожеланий.
– Желаю поговорить с вами наедине, государь, по делу государственной важности, – пробормотал граф Г., весьма волнуясь и памятуя о своих подозрениях.
При этих словах князь Александр Борисович поморщился как от зубной боли, и даже раскрыл рот, порываясь что-то сказать, однако Павел остановил его, и обратился к графу.
– Мы окажем вам эту милость. Следуйте за мной в малиновую гостиную. Александр Борисович, я прошу вас остаться тут еще немного. Всех же остальных более не задерживаю.
Все присутствующие поклонились и покинули Белый зал, причем князь Куракин смотрел на графа так, будто бы хотел испепелить его взглядом. Павел Петрович же вместе с графом прошли через Тронную залу с французскими гобеленами и тронным местом с балдахином в Малиновую гостиную, украшенную гобеленами «Дон Кихот», подарком Людовика XVI будущему императору и императрице Марии Феодоровне.
Усевшись на французский малиновый мебельный гарнитур, государь приготовился слушать и граф Г. поведал ему о своем видении Черного барона и о подозрении в измене князя, избегая впрочем интимных и не относящихся прямо к сути дела подробностей. К крайнему удивлению и даже изумлению графа, вместо того чтобы рассердиться на такое воровство, государь захохотал тихим смехом.
– Ай да Александр Борисович, милый друг, значит он спелся с братьями столь тесно! Не ожидал, пожалуй придется отправить его в опалу. Теперь я понимаю, почему он сообщил мне сегодня, что вы не вполне здоровы и рассудок ваш помутился от перенесенных во время похода страданий. Но граф, коли вы уже знаете столь много тайн высшего света, и даже первых сановников империи, открою вам еще одну – я знал о готовящемся похищении тетради нашего предсказателя.
– Как, ваше величество? Вы знали и ничего не было предпринято дабы это предотвратить? – вскричал граф с ужасом и сам испугался громкости своего голоса и излишней страстности речей.
– Дело в том, граф, что шведское масонство имеет на нас большое влияние, и даже я когда-то был посвящен в тайны этого братства их королем. И я полагал, что будет весьма полезно, дабы ложи каменщиков по всей Европе ознакомились с сочинением нашего пророка, так как ценность его для судеб мира трудно переоценить. Однако же желая дабы по проведении сего ознакомления пророчества вернулись в Россию, я и послал вас с особой миссией, которую вы вполне исполнили.
– Но как же барон узнал…
– Князь Куракин близко был связан с братьями из Стокгольмской ложи, и подозреваю что он им и сообщил все… выложил как на духу! Тем не менее князь мне друг, и полезен нашему двору – он хлопочет о принятии под мое монаршее покровительство Мальтийского ордена. Я желаю объединить под своим началом все лучшие силы и братства европейских столиц, масонство, мальтийских рыцарей, наполеоновых солдат, и без помощников мне не обойтись. Такова жизнь, и такова политика, сударь, и полагаю что не нам – даже не мне, самодержцу – менять эти порядки.