— Что он совершил? — Спросила Иванова.
— Кошмар, — довольствовался он ответом и нажал на кнопку «on».
Она не настаивала и попросила сделать погромче. Спящий находился спиной к камере, лицом к стене, и ей трудно было разобрать его слова. Рюфоль подчинился и увеличил громкость до максимума, что сделало посторонние звуки настолько громкими, что вновь оказалось невозможно разобрать, что говорил пленник. Отвратительное качество записи позволяло Ивановой разбирать одно слово из пяти. Она уже почти отчаялась, как неожиданно олигарх перевернулся и лег на спину. Она тут же попросила полицейского зафиксировать картинку и долго рассматривала силуэт пленника. Камера была едва освещена, видео было черно-белое и контуры тела плохо видны, а лицо невозможно рассмотреть. Но движения губ были отчетливо видны на контрасте и казалось, он обращался прямо к камере, которая снимала с потолка. Звук стал лучше. Иванова попросила Рюфоля отойти, чтобы разобрать слова, и тут-то он и услышал из радиоприемника, работавшего в соседней комнате, о смерти Фада и обвинении Квази. Ему не терпелось узнать результаты перевода. Ему как настоящему полицейскому казалось, что список мертвых непременно удлинится.
Виталий
День был длинным для беглеца. Ему удалось избежать нескольких полицейских патрулей. Он отказался от мысли добраться до «Экстази», когда увидел свою фотографию на первой странице местной газеты под заголовком: «Олигарх за решеткой». Он стащил горсть вишен и удрал от торговки, которая орала благим матом на весь квартал. В это время, время послеобеденного отдыха, никто ее не услышал. Он проглотил свою добычу, как дикое животное, спрятавшись среди контейнеров с мусором возле какого-то дома. Благо, с питьевой водой не было проблем. Он смог несколько раз утолить жажду в городских фонтанчиках, услаждающих веселым журчанием слух прохожих. Но вот с голодом горстке вишен справиться не удалось, даже напротив, живот скрутило от резких колик. Три бомжа-панка в рваных джинсах, таких же грязных и мятых, как и их физиономии алкоголиков со стажем, захотели с ним познакомиться. С ними был беспородный пес, который от жары и старости тяжело дышал открытой пастью, высунув язык. Инстинктивно Виталий попытался избежать контакта и не отвечать на предложение хлебнуть из бутылки дешевого портвейна. Но им это не понравилось.
— За кого он себя принимает, этот бродяга? Ты не хочешь с нами знаться? Ты себя в зеркало видел? Чудище несчастное! Вали отсюда!
Виталий понял, что совершил ошибку. Он стал сам похож на тех мещан с маленьких участков. Может, он мог бы у них попросить поесть, или, может, у них был телефон? Немного помощи и сочувствия ему бы сейчас не помешали. И он повернулся к панкам.
Антон
Сидя за рулем своего джипа — а он ненавидел седаны Романовского парка, слишком неповоротливые и бросающиеся в глаза, — Антон злился. Неправильно уничтожать частников за границей. Он надеялся, что расследование поручат Рюфолю, которого можно было бы контролировать, но полицейский куда-то исчез, как только получил бабки. Надо бы заехать к нему вечером домой, и если его там нет, подождать. Нужно срочно выяснить, о какой Светлане он говорил.
Чечен сделал работу чисто, и ему заплатили. Антон злился на Луи. Он спрашивал себя, а вдруг это француз заказал шантаж против его начальника? Правда, не похоже, чтобы он организовал операцию, имевшую столь мало шансов привести к результату. Чего они ждали, эти типы, что Романов выпишет им чек на предъявителя? Или он отведет их в банк, чтобы перечислить на их счет несколько миллионов? Вероятнее всего, они собирались держать его в заложниках, чтобы генерал заплатил за брата. Страшно было представить, как они разбомбили бы этот симпатичный мирок после освобождения Виталия. Нет, Луи не мог быть организатором этого сумасшествия. Луи не сумасшедший. И именно поэтому Антон терпеть его не мог. Луи никогда ему не нравился, и Антон не понимал, что нравится в нем его боссу. Весь этот сценарий чисто русского празднования тридцатитрехлетия господина Романова нравился ему только наполовину. Шеф службы безопасности участвовал в массе других таких «сюрпризов» и «игр», организованных миллиардерам, требующим острых ощущений… Но это всегда ограничивалось празднованиями, подготовленными в самых роскошных местах планеты и заканчивалось — максимум — спуском на парашютах голых проституток. В этой страшной операции под названием «Беглец» ему виделось что-то очень опасное. И эту опасность в глазах Антона олицетворял француз. С самого начала его службы на внука Сибиряк предупредил Антона не спускать с француза глаз.
Несясь на большой скорости по узким улочкам Вильфранш-сюр-мэр Антон как сейчас помнил их первую встречу с молодым Романовым, для которого он должен был стать ангелом-хранителем. Сибиряк представил ему двадцатилетнего парня, примерно одного возраста с его дочерью Светланой, если бы та была жива.
Она исчезла в июле 1988 года из пионерского лагеря «Березка». Как одержимый, Антон бросился на поиск дочери и подключил все средства своего хозяина, Сибиряка, которому он оказал множество деликатных услуг, прекрасно вписывающихся в его компетенцию профессионального убийцы. Отряд бывших коллег-спецназовцев нашел искалеченное тело Светланы на дне пещеры Томмотского массива. В совершенно другом месте, не там, где он обшарил со своим отрядом каждый куст. Это было 25-го июля. Антон напомнил себе, что через двенадцать дней отметит восемнадцатилетие со дня ее смерти. Спецназовский патруль шел по следам сбежавших зэков из исправительного лагеря «Ледяная» МБ-28. В погоне по бескрайним сибирским просторам они схватили одного из них. Это отребье звали Андрей Гуров, по кличке «политик». Антону рассказали подробности его ареста. Он прокручивал их у себя в голове десятки раз. Той ночью 25-го июля 1988 года один из патрульных, восемнадцатилетний пацан, услышал в горах дикий вой. Его воображение, взращенное местными легендами на посиделках в сибирских избах, нарисовало ему страшный призрак, и он шарашил, как полоумный, очереди из «Калашникова» в темноту, рискуя ранить своего командира. Последний, будучи убежденным материалистом, определил источник криков. Они разобрали вход в пещеру и вытащили на божий свет все, что осталось от Андрея Гурова и Светланы Чкаловой. Первый сошел с ума, а вторая уже давно превратилась в разложившийся труп. Части ее тела были разбросаны вокруг, в общем, спектакль не для слабонервных. События, приведшие к этой картине, превзошедшей фантазию создателей фильмов ужасов, по мнению спецназовцев, выстроились в следующем грустном порядке. Видимо, Гуров, изнасиловавший и убивший красивую девушку с золотыми волосами, спрятал ее тело в пещере. Произошедший обвал, явление редкое, но возможное в этой части сибирских гор, завалил вход. Гуров, одичавший в кромешной темноте, раздираемый ужасом и голодом, сошел с ума и начал поедать свою жертву. Суд Сибиряка был прост — наказание должно соответствовать преступлению. Его забили до смерти. Агония несчастного была очень долгой.
Сообщника по побегу Гурова, некоего Егора Кондакова, нашли несколько лет спустя. Мертвым. Ему перерезала горло осколком бутылки одна из публичных девиц подмосковного заведения, где он спускал на секс и выпивку неведомо откуда взявшееся богатство. Убийца скрылась и ее так и не нашли в перестроечном бардаке.
В 1993 году Сибиряк попросил Антона обеспечивать безопасность его внука Виталия. Тот заканчивал учебу в университете Академгородка и уже начинал делать свой бизнес. В это неспокойное время ему нужна была защита деда, остававшегося одним из самых влиятельных людей в Сибири. В смутный период мелко-бандитских междоусобиц 90-х годов ему особенно нужен был личный охранник. Во всей Сибири не было никого лучше для выполнения этой задачи, чем Антон Чкалов.
«Вот уже тринадцать лет, как я работаю на молодого хозяина, но так его и не знаю, как и он меня… Ну и что? Я выполняю свою работу, уничтожаю любое препятствие. Действую по приказу босса. Настоящего. Сибиряка. Я его не вижу, но он всегда рядом. Тень доводит до меня его приказы, а я исполняю и заставляю исполнять».
Его мысли прервались звуком собственного клаксона. Центр города был запружен туристами, неторопливо переходившими со своим выводком улицу, сидевшими на террасах в ожидании аперитива и разглядывавшими проходивших блондинок. Жизнь этой овцеобразной послушной толпы была такой чужой, будто он не был ее частью. Но нервное нажатие на гудок сделало его частью этого мира, бредущего в цветастых бермудах по расплавленному от жары асфальту. Водители автомобилей, словно по его сигналу, принялись хором сигналить. Ему стало не по себе. Решительно что-то не так в этом мире кретинов. Что-то ускользало от его понимания. Что-то не поддавалось его контролю. Что-то ускользало, как животное, которое он давно преследовал и вот-вот схватит. Он чувствовал его хриплое дыхание, когда услышал имя своей дочери из уст французского мента. Нужно убедиться во всем самому.
Резкий шум пролетавшего очень низко вертолета заглушил сигналы автомобилистов и заставил его поднять глаза. Это забавлялся генерал. Этот сумасшедший, как волка флажками, обложил своего брата Виталия Романова, которому незаметно воткнул в ворот рубахи мини-GPS. Он, наверное, хохочет сейчас во все горло, видя, какая паника поднялась в толпе народа. Это стоило ему целого состояния. Он пытался напугать начальника, чтобы заставить его бежать туда, куда он его направит. Все было тщательно продумано, даже исчезновение двух криминальных типов. Этот негодяй Луи был особенно горд своей идеей изготовить в нескольких экземплярах местную газетенку с шапкой «Олигарх за решеткой» и разбросать по всему пути следования беглеца. Вертолет набрал высоту и скрылся из глаз. Водители успокоились, пробка постепенно рассосалась. Антон смог, наконец, направиться туда, куда его гнал инстинкт. К дому Рюфоля.
Виталий
Вертолет пригнул к земле панков. Они смешно смотрелись в своих брезентовых милитаристских куртках, завороженно глядя на приближавшуюся машину. Один из них крикнул:
— Это, наверное, менты!
Виталий не стал ждать этого утверждения, для того чтобы скрыться в ближайщей подворотне. Он втиснулся в какую-то щель и спрятался от неожиданного небесного наблюдения. Собака, равнодушная к вертолету, подбежала к нему и стала обнюхивать его ноги. Аппарат удалился, и панки перенесли все внимание на Виталия. Его желание спрятаться не ускольнуло от них и сделало его более симпатичным в их глазах:
— А ты, пацан, не любишь легавых, я погляжу? — спросил старший из них.
Виталий не ответил. Он не знал, что означает по-французски «легавый». То ли речь о них самих, то ли о пассажирах вертолета.
— Это не легавые, это русские, — поторопился уточнить другой панк. Видно было, что он знает, о чем говорит.
— Русские? — переспросил Виталий.
— Ну да, каждое лето новый цирк на колесах. Они организуют чудовищные гулянки и думают, что завоевали нашу страну. Уже нет от них нигде покоя. Сегодня они гуляют на «Матильде» со всеми своими крутяками. На свадьбе то ли герцогини, то ли принцессы. Поэтому и легавые торчат повсюду. Это не за тобой, расслабься.
— А где находится эта «Матильда»? — с замиранием сердца спросил Виталий.
— На берегу моря, на холмах. За городом. А что, тебя тоже пригласили? — засмеялся старший. Панки заржали. И даже собака залаяла с ними за компанию.
Виталий улыбнулся:
— Ну да. И как туда добраться?
— Ножками! — ответил старший, полагая себя очень остроумным.
Молодой олигарх решил улыбнуться шутке. Если он хочет быстро получить от панков полезную информацию, с ними не стоит ссориться. Он натужно рассмеялся, имитируя раскатистый смех своего брата Александра. Результат был сомнительным, но «остряку» польстил.
— Не знаю где, но я тебя видел. В любом случае, парни, которые не любят легавых, мне нравятся. Ну, если хочешь идти на «Матильду», это легко. Мы тебя доведем. Мне нравится пялиться на баб и тачки, которые туда прикатывают. А что ты будешь там делать?
— То же самое, пялиться… — Виталий не осмелился закончить фразу, потому что не знал, что точно означает словосочетание «баб и тачки».
Луи
Луи приехал на виллу «Матильда» просто чтобы показаться. Он чувствовал, что операция «Беглец» ускользает из-под его контроля. Все из-за этих двух придурков, которые решили поиграть в душманов. Если с русским другом случится беда, он может поплатиться за это жизнью. Это урок: всегда нужно выбирать даже мелких сотрудников лично и оценивать их компетенцию, требуя встречных проверок из разных источников — от бывших сотрудников, друзей и врагов. Здесь он сэкономил, а надо было насторожиться при виде порочного беспредельщика Квази. Он купился на его вид мелкого шалопая, да и времени не было возиться с хулиганами. И вот результат: два парня в морге. Луи было плевать на их судьбы, он знал, что Антон профессионал по ликвидациям. Некоторые советские службы прекрасно готовили к такой роли. Тон, которым Игорь, еще один сотрудник «похоронного бюро» Антона, сообщил, что Виталий ранен, не сулил ничего хорошего. Главное — не убежать, а то до того, как он успеет что-то сказать в свое оправдание, за ним бросятся псы Антона и разорвут на мелкие клочки. Он видел, что стало с Моро, тем, кто должен был сегодня руководить фейерверком, только потому что он не смог ответить на технический вопрос Виталия. Антон сам взялся за то, чтобы тот с кровью выплюнул истинную причину своей некомпетентности. Моро признался, что заменял другого инженера, который специализировался на крупных мероприятиях. Компания «Джованни» не сочла нужным предупредить своего богатейшего клиента о такой замене. Бедный пиротехник теперь, наверное, будет заикаться всю оставшуюся жизнь, не считая нескольких синяков. Это он, из своей комнаты в отеле, хотел пожаловаться в полицию на службу безопасности Романова. Луи понадобилось всего две минуты, чтобы его переубедить. Две минуты и пять тысяч евро наличными. Это много, две минуты.
Луи стоял у входа во дворец на самом видном месте и расшаркивался перед приезжающими гостями, кланяясь великим мира сего и склоняясь к ручкам их дам, на пальчиках которых было больше денег, чем он зарабатывал за год. Пока. Одной из первых была Кристина Петрова в серебряном платье с русскими народными узорами от «YanaStasiа». Платье облегало ее пышное тело, как чешуя русалки из диснеевского мультика. Рядом с ней стоял молодой сотрудник «Экстази», который, несмотря на свои метр девяносто и восемьдесят пять килограммов казался визуально уменьшенным до размеров болонки. Это состояние ему подходило. Какая же она все-таки сексуальная, эта тетя Кристина.
Ольга, принимавшая гостей по другую сторону парадной мраморной лестницы, заметила его плотский взгляд, и легкая презрительная улыбка угнездилась у нее на краешке губ. «Презрение или ревность? — подумал Луи». Спиридона нигде не было видно. Наверняка где-нибудь тискает в углу длинноногую хостесс или снюхивает белую дорожку на мраморе и золоте в туалете. Ольга была великолепна в платье от Маши Алуевой, сшитом по случаю из розового атласа и усыпанном розовыми жемчужинами. Ольга из патриотических соображений носила только платья лучших российских модельеров, чередуя на светских мероприятиях уникальные произведения haute couture от Ольги Моисеенко, Яны и Насти Шевченко, Татьяны Романюк, Насти Кучуговой, Анны Диречиной, Элеоноры Амосовой, Елены Бедретдиновой или Ольги Русан. Она умело соединяла элегантность российской женщины и европейский шарм. Луи видел следы депрессии, которая проступала сквозь румяна на ее щеках. У нее было все и одновременно ничего. Власть ее не привлекала, так же как и биржевые котировки. Она не меняла мужчин как перчатки. Она сознавала, что не является ни самой красивой, ни самой умной. Она была романтичной и сентиментальной. Братья не позволяли ей проявлять инициативу в семейном бизнесе, а свита подружек и поклонников, которыми она себя окружила, были лишь заинтересованными бездельниками. Она хотела бы дружить с артистами, но для них была лишь светской дамой. Ольга скучала. Луи знал, что он ей нравится, хоть Ольга и старалась выдерживать дистанцию, незримо нарушаемую недосказанностью, подмигиваниями и намеками. Тем не менее Луи не был ни ее другом, ни ее близким другом. И чтобы не нарушать зыбкого равновесия, которое позволяло ему занимать свое место в центре клана Романовых, Луи поддерживал эту видимость дружбы. Виталий и Александр, каждый по-своему, внимательно следили за развитием их отношений. И им не понравилось бы, если бы сестра завела интрижку с французом, слишком бедным и независимым. Поэтому они были признательны Луи за то, что он не воспользовался слабостью их симпатичной сестры. С одной стороны. Но с другой — их немного задевало, что Луи не страдает от невозможности прижать к сердцу это семейное сокровище. Поддерживать высокий уровень фрустраций, компенсируемых другими преимуществами, было для его работодателей обязательным условием нормального функционирования. Поэтому Луи, когда знал, что за ним наблюдают, бросал иногда пылкие взгляды в сторону Ольги, чтобы успокаивать эго братьев и подпитывать надежды сестры. Ничего не бывает приятнее для женщины, чем чувствовать, что ее желают. Ольгу не волновали легкие интрижки Луи с другими девушками. Малышка Клоэ, например, которая рано или поздно окажется в постели босса, ее нисколько не беспокоила. Она верила, что связь, объединяющая ее с Луи, намного прочнее и долговечнее, чем секс с безмозглой пигалицей. Опасная, таинственная и платоническая страсть будоражила ее воображение. В отношении опасности она не заблуждалась. «Если бы она только знала…» — подумал Луи, глядя на Ольгу, которая подошла к нему в сопровождение пятидесятилетней дамы, увешанной бриллиантами.