Катя поразилась: как это все хранится в светлых Анфискиных мозгах и вот так потом высыпается из них, точно горох? Все же эрудиция у нее что надо!
– Вот, пожалуйста, любуйтесь. Лот номер 78. Фигурка богини Бастет. Бронза. Двадцать пятая династия.
Они все посмотрели туда, куда указывал Гайкин на соседний стол, освобожденный от всех нагромождений. В середине этакий большой колпак из стекла, поставленный прямо на крышку стола. А под ним маленькая фигурка из бронзы на каменном постаменте.
– Богиня-кошка Бастет, – сказала Кристина. – Боже правый, двадцать пятая династия!
Анфиса ринулась первой. Катя медленно подошла к столу. Изящнейшая статуэтка из бронзы тонкой стройной обнаженной женщины с узкими бедрами, маленькой грудью, длинной шеей и головой кошки. Поразительный натурализм деталей. Выражение миндалевидных кошачьих глаз странное… словно эта кошка… эта женщина улыбается – вот так глазами и кошачьей пастью.
– Богиня-кошка, – Катя наклонилась к стеклянному колпаку. – Надо же, она кошка… Это что же, был храм кошек? Священных животных в Египте?
Олег Гайкин кивнул. Анфиса вытащила вторую камеру. Начала снимать.
– Египтяне кошек хоронили, как людей, мумифицировали. А мумии у вас тут есть в коллекции? – спросила она.
– Семнадцать артефактов – мумии кошек с храмового кладбища холма Телль-Баста, – ответил Олег Гайкин.
– А у меня тоже вопрос, – Катя обернулась к нему.
– Да? Что вас интересует?
– Ваш даритель, ну тот, кто подарил эту коллекцию музею, владелец, он жив-здоров?
– К сожалению, не здоров и не жив, – за Гайкина ответила Кристина. – Он умер. Музей получил «Проклятую коллекцию» в дар по завещанию.
– Это лишний раз подтверждает точность названия коллекции – «Проклятая», – Катя отошла от стола с фигуркой. – Нельзя просто так взять и ограбить храм, забрав оттуда храмовые сокровища, ведь правда? Вы вот египтолог, вы как считаете? Разве допустимо рыться в могилах, выкапывать мертвых – эти мумии, они же мертвецы, они были похоронены.
– Никто не грабил храмы. Не передергивайте. Это вы меня подначиваете, да? – Гайкин посмотрел на Катю в упор. – Вообще у названия этой коллекции много значений. Смерть – да… владельцы умирали, это факт. Но все люди смертны. Эта коллекция… она уникальна. И по своему влиянию на науку тоже, на весь процесс изучения Египта. «Проклятая коллекция» – явление в истории и в египтологии. Она всегда являет некие знаки.
– Как это понять – знаки?
– Говорят, там, где она появляется, – в доме, в музейном собрании… там всегда начинают происходить некие события… порой странные вещи. Такие, которые возможны, но маловероятны. Люди ведут себя иногда так, как они бы никогда не повели себя.
– Как это? – Кате было любопытно, но и только. Этот треп о египетских древностях…
– Ну, например, та покойная певица, Соловей Египта, она всегда была очень тучной особой, обожала поесть. И вот она купила в Швейцарии эту коллекцию. И почти сразу же, на следующий день, легла в клинику для похудения. Начала горстями принимать снижающие вес таблетки, села на строжайшую диету. В результате скоропостижно скончалась. А до этого сорок лет жила себе спокойно, была обаятельной толстухой.
Катя заметила, что Гайкин, говоря все это, смотрит на полную Анфису. Отчего-то взгляд его… этого симпатичного, в общем-то, мужчины – молодого, видного собой, не понравился Кате.
Но Анфиса ничего не заметила, даже, кажется, не слышала – она снимала фигурку богини-кошки!
– Коллекция, если опять-таки следовать логике легенды, оказывает влияние на людей и окружающий мир. А смерть – это самое сильное воздействие, окончательное, так сказать, – Гайкин достал из ящика хлопковые перчатки.
– Бастет была божеством только кошек, священных животных? – спросила Катя.
– Не только. Кошка в Египте символ плодородия, это женское божество. Бастет олицетворяла собой секс и одновременно материнство. Для нас это странно – такое сочетание, а египтяне все смешивали, как оно и есть в жизни. Секс, постель, могучие силы плоти и материнство, деторождение. Бастет даровала детей и легкие роды женщинам. Ей поклонялись так же ревностно, как богу солнца Ра.
Кристина обошла стол, над которым горел мощный софит, и встала напротив Гайкина.
– Ну что, Олег, вы… ты нам что-нибудь покажешь интересное? – спросила она весьма сухо.
Катя поняла – ей не нравится, что Гайкин так охотно (а ведь не хотел сначала, прочь гнал) беседует с ними.
– Ты ведь, кажется, хотел заняться номером первым? – продолжала Кристина. – Это просто отлично. Получатся прекрасные фотографии для нашей будущей выставки.
Катя оглядела огромный стол. На одном конце притулились ноутбук, кипа бумаг, пластиковые папки со скоросшивателем, но все это сдвинуто, чтобы освободить место…
Под софитом на столе – нечто, прикрытое тканью из льна. Какой-то продолговатый предмет. Не слишком большой. Но и не маленький.
Олег Гайкин осторожно убрал ткань.
На столе – прямоугольный ящичек из полированного дерева.
– Это так называемый номер первый «Проклятой коллекции», – сказал он. – Саркофаг всегда отсутствовал, с самого начала. Так что сказать, кто перед нами… точнее, что это такое, мы не можем. Версий много. На протяжении полувека именно лот номер первый обрастал немыслимым количеством слухов и предположений. Одно установлено точно – это артефакт эпохи Птолемеев, то есть, по меркам Египта не слишком древний. Обнаружен в ходе раскопок все там же, на священном кладбище холма Телль-Баста. Там хоронили храмовых кошек и людей тоже, которые служили храму. Там нет четкой границы между захоронениями.
Он снял крышку полированного дерева.
Внутри – льняная ткань, древесные стружки и сухие листья какого-то растения.
– Учтите, мы с вами не первопроходцы, – сказал Олег Гайкин. – Коллекция постоянно переходила из рук в руки. Артефакты распаковывали, осматривали, затем снова паковали в ящики. Так что и номер первый десятки раз извлекали отсюда, осматривали, изучали.
Он наклонился над странным ящиком. Анфиса грудью сунулась вперед с камерой.
Катя тоже подвинулась ближе, но внезапно…
Снова это ощущение… кто-то смотрит…
Чей-то взгляд – она ощутила его спиной.
Она оглянулась – просторное хранилище все так же освещают матовые шары люстр под потолком. Но свет тусклый. Шкафы вдоль стен, ниши. Когда смотришь туда после яркого света софита, точно слепнешь.
Никого.
Нет, тут никого нет.
– Ри, расстели покров, – попросил Олег Гайкин.
Кристина подошла и аккуратно постелила на стол рядом с ящиком льняную ткань.
Гайкин засунул обе руки в ящик и извлек из стружек и сухих листьев…
Кате показалось, что это какой-то сверток. Нет, ворох лент – желтых, полуистлевших, пропитанных бальзамической смолой.
– Мумия? – ахнула Анфиса. – Это настоящая мумия, да?
– Это необычная мумия, – Гайкин уложил сверток на специальную подставку, которую Кристина быстро поставила на ткань.
Медленно, очень медленно, осторожными движениями он начал раскрывать сверток, словно это был драгоценный бутон.
Что-то сморщенное, черное, с запавшими глазницами и свалявшейся короткой шерстью…
Голый оскаленный череп, обтянутый ссохшейся кожей.
– Кошка, это же кошка! Мумия! – Анфиса щелкала камерой.
Гайкин ничего не ответил, он продолжал очень осторожно раскрывать сверток дальше. Кристина, словно хирургу, подала ему пинцет и зажим для тканей.
Из вороха погребальных бинтов появилась… рука. Почти что скелет, тоже обтянутый иссохшей кожей. Туловище. Вторая рука. Скрюченные крохотные пальцы.
Руки и туловище человека. Маленького человека.
Запавшие глазницы…
Изуродованная смертным оскалом пасть с крохотными зубами.
Катя… она отпрянула от стола. У нее внезапно потемнело в глазах.
– Что это такое? – хрипло спросила Анфиса.
От неожиданности она даже опустила камеру, уставившись на маленькое чудовище, которое предстало их взору в погребальных бинтах.
– Это номер первый «Проклятой коллекции». Возможно, из-за этого существа коллекция лишь добавила себе зловещей славы, – Олег Гайкин распрямился. – Никогда прежде ничего подобного во время раскопок не находили. Мумия совершенно уникальна. Не пугайтесь, это не какой-то там монстр, мутант. Это совмещенная мумия.
– Как это – совмещенная? – спросила Катя.
Тьма в глазах растаяла, но… Пришлось даже опереться на крышку стола. Колени подгибались. Нет, не от страха, от какого-то иного чувства, словно слабость разлилась по всему телу, лишая воли и сил.
– Голова бесспорно кошки, и взята она от животного. А вот тело девочки возраста примерно около двух лет. У ребенка удалили голову и во время процесса бальзамирования пришили к телу голову животного. Швы отчетливо просматриваются на коже под бинтами. Это впервые было установлено еще в восьмидесятых годах, когда мумию впервые подвергли сканированию.
– Голова бесспорно кошки, и взята она от животного. А вот тело девочки возраста примерно около двух лет. У ребенка удалили голову и во время процесса бальзамирования пришили к телу голову животного. Швы отчетливо просматриваются на коже под бинтами. Это впервые было установлено еще в восьмидесятых годах, когда мумию впервые подвергли сканированию.
– Но зачем это сделали? Жуть какая – отрезать голову ребенку. И кто, кто до такого додумался? – Анфиса снова нацелила камеру на лот номер первый.
– Ну, с вопросом кто – легче всего, – Олег Гайкин рассматривал кисть мумифицированной руки. – Те, кто занимался бальзамированием и похоронами. Скорее всего жрецы храма богини Бастет. Если бы была обнаружена гробница… но ничего такого не нашли. Не было ни украшений, ни саркофага. Все затерялось во времени. Возможно, гробница все же имелась, но ее разграбили еще в глубокой древности. Эту вот причудливую мумию перезахоронили на кошачьем кладбище. Вопрос ЗАЧЕМ породил десятки версий и у египтологов, и у коллекционеров. Возможно, это был какой-то ритуал, связанный с культом плодородия и деторождения.
– Этот вот ужас связан с культом деторождения? – спросила Катя.
– Для египтян это не ужас. Это воплощение богини Бастет. Не статуя, а живой… точнее, погребальный объект культа. Некий фетиш. Но это не принесение девочки в жертву, они не практиковали человеческих жертвоприношений. Возможно, это некий знак.
– Знак?
– Мумия-оберег, получившая по верованиям жрецов часть силы богини Бастет. Ей молились о легких родах и защите детей от болезней и смерти. Ведь нет ничего страшнее, чем гибель маленького ребенка.
– Кошке ведь тоже отрезали голову, – произнесла Кристина.
Она смотрела на номер первый.
– Что, Ри? – Олег повернулся к Кристине.
Она сняла очки, словно у нее внезапно устали глаза смотреть на это.
– Обезглавить два трупа – ребенка и животного, чтобы в результате получить одну мумию, – сказала она. – Да, этот артефакт станет бесспорным гвоздем всей коллекции. Надо подумать, как его разместить в экспозиции. Чтобы это не слишком пугало и шокировало слабонервных. И необходимо составить пояснительную аннотацию с изложением хотя бы двух-трех версий о том, для чего все же они сотворили такое в эпоху Птолемеев.
Олег Гайкин кивнул. Анфиса продолжала фотографировать, как одержимая. Катя… она пожалела о том, что хранилище лишено окон. Глоток свежего воздуха сейчас ей бы не помешал.
Глава 16 Жизнь вторая
Еще около часа они провели в хранилище, наблюдая, как Олег Гайкин работает с лотом первым, совмещенной мумией.
Потом Анфиса, вроде бы никак внешне не выказывавшая никаких признаков упадка духа, шепнула на ухо Кате:
– Надо убираться отсюда, а то меня сейчас стошнит.
Менеджер Кристина, наверное, все поняла без их просьб, потому что сказала:
– Если вы насладились зрелищем и закончили фотографировать, мы можем оставить профессора. Ему нужно работать, не станем ему больше мешать.
Они вышли из хранилища, покружили по тем же самым неприветливым коридорам (Катя подумала – сколько же тут ходов в этом Нижнем царстве), и Кристина вывела их туда, откуда эта экскурсия и началась, – в вестибюль у закрытых касс, к подножию парадной лестницы.
Тут она вежливо извинилась, сказала, что у нее куча дел в связи с репетицией ночи музеев, радушно посоветовала им «побродить по залам и сделать отличные снимки».
Когда они остались одни, Катя оперлась о перила лестницы.
– Отошла? – спросила она Анфису.
– Ох, да. Вроде сначала ничего. Даже любопытно. Но когда он там стал ее щупать, эту совмещенную мумию, пинцетом что-то ковырять… и когда он к микроскопу с этим пошел… Не знаю, я как-то аж вспотела вся, – Анфиса промокнула лоб бумажным носовым платком. – Прямо холодный пот меня прошиб. Как он там только не рехнется с этими своими мумиями? Ведь он один в том зале. А время уже… Катя, время-то к полуночи!
Катя глянула на часы. Она редко носила часы, но сюда, в музей, точно в большую экспедицию экипировалась. Время без четверти одиннадцать. Анфиса всегда все любит прибавлять. Кате хотелось поделиться с подружкой своими ощущениями, мол, не показалось ли тебе, душа моя, что профессор Гайкин там в зале… не один вовсе… Не почувствовала ли ты там того же, что и я, раз тебя «прошиб холодный пот»? Но потом Катя решила, что все это глупости. Достаточно взглянуть сейчас на бледное Анфисино лицо, покрытое капельками пота. Пугать перепуганного – последнее дело. Но Анфиса вздохнула, достала из своих необъятных карманов палочку печенья, разделила ее пополам, сунула Кате.
Захрустела, оглянула парадную лестницу – золотистые колонны, бежевая ковровая дорожка с алой полосой. Свет на втором этаже притушен. И никого на всем этом огромном пространстве.
– Эге-гей! – Анфиса тихо воскликнула: – Кать, мы же тут одни! Ну вот, и начинается наша музейная ночь. А та жуть… и эта «Проклятая коллекция»… Кать, да я такие снимочки сделала – пальчики оближешь! И, конечно, когда они выставят все эти свои артефакты здесь, да тут очереди будут от метро, как тогда, на Золото Трои в первые месяцы. А я… то есть мы, мы с тобой первые все это увидели и сняли!
Кате хотелось сказать, что из всей «Проклятой коллекции» они пока что увидели всего два артефакта. Но она и тут промолчала. У Анфисы резко улучшилось настроение. Она – художник по жизни, она подвержена вот таким эмоциональным перепадам.
– Ладно, мне надо переодеться в джинсы, – сказала Катя, – и айда бродить по залам.
В туалете музея она спокойно переоделась – джинсы, балетки, футболка. Костюм спрятала в приготовленный пластиковый мешок и вместе с другими вещами решила оставить в гардеробе.
Гардероб пуст. Пост у выхода, где днем стоит полицейский – тоже. Двери закрыты. Над дверями – камера наблюдения.
Катя отсалютовала камере и показала – вот, я оставляю тут наши вещи – сумки и свой деловой костюм. Вот вешаю пластиковый чехол с ним на вешалку.
А затем они с Анфисой двинулись в поход. Медленно, под аккомпанемент громкой связи из динамиков – в музее шла проверка охранных систем и систем освещения залов. Сотрудники-невидимки, оставшиеся дежурить в ночь репетиции, переговаривались. Треск раций – у охранников, голоса, как эхо…
– Они хотят создать тут под занавес в ночь музеев полную иллюзию, что посетители одни. Но здесь будут только экскурсии по записи. Я в Интернете смотрела, они уже почти закрывают листы – столько желающих, – Анфиса нацеливалась камерой то туда, то сюда.
Они вошли в Античный зал. Он был освещен полностью. Головы Быков отбрасывали рогатые тени на стены. Анфиса фотографировала портик храма Эрехтейона. Катя медленно бродила среди статуй.
Кондиционеры под потолком струили прохладный воздух.
Катя села на банкетку.
Ну вот, ну вот… ночь в музее…
И они действительно смотрят на нас – все эти античные герои с фризов Парфенона.
Но как холоден, как равнодушен их взгляд. Они словно спрашивают – зачем вы здесь?
Вам мало дня? Ночью тут своя особая жизнь. И чужим – тут не место.
– Классно! Просто классно, и все равно не по себе как-то, – Анфиса опустила камеру. – Это потому что у всех этих статуй словно нет глаз. Точнее, глаза есть, но они… я вот читала, в Элладе в храмах статуи раскрашивали, придавали лицам выражение. И правильно делали!
Они двинулись дальше по залам огромного музея.
У закрытых дверей зала Золото Трои стояли двое охранников с рациями и разговаривали с кем-то, кто, видимо, давал им какие-то указания.
Охранники кивнули Кате и Анфисе и показали – проходите дальше по залам экспозиции.
Катя и Анфиса повиновались беспрекословно и попали в знаменитый Итальянский дворик. У входа в зал искусства Средних веков Катя увидела двух женщин – смотрителей музея и менеджера Кристину. Та помахала им рукой, но подходить не стала, переговорила со смотрителями и куда-то ушла. Смотрители тоже скрылись в залах искусства Средних веков.
А Итальянский дворик остался целиком в распоряжении Кати и Анфисы.
Анфиса долго и вдохновенно фотографировала копию Давида Микеланджело. Причем выбирала для съемки совершенно невообразимые ракурсы. В конце концов она даже улеглась с цифровой камерой на мраморный пол.
Катя кружилась в танце вокруг конных статуй. Потом ей вспомнилось, как в фильме «Старики-разбойники» вот такой же конный рыцарь, точнее бронзовый конь, дает копытом под зад заплутавшему в музее ночью персонажу то ли Никулина, то ли Евстигнеева.
– Всегда мечтала очутиться здесь… одна… И раз, два, три, и раз два, три, – Катя кружилась в вальсе вокруг конников. – Синьоры, мы тут немножко бесимся, но вы уж простите нас… у вас вечность впереди, а у нас только эта ночь… Я в этот музей приходила еще школьницей, нет, еще дошкольницей, а вы все как стояли тут, так и стоите… И вы совсем не постарели, совсем не изменились, синьоры мои. Может, лишь бронза чуть позеленела.