Я бегу по коридору, поднимаюсь к шкафчику Джейн и просовываю внутрь через щелочку записку, которую написал вчера вечером:
Кому: Гудини
От кого: Уилл Грейсон
Тема: Думаешь, в парнях разбираешься?
Дорогая Джейн,
чтобы ты знала: Каммингс изменял обеим своим женам. С проститутками.
Твой Уилл Грейсон
глава десятая
тайни купер.
тайни купер.
тайни купер.
я снова и снова повторяю про себя это имя.
тайни купер.
тайни купер.
оно просто смешное, да и вся история смешная, но остановиться невозможно.
тайни купер.
если я достаточно много раз его повторю, может, удастся пережить то, что айзека не существует.
началось все тем вечером. перед «френчи». я все еще в шоке. не могу даже сказать, это пост-травматический стресс или постстрессовая травма. в любом случае, только что оказалась стертой значительная часть моей жизни, и у меня нет никакого желания это пространство заполнять. оставь меня с этой пустотой, говорю я. оставь меня умирать.
но тайни не оставляет. он затеял игру «у меня бывало и похуже», но победителем выйти не может, потому что либо это было нечто такое, что вообще не хуже («не натуральный блондин оказался»), либо настолько хуже, что это как будто перечеркивает все твои чувства («однажды мой друг не пришел на свидание… а оказалось, что его сожрал лев! его последним словом было мое имя!»).
но он ведь старается помочь. и мне, пожалуй, не стоит от этого отказываться, когда мне это нужно.
д. у.г. в свою очередь тоже старается помочь. на заднем плане замаячила девчонка, не сомневаюсь, что это та знаменитая (печально) джейн. первая попытка д.у.г. меня поддержать оказывается даже хуже, чем у тайни.
д. у.г.: я понимаю, что это хреново, но в каком-то смысле это к лучшему.
воодушевляет это не больше, чем фильм, в котором гитлер обжимается со своей подружкой и вообще хорошо проводит время. это противоречит правилу птичьего говна, как я его называю. ну, слышали же, как говорят, что, если на тебя насрет птица – это на удачу? и люди в это верят! а мне хочется схватить их за грудки и сказать: «вы че, не понимаете, что эту примету придумали, потому что никто не знает, как еще можно утешить человека, на которого нагадили?» и ведь все постоянно так делают – даже не только в связи с такими временными невзгодами, как птичье говно. потеряли работу? это же отличная возможность! жизнь не удалась? значит, дальше будет только лучше! бросил парень, которого никогда и не было? я понимаю, что хреново, но в каком-то смысле это к лучшему.
я уже готов лишить д.у.г. его права называться уиллом грейсоном, но тут он продолжает:
д. у.г.: я про то, что любовь завязана на правде. потому что друг без друга они невозможны, согласен?
и я даже не знаю, что меня больше поразило – тот факт, что какой-то незнакомец меня услышал, или то, что он формально совершенно прав.
другой уилл грейсон уходит, оставив меня с моим новым знакомым размером с холодильник, который смотрит на меня так искренне, что хочется ему дать оплеуху.
я: тебе не обязательно со мной оставаться, честно.
тайни: и что же, я брошу тебя страдать одного?
я: да это куда больше, чем страдания. это полное отчаяние.
тайни: нуууууууу.
и тут он меня обнимает. представьте, как если бы вас обнял диван. вот на что это похоже.
я (задыхаясь): я задыхаюсь.
тайни (гладя меня по голове): не расстраивайся.
я: чувак, мне так не легче.
я отталкиваю его. он как будто обижается.
тайни: ты чуваком меня назвал!
я: извини. я просто…
тайни: я же помочь тебе пытаюсь!
вот на такой случай мне надо носить с собой запас таблеток. мне кажется, нам бы сейчас обоим двойная доза не помешала.
я (опять): извини.
и тут он смотрит на меня. это так странно, в том смысле, что он реально меня видит. и мне от этого совершенно неудобно.
я: что такое?
тайни: спеть тебе песню из «танцора тайни: история того самого тайни купера»?
я: пардон?
тайни: это мюзикл, над которым я сейчас работаю. основан на событиях моей жизни. мне кажется, одна из песен тебе сейчас может на пользу пойти.
мы стоим на углу, возле порномагазина. мимо ходят люди, много людей. чикагцы – нельзя и представить себе менее музыкальных людей, чем чикагцы. а я полностью раздавлен. у меня в голове сердечный приступ. меньше всего мне сейчас надо, чтобы эта примадонна запела. но разве я возражаю? делаю ли шаг в сторону того, чтобы всю оставшуюся жизнь прожить в метро, питаясь крысами? нет. я лишь тупо киваю, потому что тайни так хочет спеть эту свою песню, что только урод отказался бы.
он кивает и начинает напевать себе под нос. поймав мотив, тайни закрывает глаза, раскидывает руки и поет:
тайни не просто поет эту песню, он словно гонит слова изо рта розгами. не сомневаюсь, что они пересекут озеро мичиган и распространятся почти по всей канаде и дойдут до северного полюса. фермеры в саскачеване обливаются слезами. санта поворачивается к миссис клаус и спрашивает: «что это за хрень?» я просто огорошен, но тут тайни открывает глаза и смотрит на меня с такой явной заботой во взгляде, что я даже не представляю, как быть. никто для меня ничего подобного уже сто лет не пытался сделать. если не считать айзека, которого не существует. а тайни, что бы вы о нем ни думали, точно настоящий.
он предлагает пройтись. и я снова тупо киваю. планов-то получше у меня нет.
я: ты кто вообще такой?
тайни: тайни купер!
я: не может быть, чтобы тебя звали тайни.
тайни: да. это ирония.
я: ой.
тайни (цыкает): не надо ойкать мне. мне нормально. у меня просто кость широкая.
я: чувак, у тебя не только кость широкая.
тайни: значит, во мне много чего любить!
я: но на это и сил много уйдет.
тайни: дорогой, я того стою.
самое ненормальное, что я обязан признать: в нем есть что-то привлекательное. не понимаю. Но даже при том, что он огромен, словно дом (не домишко какого-то бедняка, учтите), у него поразительно гладкая кожа, яркие зеленые глаза, и все пропорционально. поэтому тайни меня не отталкивает, чего я ждал бы в отношении человека, который больше меня в три раза. мне хочется объявить, что мне надо пойти кое-кого убить, а не гулять тут с ним. но тайни как-то немного развеивает мысли об убийстве. хотя это не значит, что они вообще пропадают.
по пути к миллениум-парку он рассказывает о своем «танцоре тайни» и о том, каким трудом ему все это дается: написать, сыграть, поставить, спродюсировать, проработать хореографию, продумать костюмы, свет, декорации, а также добиться финансирования. в целом он не в своем уме, и поскольку я тоже изо всех сил хочу из своей головы выбраться, я очень стараюсь следить за его рассказом. как и в общении с маурой (драная ведьма тварь муссолини «аль-каида» дарт вейдер никчемность), мне самому ничего говорить не приходится, и это отлично.
когда мы подходим к парку, тайни направляется прямиком к бобу. я почему-то не удивлен.
боб – это реально идиотская скульптура, которую создали специально для миллениум-парка, – наверное, в сам миллениум – изначально она называлась иначе, но все стали звать ее бобом, и это прилипло. она и выглядит как огромный полый металлический боб с зеркальной поверхностью, под который можно зайти и посмотреть на себя как в кривом зеркале. я его уже видел во время школьных экскурсий, но впервые попал сюда с такой громадиной, как тайни. обычно свое отражение находишь не сразу, но на этот раз я знаю, что я – изогнутая веточка рядом с огромным шарочеловеком. увидев себя таким, тайни хихикает. естественно так, и-хи-хи-хи. когда девчонки так делают, меня это бесит, потому что звучит фальшиво. но у тайни – нет. такое ощущение, что его сама жизнь пощекотала.
попробовав изобразить перед отражающей поверхностью боба балерину, бейсболиста, замахивающегося битой, девицу из клипа «памп-ап-зе-джем» и танцующую девушку на вершине горы из мюзикла «звуки музыки», тайни ведет меня к скамейке с видом на лейк-шор-драйв. я-то ждал, что он к этому моменту уже весь вспотел, потому что, если посмотреть правде в глаза, почти все толстяки запотевают даже пока твинки[13] до рта донесут. но тайни настолько сказочный, что не потеет.
тайни: ну, расскажи тайни, что тебя беспокоит.
ответить я на это не могу – он так это сказал, что вместо «тайни» запросто можно подставить слово «маме».
я: а тайни может нормально разговаривать?
тайни (изо всех сил подражая андерсону куперу[14]): может, да. но когда он это делает, выходит далеко не так весело.
я: ты как педик.
тайни: гм… а на это типа нет причин?
я: да, но. я не знаю. мне педики не нравятся.
тайни: но сам-то ты себе наверняка нравишься?
блинский блин, хотел бы я тоже быть с той же планеты, откуда он прилетел. он это серьезно? я смотрю на тайни и понимаю, что да.
я: с чего бы я вдруг себе нравился? никому не нравлюсь.
тайни: мне нравишься.
я: ты меня не знаешь совсем.
тайни: но хочу узнать.
это так глупо, но я вдруг начинаю орать.
я: заткнись! заткнись!
тайни вроде сильно обиделся, так что приходится объясняться.
я: ха, блин, не в тебе дело, ясно? ты хороший. а я нет. я плохой. понял? и прекрати это!
теперь он не обиженный; теперь он грустный. за меня грустит. он видит меня насквозь. боже.
я: какой бред.
тайни как будто знает, что если он до меня дотронется, то я, наверное, сорвусь на нем и начну его колотить, расплачусь, после чего ни за что не захочу его видеть. поэтому он молча сидит, а я хватаюсь за голову, словно чтобы ее не разорвало – в буквальном смысле. дело-то в том, что ему даже не обязательно меня трогать, потому что тайни купер такой человек, что когда он рядом, ты это знаешь. ему достаточно просто быть поблизости.
я: черт черт черт черт черт черт черт черт
вот что самое ненормальное и гадкое: где-то в глубине я думаю, что заслужил это. что, может, если бы я не был таким говном, айзек оказался бы настоящим. не будь я таким дерьмовым человеком, у меня все могло бы пойти нормально. и это несправедливо, потому что я не просил, чтобы папа нас бросил, я не просил депрессию, я не просил, чтобы мы были бедные, я не просил, чтобы меня возбуждали пацаны, я не просил уродиться таким тупым, я не просил, чтобы у меня настоящих друзей не было, я не просил, чтобы у меня такое дерьмо лезло изо рта, которое лезет, когда я его открываю. я надеялся лишь немного передохнуть от всего этого, надеялся на хоть что-то одно хорошее, блин, а оказалось, что запрос явно чрезмерный, я слишком размечтался.
и я не понимаю, почему этот парень, который сам о себе мюзиклы пишет, сидит со мной. я что, настолько жалкий? или ему звездочку дают за заслуги, когда он по кускам собирает разбитых людей?
я отпускаю голову. не помогает. вынырнув на поверхность, я смотрю на тайни, и опять меня охватывает это странное чувство. он не просто на меня смотрит – он меня видит. и глаза у него практически сияют.
тайни: я никогда на первом свидании не целуюсь.
я смотрю на него, совершенно ничего не понимая, а он потом добавляет:
тайни: …но иногда делаю исключения.
мой прежний шок сменяется шоком другого вида, ударом тока, так как в этот самый момент, хотя он и огромный, хотя он и совсем меня не знает, хотя он занимает места на скамейке в три раза больше, чем я, тайни купер вдруг на удивление начинает казаться несомненно привлекательным. да, кожа гладкая, улыбка мягкая, а самое главное глаза – в них такая дикая надежда, такое безумное желание и какая-то смешная взбалмошность, и даже при том, что, на мой взгляд, это совершенно глупо, и при том, что никогда не почувствую того, что чувствует он, я как минимум не против его поцеловать и посмотреть, что произойдет. тайни после сказанного начинает краснеть, и даже наклониться ко мне робеет, поэтому я сам приподнимаюсь и целую его с открытыми глазами, потому что мне хочется увидеть его удивление и счастье, ведь своих я не увижу и даже не почувствую.
это не как целовать диван. это как целовать парня. парня наконец-то.
он закрывает глаза. когда мы отстраняемся друг от друга, тайни улыбается.
тайни: я и не предполагал, что так проведу вечер.
я: уж а я-то.
мне хочется убежать. не с ним. просто лишь бы не возвращаться в школу, к своей жизни. если бы меня там не ждала мама, я бы, наверное, это сделал. мне хочется убежать, потому что я все потерял. уверен, что, если бы я сказал это тайни куперу, он бы отметил, что потерял я не только хорошее, но и плохое. что, солнце завтра встанет или еще какое дерьмо в этом духе. но я бы ему не поверил. ни во что из этого я не верю.
тайни: слушай, я ведь даже не знаю, как тебя зовут.
я: уилл грейсон.
он подскакивает со скамейки, едва не повалив меня в траву.
тайни: нет!
я: э… да?
тайни: ну это же вообще самое шикарное!
и начинает хохотать и орать.
тайни: я целовался с уиллом грейсоном! я целовался с уиллом грейсоном!
заметив, что напугал меня больше, чем акула, он снова садится и продолжает.
тайни: я рад, что это был ты.
я вспоминаю другого уилла грейсона. интересно, как у него дела с джейн.
я: но я-то не из таких, материал о ком в журнал севентин посылают.
у тайни свет в глазах вспыхивает.
тайни: он тебе рассказал?
я: ага.
тайни: его же, считай, обокрали. я так взбесился, письмо в редакцию писал. но его даже не опубликовали.
я вдруг начинаю страшно завидовать, что у д.у.г. есть такой друг, как тайни. я даже подумать не могу о том, чтобы кто-то из-за меня в редакцию писал. я представить не могу, что кто-то хоть что-то для моего некролога напишет.
я обдумываю все случившееся, в том числе, что, когда вернусь домой, мне даже поделиться не с кем будет. потом смотрю на тайни и, к собственному удивлению, снова его целую. потому что а фигли. вот совершенно – ну а фигли.
это длится какое-то время. и от поцелуев с таким большим парнем я сам становлюсь большим. в паузах он спрашивает, где я живу, что сегодня произошло, какие у меня планы на жизнь, какое мороженое больше всего люблю. я отвечаю на те вопросы, на которые могу (это почти только про где живу и мороженое), а насчет остального, говорю, представления не имею.
на нас особо никто не смотрит, но мне начинает так казаться. поэтому мы останавливаемся, и я не могу удержаться от мыслей об айзеке, и хотя этот поворот с тайни получился интересным, в целом-то все равно все плохо, как будто ураган разрушил мой дом. а тайни – единственная уцелевшая комната. мне кажется, что я ему как будто что-то за это должен, так что я говорю
я: я рад, что ты есть.
тайни: я сейчас тоже рад быть.
я: ты даже не представляешь, как насчет меня ошибаешься.
тайни: это ты даже не представляешь, как насчет себя ошибаешься.
я: прекрати.
тайни: только после тебя.
я: я предупреждаю.
я понятия не имею, как любовь завязана на правде, и наоборот. я тут о любви даже не думаю. пока еще слиииишком рано. но я хочу, чтобы все было честно. и хотя я спорю с тайни и спорю с собой, правда становится все более очевидной.
пора нам подумать о том, как, блин, из этого может хоть что-то выйти.
Глава одиннадцатая
Остается десять минут до звонка на первый урок, когда я, сидя спиной к своему шкафчику, вижу в коридоре бегущего в мою сторону Тайни с плакатами, анонсирующими прослушивание, в руках.
– Грейсон! – вопит он.
– Привет, – отвечаю я. Встаю, беру у него плакат и прижимаю к стене. Тайни роняет остальные и тот, что держу, принимается прикреплять скотчем, отрывая его зубами. Потом поднимает брошенные, делает несколько шагов в сторону, и процедура повторяется. И все это время он говорит. Сердце у него колотится, он моргает, дышит, почки выводят токсины, и он говорит – все эти процессы у Тайни совершенно неконтролируемые.
– Извини, что не вернулся за тобой к «Френчи», но я подумал, ты сообразишь, что я взял такси. Короче, мы с Уиллом дошли до Боба, и, блин, Грейсон, я знаю, что такое уже говорил, но он мне серьезно понравился. Ну, ты же понимаешь, только с тем, кто серьезно нравится, можно дойти до самого Боба, слушая, как он рассказывает о своем друге, который ему не друг ни в каком смысле, – а еще я ему спел. И представь себе, Грейсон: я целовался с Уиллом Грейсоном! Я. Блин. Целовался. С самим. Уиллом. Грейсоном. И типа ничего личного, но я тебе уже триллиард раз говорил, что, хоть ты и отменный пацан, я бы левое яйцо поставил на то, что никогда не буду целоваться с Уиллом Грейсоном, – но представляешь!
– Ага… – отвечаю я.
Но Тайни даже не дожидается окончания этого «ага», он говорит дальше:
– И он мне эсэмэски шлет каждые сорок две секунды, причем гениальные, я так рад, потому что в кармане приятно вибрирует, такое напоминание у бедра. Что он… Вот еще одна. – Я держу плакат, а Тайни достает из кармана джинсов телефон. – Кайф.
– Что пишет? – интересуюсь я.
– Это конфиденциально. Мне кажется, он рассчитывает, что я болтать об этом не буду, понимаешь?
Я мог бы отметить, насколько смешно думать, что Тайни не проболтается, но молчу. Он приклеивает плакат и шагает дальше по коридору. Я за ним.