– Ну, не хватит одежды, закажешь по каталогам. И библиотека у нас хорошая. Диски и пластинки там тоже есть, если чего будет не хватать – напоешь – мы тебе с Йориком что хочешь сыграем.
С Грином сразу стало так легко, захотелось пережить вместе приключение, странствие; они сели в машину – роскошный черный тяжелый джип, передвижную крепость; внутри было тепло, играло негромко радио, пахло шоколадом и бананами; и вправду – на пассажирском сиденье валялась банановая кожура и куча оберток от шоколадок «Твикс»; «извини» покраснел Грин, краснел он стремительно, как все светловолосые – будто сухие листья вспыхивали; все сгреб вниз, под ноги; сумку Тео закинул на заднее сиденье, к книге «История зеркала»; «кто-то забыл» «Дилан Томас, наверное, он обожает такие книжки; исторические, монографии, научпоп всякий» «это твоя машина?» «нет, общая; мы на ней в Шинейд ездим; тут в дождь такие дороги, что только на танке пробираться; что тебе из музыки включить?» «не знаю, что-нибудь спокойное, но не усыпляющее» «Саймон и Гарфанкел, Донован, Keane?» – они ехали сквозь дождь и вечер; Тео пытался смотреть на дорогу, но из-за дождя все расплывалось – лес, небо, горы – будто краска текла по холсту; и в итоге кто-то распсиховался и просто все стал замазывать одним цветом.
– Волнуешься?
– Очень.
– Не стоит. У нас все хорошие. Кроме Ричи – он задница. Да нет, он тоже хороший, когда спит зубами к стенке. Куришь?
– Да.
– Хорошо, я тоже, – Грин опустил стекло, и они закурили, «Голуаз» и «Лаки страйк», дым уходил в темноту, на лицо иногда попадали капли; шум дождя был такой, что казалось, там ураган уносит домик Элли; или водопад или плотина рядом.
– Ричи – это кто?
– Ричи Визано; ему восемнадцать, как и мне, он медик, он закончил мед экстерном, до этого – тоже экстерном – специальную школу с медицинским уклоном; его родители врачи, ученые, профессора, хирурги оба; так что он знает все, что нужно делать с человеческим телом. Очень надменный. Очень богатый. Очень красивый. Светлые волосы, голубые глаза, в которых прямо лед похрустывает. Он собирается возродить Инквизицию. Ты его сразу испугаешься, он вполне светский себе парень, но ты ему не понравишься, он обязательно начнет проверять, допрашивать, клеить ярлыки, говорить, что тебе здесь не место, что ты недостаточно веришь в Бога, в Церковь, будет ловить на всем, на всех фрейдистских оговорках, будет казаться, что ты в фильме «Знакомство с родителями». Но ты не расстраивайся, держись, мы все тебя защитим. Потом Ричи привыкнет к тебе и первый полезет защищать и укрывать, если ты убьешь кого-нибудь. Шучу. На самом деле, у него отличное чувство юмора, и еще он обожает рэп и оперу; это нечто.
– Жуть.
– Да ладно. Еще есть два брата – они близнецы – Роб и Дилан Томасы; они как солнце и луна. Роб яркий, как рынок летом, такой же шумный, красивый, все время лазит по горам, купается в море, скачет на лошадях, дерется на мечах со своим другом детства – Женей Даркиным. А Дилан – будто кентервильское привидение, прозрачный, хрупкий, все время сидит с книжками; он дружит с Ричи и Дэмьеном – о, кстати, ты будешь не самым маленьким у нас, Дэмьен Оуэн младше тебя на год; он классный – вундеркинд, он в десять лет закончил школу, пришел к нам со второго курса университета; Ричи его наставник; но им совершенно не о чем говорить – Ричи медик и сумасшедший богослов, а Дэмьен – философ, филолог, историк, искусствовед; он очень хороший, он тебе понравится, он всем нравится, не специально, а потому что он ангел, по-моему. Очень хорошенький, такой сладкий, как клубничное варенье, но из-за мозгов его уважаешь невероятно.
– А я его знаю… то есть не его лично, а я его книгу – у него шикарная книга по искусству есть – про образ Христа в кино и в современной литературе… она одна из лучших книг про кино, что я читал. Роскошная, постмодернистская, витиеватая. Он и вправду гений.
– Ого, а я вот не знал… Так, про Дилана не дорассказал. Дилан – изгоняющий дьявола и следователь; он никогда не читает художественной литературы, ему скучно; он изобретатель, все время взрывает что-то; слушает старые джаз, свинг, диксиленд, все довоенное; ничего, что было создано после Второй Мировой. Он довольно замкнутый; его надо завоевывать, как принцессу.
– О, в принцессах я знаю толк…
– Что, была знакомая? – Грин улыбнулся, подмигнул Тео. – Так. Женя Даркин. Маленький, кареглазый мальчик, волосы цвета меда и орехов, все время поет, но к группе присоединяться не желает. Говорит, что его голос годится только для фильмов ужасов – маньяк приближается к нему в душе с ножом, и тут Женя поет, маньяк в ужасе убегает из душевой, зритель в ужасе убегает из кинозала… Он чудесный, золотко такое. Из южан, его отец – специалист по антикварному оружию и доспехам, так что у него дома всегда было полно мечей; и Женя умеет ими махать просто виртуозно. Так что если захочешь движения – то это к Робу и Жене – они отвечают за конюшню, пинг-понговый и бильярдные столы и огнестрельное оружие в огромных количествах. Они наши рыцари Розы – сейчас же военные ордена возрождают, если ты в курсе. Так, кто еще… Изерли Флери. Редкого интеллекта, простоты и серьезности человек. Красивый и ужасно несчастный.
– Почему? У него кто-то умер?
– Он сам умер. Почти. У него кошмарные мама и папа – они ортодоксальные католики, из какой-то чуть ли не секты, но сделали его почему-то задолго до свадьбы, и когда венчались, Изерли пихнул маму ногой, впервые, она потеряла сознание от неожиданности, и так раскрылось, что она беременна под венцом. Ужасный позор, решили они, и искупить его подумали, отдав ребенка в монастырь. Средневековье такое бытовое. Он рос лет до одиннадцати в атмосфере вины, хотя ни в чем не виноват, его все время заставляли читать Розарий, школа и дом, а дома держали в строгости. Он сбегал из дома несколько раз, его здорово наказывали – у него на спине одни шрамы. Не понимаю, как ребенок мог это выдержать. Он пытался даже пару раз покончить с собой; последний раз его из больницы забрал Габриэль ван Хельсинг, – Грин помрачнел, сдвинул брови, рассказывая об Изерли; сердце Тео наполнилось жалостью, как бокал вином – до краев – к еще незнакомому мальчику. – Изерли отвечает у нас за все хозяйство, он повар и кастелян в одном лице. Он здорово готовит, я так даже в хороших ресторанах не ел. Мы наверняка будем вспоминать Братство Розы как лучшее время жизни еще из-за стряпни Изерли. И вообще, он классный. Я бы убил его родителей, не задумываясь. Изерли до сих пор вздрагивает, если кто-то входит в комнату, и спит со светом. С Ричи они, конечно, не в ладах, Ричи не понимает, зачем он у нас в Братстве, я даже слышал, как они спорили об этом с ван Хельсингом, и ван Хельсинг влепил пощечину Ричи, как в кино, – Грин засмеялся.
– А ван Хельсинг? Кто он?
– Подожди, ты еще про нас с Йориком не послушал. Мы что, тебе неинтересны? – Грин взял еще сигарету, улыбнулся лукаво, как девочка, которая хочет что-то получить шантажом – платье, мороженое. – Мы отвечаем за сад, но мы садовники никудышные, загубили даже крапиву, так что я рад, что ты приехал.
– Я только в розах что-то понимаю, – Тео подивился, откуда Грин знает – Седрик писал письма, которые читались вслух?
– Сойдет… Йорик откуда-то с севера, с Норвегии; его мама умерла от родов, и у него был отец, но он ему не родной; он был какой-то странный, отверженный, националист, он тоже бил Йорика; и его тоже нашел и забрал ван Хельсинг, это все, что я знаю; он тебе понравится; он сумасшедший, веселый, смелый; он пишет классные стихи, очень образован – математик и астроном; здорово танцует; он как огонь; у него невероятный дар слова – люди за ним идут на край света; влюбляются с первого взгляда; ну, и я… Я из самой обычной семьи – моя мама – учительница, папа – механик. У меня есть старшая сестра, она уже замужем, знает кучу языков, все какие-то редкие – сербский, чешский, хорватский; работает в посольстве. А я гитарист. Вполне себе приличный. Мы все психи, когда дело доходит до Бога. Но я… Я точно знаю, что Он есть.
– Тоже дар, – Тео улыбнулся, но понял, что Грин не так прост, как кажется; он как нарисованная дверь, за которой еще дверь. И задал самый простой вопрос. – Почему именно ты встретил меня?
– Я могу найти любого человека, в толпе, в незнакомом месте. Я никогда никого не теряю, – Грин помедлил, и Тео понял, что сейчас узнает большой секрет; зимний, из-подо льда. – Я знаю, кто и где. Я просто вижу всех людей. Понимаешь? Я могу выйти сейчас из машины и найти заблудившегося в этом лесу, сквозь ночь и дождь, тропинки будут светиться для меня. И могу сказать этому человеку, чтобы он не боялся, я скоро приду. Могу сказать – спрячься вон туда, там дупло, ты поместишься, потому что рядом идет маньяк, а там он тебя не найдет… Раньше я просыпался и видел весь свой день, и мне становилось скучно, и я даже перестал из постели вылезать, мне не хотелось так жить; и тогда меня нашел ван Хельсинг и научил меня пользоваться своим даром предвидения только тогда, когда нужно; но в казино и на фондовой бирже даже он не разрешает мне играть.
– Ты ясновидящий? – Тео был потрясен; это было так сюрреалистично – сидеть в джипе, пробирающимся сквозь дождь, с гитаристом любимой группы, курить в окно и услышать от него такое признание; рассказы Келли Линк – «Все это очень странно», «Магия для чайников».
– Да. Я вижу всё-всё; ван Хельсинг шутит, что я истина в последней инстанции; еще я, конечно, вижу призраков и разговариваю с ними. В детстве мне даже друзья были не нужны, у меня было полно воображаемых – как считали родители. Мы уже придумали, что однажды откроем детективное агентство – «Простые истины» – что-нибудь такое – я и Дилан. Ван Хельсинг будет наш начальник – он же убийца вампиров. И будем бороться с нечистью. Охотники за демонами, вурдалаками, привидениями. Будем бегать в красных комбинезонах и ездить на машинке с сиреной.
– Эту машинку звали «Экто-1». Так это твой голос я слышал, когда…
– Отчаивался? Да, мой. Ты мне очень нравился, просто ван Хельсинг считает, что всему свое время; но я решил тебя поддержать. Помогло?
– Да. Так в Братстве Розы со мной всего девять человек? Я думал, вас сотни две…
– Ну, нас и не должно быть много, мы не первые воспитанники ван Хельсинга, братьев Розы уже достаточно в мире – они преподают в университетах, они в Ватикане, занимают высокие посты в политике, они настоятели кафедральных соборов в столицах. Мы Пинки и Брейн, Тео, мы захватим мир. Мы вдохнем новую жизнь в церковь, и вдохновим людей вновь на веру в Господа нашего. Для этого и создано Братство Розы. Конечно, мы не распространяем брошюрок и рекламных проспектов, но братья Розы знают, зачем они, с самого начала, да, и ты, Тео, ты же ничему не удивился. Ну, кроме банановой кожуры… – Грин засмеялся, а Тео думал – расскажи мне это полгода назад кто-нибудь – я бы не поверил; просто нарисовал бы комикс, очередные люди Икс; продал бы; купил классный костюм; а теперь это моя жизнь. Я бросил школу, семью, Артура, Матильду, карьеру ради… Бога? Ради веры в чудесное, невероятное, восхитительное. И Бог не оставил, не разочаровал меня.
Уже издалека Тео увидел огни – аллею в старинных скрипящих на ветру резных фонарях; дорога стала асфальтовой; кованые ворота; Грин вылез из машины и открыл их – на решетке – меч, роза и раскрытая книга; почему на гербе Братства нет креста, подумал мельком Тео; «ты умеешь водить? – крикнул Грин. – Заехать сможешь? а я ворота закрою сразу»; такое Тео умел; а потом парк открылся, как створки раковины – и вот он, замок – Тео вздохнул от восторга – полуразрушенный – огромные башни, способные выдержать осаду орков и сарацинов, заросшие плющом и хмелем; полузатопленный ров, по поверхности воды шли пузыри от дождя; настоящий подъемный мост; окна в частых свинцовых переплетах; витражи; свет горел на первом и втором этажах; «мы сейчас отнесем твои вещи, потом будет месса, потом ужин; все ждали тебя на мессу, перенесли на вечер, обычно у нас мессы по утрам; все ждут тебя; готов?» – и они вышли под дождь; Грин раскрыл зонтик, Тео достал свою сумку – стильную, полосатую, с золотистой кожаной ручкой; Сильвен всегда одалживала ее у Тео для поездок на дачу к кому-нибудь; «Тео, подари ее мне, тебе, мальчику, такая не полагается» «ну, конечно; я ее купил; и купил, между прочим, в мужском отделе» – она была потрясающе распланирована внутри, как современная маленькая квартира, ванные принадлежности, парфюм, обувь, книги, лекарства – все было учтено; плюс двойное дно; уже на улице Тео услышал музыку – кто-то слушал в доме оркестр Марека Вебера; на виниловой пластинке; «это Дилан, у него проигрыватель, отличные колонки» сказал Грин; он выключил печку, выгреб весь мусор в карман дождевика; и они поднялись по роскошной каменной лестнице – дождь лил с такой силой, что капли, ударяясь о камень, летели опять вверх и сверкали, как стекло, искрились, бликовали в свете фонарей и падали обратно, и только тогда разбивались; ночной парк, горы и море скрытые в пространстве, во мраке, ощущение – как по комнате темной знакомой идешь, здесь где-то стол, кресло – мягкое, налечу, не больно будет, и «Rio Rita» с пластинки – таким Тео запомнил свой первый шаг в замок Розы – полным блеска, темноты, его оттеняющей, – витрина ювелирного – и «трам-парам» цыганское тридцатых приглушенное.
Внутри, безо всяких коридоров и фойе, сразу была огромная комната – с камином, каменным полом, лестницей, уходящей вверх, шириной с главную улицу городка, из которого его забрал Грин; с перил свисали старинные знамена; на каменных стенах висели картины – старинные портреты – епископов, Пап, просто молодых людей, читающих книги и улыбающихся зрителю краем губ, рыцарей, лордов – самых разных эпох – от раннего средневековья – с крошечными деревьями, голубым выцветшим небом, до современных работ, почти фотографических; они все были похожи – люди с портретов – будто одно лицо варьировалось – как основная тема в импровизации джазовой: правильные черты, темные, вьющиеся на кончиках волосы, синие или карие глаза, очень красивые, с длинными ресницами, уголками кошачьими; и ямочки в уголках губ, от которых с ума сходят девушки; Тео подумал, странно, но почему-то такое нагромождение портретов никак не угнетает это пространство; еще в комнате стоял рояль – шикарный, как джип на улице – черный, сверкающий, начала века примерно, с подсвечниками, со свечами – оплывшими, и ноты повсюду, на полу, всё, как надо; и куча кресел, самых разных, полосатых, клетчатых, резных, кожаных, вельветовых, и три дивана – красный, черный, золотой; и столики – квадратные, низенькие, на колесиках – на одном был недособранный пазл, старинная карта мира, с всякими завитушками, людьми в национальных костюмах, корабликами в морях; на другом – стопка книг; на третьем – журналы и шахматы – безумно красивые, стеклянные, прозрачные – типа белые, и матовые – типа черные, на зеркальной доске; в камине, огромном, как еще одна комната, пылал огонь; и было тепло. Свет шел от множества ламп – на столиках, на стенах, на полу – тоже самых разных: белых шаров, конусов из бумаги, расшитой разноцветными нитями, оранжевых и розовых стеклянных колб, расписанных бабочками и цветами; а в середине стояла елка – пушистая, душистая, вся в гирляндах; красивых – лампочки в форме звезд; это было место из сна – смешение детской комнаты и средневековой залы; на каминной полке, величиной с односпальную кровать, стоял домашний кинотеатр; по нему шел «Титаник»; айсберг еще не появился; Роуз и Джек разговаривали, гуляя по палубе первого класса, сейчас Роуз возьмется смотреть рисунки Джека; Тео любил это кино; будто кто-то родной встретил на пороге; он вспомнил, как волновался, уезжая в детский лагерь летом – давно-давно, мама и кто-нибудь из сестер провожали его, напихивали леденцы в верхний карман рубашки; и Тео всегда искал знак – как будет в лагере – хорошо или одиноко, или скучно; сейчас «Титаник» стал для него знаком, что всё будет хорошо; Тео даже расхотелось знакомиться, а захотелось сесть и посмотреть чуть-чуть со всеми, что дальше – до кадра с рукой на запотевшем стекле; знаменитом, обсмеянном, но все равно прекрасном; он даже стал выбирать себе любимое место из кресел и диванов.
– Привет, – громко сказал Грин всем, отряхиваясь от дождя. Сидевшие в креслах и на диванах обернулись, кто-то сделал звук тише, почти выключил, и опять стало слышно Марека Вебера откуда-то за залой – «One Step To Heaven»; и все встали, кроме одного парня – на красном диване, он сидел, скрестив ноги, положив сверху подушку – такую же красную, вельветовую; Тео сразу понял, что это Ричи Визано; красивые очки без оправы, платиновая челка.
– Это он? – спросил невысокий, загорелый, крепко сложенный мальчик, светлые волосы – вихры во все стороны; будто из детской книжки про озорников; Том Белли, Пенрод Скофилд; тонкие брови, необыкновенно красивые – летящие, как на японском рисунке, линии, – и столь же изящно очерченные губы – будто кто-то рисовал на его лице иероглифы – бежевые, золотистые, розовые, красные, темно-коричневые; его можно было рассматривать бесконечность – как слушать музыку, полную скрипок и колокольчиков; изумительное лицо – полное средневековой китайской поэзии, при теле боксера.
– Надеюсь, – Грин рассмеялся; легко, коротко, с всякими переливами серебристыми, стеклянными, так девчонки смеются на переменах, и кажется, что над тобой, а на самом деле над кем-то абстрактным – Дэниелом Рэдклифом, Робом Паттинсоном; и подтолкнул Тео вглубь комнаты. – Прошу любить и жаловать. Теодор Адорно. Наша новая звезда. Наш новый герой.
Мальчик, задавший вопрос, перескочил ловко через пару кресел и подал Тео руку – «я мокрый, дождь» извинился Тео, «фигня» сказал мальчик; рука у него была шероховатая и теплая, будто какой-то фрукт; персик-маракуйя; «я Женя Даркин» «я догадался» подумал Тео; одет был Женя очень просто – в черный свитер, мягкий, разношенный, кашемировый, рукава закатаны до локтей, руки красивые, сильные, все в мелких шрамах, царапинах, будто у него капризная кошка; черные бархатные штаны; и носки полосатые – красные с черным – он выглядел таким уютным, домашним, открытым; «а это мой друг, Роб Томас» – парень сидел на спинке кресла в красную полоску, мягкого, для сна с пледом и сказками Топелиуса; читал что-то, положил на сиденье и подошел к Тео, тоже жать руку – они были чем-то похожи, не как братья, а как люди, думающие одинаково; но если Женя был маленькой часовней, уютной, с разноцветным ковром на полу, букетом свежих роз каждый день и парой свечей, то Роб Томас – кафедральным собором, роскошным, с бесценными фресками, тремя алтарями, колоннами и органом – необыкновенно хорош собой, высокий, сексуальный, длинноногий, с золотыми вьющимися волосами, яркими карими глазами, черными ресницами, пушистыми, как снег; в черной футболке с классным принтом – рисунком из книги-комикса Рэя Макфлая «Белый космос» – Сигурни Степанова с розой и ручным пулеметом, в красном разорванном платье; поверх футболки – черная толстовка на молнии с капюшоном; драные на коленях синие джинсы с цепочкой; и тоже в носках – сине-красно-черных – удобно, подумал Тео, полосатые носки как униформа; в ухе у него блестела бриллиантовая сережка; а губы были такие яркие, будто накрашенные; вообще, он напоминал кого-то мифического своей яркой, осязаемой, тактильной красотой – Мэрилин Монро, Вивьен Ли, Элизабет Тейлор – от него становился плотнее воздух, ощущался физически, будто кто-то духи разлил: корица, инжир, китайский апельсин, белый перец…