— Нет, — автоматически ответила она. Это было неправдой, просто она привыкла отвечать «нет» на все вопросы личного характера.
«Вы замужем?»
«Нет».
Правда, она не замужем. Она никому не навредила и не наврала.
«Вы хотите выпить со мной чашечку кофе?»
«Нет».
И здесь тоже правда.
С этим загадочным мужчиной, которого ей предстояло фотографировать, впервые вышла осечка — традиционный и безопасный ответ почему-то стал ложью. Он как будто понял это, но ничего не сказал.
— Я буду позировать один? Обычно если мужчину хотят выставить успешным и сексуальным, ему дают в пару красивую и сексуальную девчонку.
Ева покачала головой:
— Нет, девочек сегодня не будет. Мы ведь представляем не вас, а одежду.
— Но ведь это реклама. А суть каждой рекламы в том, что если вы купите эти вещи, то станете красивыми, счастливыми и привлекательными. Желанными. Престижными. Так что меня надо представить именно таким.
Она окинула его взглядом. Тонкая, но прочная тросточка нисколько его не портила, да и костюм сидел отлично. И даже немного промокшие внизу брючины не делали его небрежным.
— Вам это не нужно. Девчонка будет отвлекать от вас внимание, я этого не хочу.
Такой ответ его вполне удовлетворил, и он, довольный услышанным, удалился за ширму.
Фотосессия длилась четыре часа. Они несколько раз меняли фон и освещение, и Ева страшно устала. Он же, напротив, был всему рад и всем восхищался. Не по-итальянски, но все же достаточно ощутимо. Ковер, который прислали реквизитчики, оказался слишком пестрым, и его было решено не использовать, ибо он поглощал узор пятого кардигана. Видимо, этот сезон был сезоном кардиганов. По крайней мере, короли захотели сделать его таковым. Пойдет ли у них на поводу публика — неясно. Никогда не угадаешь, чего хочет публика.
Дождь все лил и лил, и звуки разбивающихся капель проникали даже за двойное оконное стекло.
— У нас осенняя коллекция. Как насчет того, чтобы впустить немного осени? — под конец предложила Ева.
У нее занемели руки и ныла спина, но она еще не была уверена в том, что нашла то, за чем пришла.
— Перерыв? — предложил со своей стороны он. — Солнца нет, везде одинаково темно, так что нам не страшны изменения. Давайте полчаса попьем кофе, а потом вернемся сюда. Я угощаю.
Ей не хотелось отвлекаться, потому что она придерживалась правила «за один раз». Если разбить на два раза, то второй непременно будет хуже — все расклеятся, разомлеют от тепла и отдыха, и не смогут собраться в нормальную форму. И она в первую очередь.
— Я не хочу кофе.
Он подошел к ней на расстояние трех шагов:
— Кофе будет горячим, а дождь все еще идет. Будет здорово, я обещаю.
— Ладно, — сама не зная, как это произошло, согласилась она.
Они спустились на первый этаж по лестнице — она не хотела пользоваться перегруженным лифтом, а его не смущали ступеньки. Трость постукивала по мраморным плитам, и Ева ощущала слабые уколы совести. Потащила больного человека пешком. С другой стороны, никто его не звал идти вместе с ней. Спустился бы лифтом — она бы все поняла и не осудила.
В кафе они уселись возле окна — это было единственное свободное место. Здесь было всего три стула, поскольку стол плотно примыкал к стеклу. У всех остальных стулья были расставлены по четырем сторонам, как положено. За столиком в среднем ряду устраивалась группа студентов, и одному из них не хватило места.
— Молодой человек, возьмите отсюда, — предложил ее сегодняшний подопытный. — Этот стул не занят.
Студент горячо поблагодарил их, а потом потащил стул по полу, чтобы устроиться рядом с хорошенькой миниатюрной девушкой.
Они остались вдвоем.
— Вы добрый, — без иронии заметила она.
— Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь сюда подсаживался, — признался он. — Надоело играть в секретного агента. Меня зовут Адам, — представился он.
— Ева, — ответила она и протянула ему руку.
Конечно, он знал, как ее зовут — все вокруг обращались к ней по имени. Но сейчас он сделал вид, что впервые услышал ее имя.
— Чудно. Вам идет, — серьезно и крепко пожав ее руку (во второй раз), сказал он. — Вам очень идет.
— Грешное имя, — ухмыльнулась она.
— Как и мое. Ну, так все мы грешники, верно? В том и заключается прелесть нашего бытия.
— Не знаю. Я об этом не думала.
Она уставилась в окно, наблюдая за тем, как дождевые капли отскакивают от крыши остановившегося рядом автомобиля. Через приоткрытую форточку прорывался запах мокрой земли, неизвестно откуда взявшийся там, где все вокруг закатано под асфальт.
— А я думаю об этом всегда.
Официантка в белом фартуке — словно родом из сороковых-пятидесятых — принесла кофе.
Ева, не глядя, потянулась за чашкой и отхлебнула горячий, согласно его обещаниям, кофе.
Почему-то он ничего не говорил. Она не была поклонницей длительных игривых диалогов, но сейчас его молчание казалось странным — он ведь так хотел остаться с ней с глазу на глаз. Тишина убаюкивала, и даже крепкий напиток не помогал. Ева закрыла глаза и представила, что вокруг никого нет. Она всегда поступала подобным образом, когда слишком сильно уставала. Это помогало привести мысли в порядок и обрести равновесие. Нечто сродни медитации, но проще и примитивнее. За границей закрытых век остались студенты слева, влюбленные сзади и сидевшие за спиной Адама сестры близняшки. Даже дробь дождя поутихла, а гудки машин отдалились и перестали раздражать. Улица отступила в туман ее мыслей и потерялась. Один Адам не желал никуда уходить.
— Вы смотрите на меня? — спросила она, желая выяснить причину его «живучести».
— Я? Да, смотрю. Вы ведь прятались за камерой все это время. Даже за тремя камерами. Сейчас у меня есть возможность разглядеть вас лучше.
— Зачем это вам? Глупый и банальный вопрос, знаю, но мне действительно интересно.
— Вы красивы и загадочны. И до смешного зажаты.
— Так вам смешно?
— Нет, мне не смешно. Пейте кофе, Ева, он здесь отличный.
Да, эта чашка отличалась от того, что принесла ассистентка. Тот стакан был всего лишь сносным.
Адам наклонился к ней и положил руку на стол.
— Женщины любят мужчин, особенно тех, кто умеет себя представить с правильной стороны. Я умею, это ведь моя работа. Вот поэтому мне и кофе принесли лучше.
— Не убедили. Варит кофе мужчина, который сидит за стеной и вообще никого из клиентов не видит.
— Да ну? А мне так хотелось, чтобы моя красота приносила хоть какую-то пользу. Вам-то она не интересна.
— Мне она интересна только с профессиональной точки зрения.
— Это обидно.
Мужчина, который зациклен на своей красоте?
Ева присмотрелась к нему, и в ответ на этот пристальный взгляд Адам расправил плечи, словно предлагая ей разглядеть его во всех подробностях. Его небритость на четыре дня выглядела довольно пикантно, но в то же время не создавала впечатления небрежности или неаккуратности. Смуглый оттенок кожи, необычные темно-серые глаза под богатыми бровями и нос с горбинкой — вроде, ничего сверхъестественного, но в то же время очень занимательно. Теперь понятно, почему монаршая семья выбрала именно его для того чтобы выгодно подать новую коллекцию. В нем было то, что принято называть «манкостью». От слова «приманивать». Возможно, секрет крылся в добрых глазах, хотя взгляд у него бывал добрым далеко не всегда. Как фотограф, Ева всегда умела находить выгодные стороны внешности и характера моделей — это был ее хлеб, и то, чем она ценилась среди себе подобных. Здесь профессиональное чутье пропадало. Terra incognita.
Она не привыкла лгать и изворачиваться.
— Вы привлекательны, но я не знаю, что именно создает такой эффект. Не могу представить, если честно. Обычно с этим проблем не возникает.
— Я рад. Боялся, что вы сразу же меня расшифруете и утратите интерес.
— А у меня был интерес?
— Полагаю, да. Был. И сейчас есть.
Она наклонилась вперед:
— Интерес связан только с тем, что вы так настойчиво привлекаете мое внимание. Обычно мужчины сторонятся меня, от меня не веет теплом, и они боятся. Несколько раз называли «ледяной стервой».
— Даже так?
— Да, к сожалению. Я бы солгала, сказав, что мне все равно. Нет, мне не все равно, ведь я, как и любая другая женщина, хотела бы мужчинам нравиться. Но в отличие от других, я могу пережить равнодушие. А тут появляетесь вы — мало того, что модель, и я вынуждена любоваться вами по долгу службы, так еще и с проявлениями внимания, беседами, кофе и прочими идеями. Для меня это новое. Как тут обойтись без интереса?
Он только улыбнулся, а потом вытащил из кармана блокнот и попросил у одного из студентов ручку. Положил все это на стол перед ней и красноречиво повел бровями.
Дождь шел и потом — всю ночь и все утро. На работу идти было не нужно. Тесная квартира в такие дни казалась особенно уютной, и ей даже не хотелось никуда выходить. Потратить такой дождливый день на работу и суету — непростительное расточительство.
Дождь шел и потом — всю ночь и все утро. На работу идти было не нужно. Тесная квартира в такие дни казалась особенно уютной, и ей даже не хотелось никуда выходить. Потратить такой дождливый день на работу и суету — непростительное расточительство.
Она ждала его звонка, потому что все же рискнула написать ему свой телефон. Тоже расточительство.
— Доброе утро, — теплый тягучий голос разбудил дремавшую в ней надежду, и Ева сглотнула, надеясь, что он этого не услышал.
— Доброе.
— Чем ты занимаешься? Я ведь могу задать такой свободный вопрос?
— Можешь, отчего же нет. Я лежу в постели, еще не вставала.
— Поднимайся и вари себе кофе. Я сделаю то же самое. Давай.
— Не хочу.
— А чего хочешь?
— Я выбирала себе книгу.
— Вот так, не вставая с постели?
— Да.
Ева оглядела уставленный стопками книг пол. Каждый месяц она рассортировывала книги в алфавитном порядке и уносила их в гостиную, где стоял книжный шкаф. Но в течение месяца книги неминуемо возвращались к кровати и раскладывались по стопочкам в новом непонятном порядке.
— Как интересно. И чего же желает твоя душа?
— Ничего. Не знаю, моя душа колеблется между «Королевой Марго» и «Джейн Эйр».
— О, пылкая страсть и колдовство против томительного желания и мистики? Сложный выбор.
Он читал все эти книги? Чисто женские романы? Удивительно. Ева улыбнулась и потянулась к окну, чтобы ухватить край занавески и посмотреть на небо.
— К чему ты склоняешься? — поинтересовался он тем временем.
— Я же сказала, что не знаю. Может быть, вообще возьму «Поющих в терновнике».
— У тебя такой странный вкус. Ты выглядишь как женщина, которая читает Эдгара По, а на самом деле окружаешь себя дамскими романами.
— А пошел ты.
Она бросила трубку и вернулась на подушки. Всякая женщина всего лишь женщина и не более. Как и мужчина — всего лишь мужчина. Все остальное прилагается. Все железные леди все равно хотят любви. Разница в том, что не все могут обуздать свое желание.
Прошло пятнадцать минут, и в ней стала зарождаться паника. Захотелось перезвонить, но она не знала его номера. Да и если бы знала, все равно не решилась бы сделать первый шаг. Всегда так с ней — она слишком прямолинейная и резкая. Отсюда одиночество.
— Слушай меня.
Она кивнула, как будто он мог ее видеть. Адам перезвонил, и это было облегчение.
Он начал читать вслух, и Ева застыла, пытаясь не пропустить ни единого слова.
— Нет ничего важнее тебя, любимая. Нет ничего важнее и опаснее. Но ведь опасность и любовь всегда идут рука об руку, верно? И потому меня так влечет к тебе. Каждый раз, обещая себе, что оставлю тебя, и не буду портить твою жизнь, я возвращаюсь, не в силах противостоять этому горячему желанию — быть с тобой. И возможно, я действительно стану причиной твоих страданий, но теперь я готов предоставить этот выбор тебе. Захочешь ли ты рискнуть вместе со мной? Я хотел бы огородить тебя от этого, но сейчас понимаю, что даже любя тебя так сильно, не могу принять решение за тебя. Ведь настоящая любовь выражается в готовности дать человеку свободу. Позволить ему делать то, чего он хочет или что считает правильным. И если человек хочет совершить ошибку — это его право. Главное не говорить ему: «Я же тебя предупреждал». Главное сказать: «Я буду с тобой несмотря ни на что».
Повисла тишина, и Ева даже слышала его дыхание.
— Не понравилось? — устав ждать, осведомился он.
— Подожди, дай мне время осмыслить, — ответила она. — Откуда это? Из какой книги?
— Тогда идем дальше. Слушай еще. Готова?
— Да.
— Я боюсь тебя. Мой страх силен и неподвластен мне. Поэтому в твоем присутствии я совершаю странные поступки — не могу себя контролировать. Я хотел бы быть таким, как остальные — уверенным в себе, галантным джентльменом. Но когда я вижу тебя, неминуемо превращаюсь в неловкого мальчишку, который роняет вещи и спотыкается на каждом шагу.
Опять воцарилось молчание.
— Понравилось?
— Откуда это?
— Ответь, понравилось или нет.
— Нет. Первое было лучше.
— У меня есть еще. Послушаешь?
— Да, пожалуй.
Он откашлялся и зашуршал бумагой. Когда люди переворачивают страницы звук совсем иной, и Ева поняла, что он не читал ей выдержки из книг — это было что-то другое.
— Оставить тебя? Вероятно, ты лишилась ума, раз предлагаешь мне такое. Я никогда тебя не оставлю, даже если твоя дорога приведет нас к смерти. Потому что принять смерть вместе с тобой — высшее блаженство, на которое я могу рассчитывать. Как видишь, я такой же сумасшедший, как и ты. Но разве это не говорит о том, что мы подходим друг другу идеально? Разве это не является самым ярким свидетельством того, что мы суждены друг другу от рождения? Мы в одинаковой стадии помешательства, два безумца, ополчившихся против целого мира и готовых бросить или принять вызов тысяч противников сразу. Где же я найду другую женщину, столь же безрассудную и дикую, столь же опьяняюще свободную и безгранично мудрую? Не предлагай мне оставить тебя, ведь даже если ты скажешь, что не хочешь меня видеть, я скроюсь с глаз твоих, но не потеряю тебя из виду. Я буду держаться позади, и повторять каждое твое движение, я исчезну и растворюсь в воздухе, но никогда не оставлю тебя.
— Ого.
— Понравилось?
— Нет. Первое было лучше.
— Ага, значит, первое?
— Откуда ты все это берешь?
Он немного помолчал, а потом признался:
— Я сам это написал.
— Давно?
— Нет, только что.
Если бы его голос не был таким серьезным, она бы подумала, что он над ней издевается.
— Так вот чем ты занимался все это время?
«Все это время, что я ждала твоего повторного звонка».
— А ты ждала меня?
Ева даже отодвинулась от телефона и посмотрела на ровные ряды кнопочек. Как ему удается так хорошо понимать ее?
— Да, ждала. Я не хотела посылать тебя, просто твои слова были действительно обидными.
— Прости, я тоже так подумал. Только немного позже. А потом сел писать вот эти отрывки.
— И часто ты так развлекаешься?
— Нет, не часто. Сегодня в первый раз.
— Неплохо получается у тебя.
— Спасибо.
Ева повернулась набок и положила свободную руку под голову.
— Приезжай ко мне. Я продиктую тебе адрес.
— Что, так просто?
— Сама удивляюсь.
— Грех упускать такую возможность. Диктуй. И кстати, как твоя голова? Аспирин больше не нужен?
Ева улыбнулась трубке, назвала адрес и дала отбой. Больше ничего делать не хотелось.
Лежать целый день в постели — не самая удачная идея. Лежебоки обычно так и остаются лежебоками. Ева не относила себя к этой категории, потому что при всей своей необщительности была страшной непоседой. Ей было сложно устоять на одном месте — она все время металась по квартире или по студии и занималась чем-нибудь «полезным». Протирала пыль, осматривала объективы, составляла мысленные композиции с участием прохожих, изучала старые фотографии и обложки. Она всегда думала о том, что тратить время впустую — настоящее преступление. Разговоры, сплетни и болтовня относились к разряду пустоты и бессмысленности, но с Адамом получалось только болтать. И это было единственное исключение, когда она тратила время на то, что заведомо не приносило практической пользы.
Дни стелились внахлест — у нее было много работы, и она не всегда успевала запомнить события прошедшего дня. Так всегда на старте нового сезона. Новые обложки, новые заказы, новые коллекции. Все это нужно фотографировать и увековечивать. Увековечивать на один сезон. Кто сейчас смотрит обложки, снятые в середине восьмидесятых? Да никто. А столько суеты вокруг временных явлений.
Адам тоже был занят — помимо модельного бизнеса он пробовал свои силы в каких-то серьезных делах, о которых она ничего не знала. Ей нравилось то, что он не спешил переходить к личным делам, но никогда не терялся. По вечерам или по ночам она ждала его звонков, хотя даже зная его номер, никогда не решалась набрать его первой. Ей было страшно, что она придется не к месту и не ко времени. А еще больше она боялась, что однажды трубку снимет женщина с томным голосом. Такое было вполне возможно.
— Вот ты всегда в Риме. А много где успела побывать? — шептал в ночную темноту его голос.
Она отвечала, наматывая витой провод на палец и едва заметно улыбаясь:
— Ничего практически. Ну, мимо Колизея я езжу несколько раз в месяц, а внутри никогда не бывала. Даже не останавливалась, чтобы посмотреть на него вблизи. Все кажется, успею. А не успеваю. Но еще есть время. А ты сам где был?
— Я люблю Затибрье. И вообще Тибр.
Итальянец, который любит тишину? Она рассмеялась — такое она позволяла себе только в темноте, когда даже сама себя не могла видеть.