– Так ведь света не было, как же разглядели?
– Свет уже был. Он, видно, крики услышал, прибежал с фонарем.
– Так. Значит, кроме вас троих, имеется еще четвертый очевидец, обнаруживший труп. Вы его знаете?
– Ну конечно, он тут работает у нас…
– Подождите, о нем позже и очень подробно. А сначала кое-что выясним. Значит, вы подтверждаете, что две молодые женщины-фотографы, находившиеся с вами там, случайно упали и, так сказать, в падении обнаружили тело на полу?
– Да, да, они кричать стали – тут кто-то есть, зажгите свет.
– И таким путем на их одежду могла попасть кровь?
– Ну конечно, там столько крови… они испачкались.
– Кровь ведь и на вас тоже обнаружили эксперты, Арина Павловна.
– Так я возилась с ними, в темноте-то… пыталась с пола поднять. Там что-то липкое было, я туда наступила нечаянно. Ох, кто же знал…
– Кто знал что? – спросил Елистратов.
– Что ее убьют, ну эту, которая там, на полу в крови валялась.
– Так вы ее узнали?
– Потом, когда фонарем лицо осветили, костюм, туфли… Она не из музея, она…
– Но вы ее раньше видели в музее?
– Да, в буфете и после тоже, она с менеджером Кристиной мимо нашего зала проходила, они ругались.
– Интересно. Ругались? Вам известно, кем была погибшая?
– Конечно. У нас тут третий день музей шепчется: проверка нагрянула финансовая. Как ее название-то… из этой, Счетной палаты, что ли. А это начальница их. В общем, как в бессмертной комедии – к нам ревизор приехал.
– Вы знали ее имя, фамилию?
– Нет, просто видела в буфете и потом, знала, что это та самая ревизорша.
– Так, ладно, ясно. А вот вы сказали – они ругались… ваш менеджер с аудитором Счетной палаты?
– С кем, простите? – переспросила удивленно Арина Павловна. – А, это так должность называется. Да, спорили. Она и менеджер Кристина Ольхова. Ох и язва она, любого мужика за пояс заткнет!
– А о чем же они ругались с гражданкой Юдиной, ревизором, как вы ее называете?
– Не могу сказать, не слышала. Они проходили мимо дверей Египетского зала, а я их видела из своих дверей из комнаты Мумий.
– А когда это было примерно?
– Днем.
– То есть накануне убийства?
– Да, днем, время вам точно я сказать не могу.
– Понятно. Теперь расскажите мне о четвертом свидетеле. О том, кто с фонарем. Значит, он работает тут, в музее.
– Это Миша, наш электрик. Но он все себя по-иностранному называет – Майк. У него и отец здесь служит.
– Да? Как интересно. И где? Тоже смотрителем?
– Он по сигнализации спец и по всем этим системам – ну там, камеры, датчики. Заместитель начальника службы безопасности по технике, вот кто он такой. А сынок молодой, он его сюда электриком пристроил.
– И этот Майк, откуда он появился?
– Из коридора.
– С какой стороны?
– Не могу вам сказать. Я сначала пятно света увидела, оно двигалось и в покойную прямо уперлось, кровь на полу… волосы все в крови. Такой страх.
– Этот Майк, он стал вам помогать?
– Он застыл, как истукан. Знаете, он вообще какой-то…
Арина Павловна на секунду умолкла.
– Да, да продолжайте. Так какой он?
– Странный. Грех, конечно, напраслину возводить, но в первую секунду я до такой степени там испугалась…
– Когда увидели труп?
– Да. То есть не совсем. Когда увидела его. Я решила, что это он ее убил. Эту женщину – проверяющую.
– У вас имелись основания так думать?
– Нет, нет, что вы. Просто я очень испугалась. Я велела ему звать на помощь. И он по мобильному позвонил отцу. Тот сразу прислал охрану. И сам потом прибежал.
Так вот, значит, как охранники оказались на месте так быстро, – подумала Катя. – А я не заметила, как этот парень звонил.
– Ну что ж, благодарю вас. К сожалению, некоторые вещи из вашей одежды экспертам придется изъять, я уже сказал – на вас тоже следы крови.
– Я понимаю, берите. Это ж надо, такой ужас и где, у нас в музее!
Елистратов сам лично проводил женщину к двери, передавая ее с рук на руки экспертам. В дверях обернулся в направлении шкафа и коротко махнул – сиди!
И Катя поняла – это еще не конец допросов.
Минут через пять в комнату привели нового свидетеля. И Катя узнала в нем того парня, который явился с фонарем. Шумякова сказала, что это здешний электрик. Катя приникла к щелке, разглядывая парня. Высокий, худой и… какие волосы у него длинные, густые, белые. И почти закрывают лицо, когда он наклоняет голову. Но вот он убрал их с лица. Миленький паренек, на ангелочка похож. И какой он молодой, совсем еще мальчик.
Почему это Шумякова сказала, что она испугалась его там? Решила, что это он убил?
– Вы Михаил Тригорский, – сказал Елистратов. Он тоже внимательно разглядывал парня. – И вы обнаружили труп потерпевшей.
– Я подошел, посветил, а она там валяется на полу.
– А где вы до этого находились и что делали?
– Свет начал гаснуть, когда систему проверяли. Секция за секцией. Меня послали проверить трансформатор.
– И где это?
– Тут, рядом с комнатой техников.
– Здесь? – уточнил Елистратов. – Вы находились здесь?
– Ну да, в коридоре, ящик этот в темноте пытался открыть.
– Какой ящик?
– Ну железный, трансформатор. Вон же он, в коридоре, в двух шагах, – Михаил… нет, Майк… он всегда предпочитал, чтобы его звали Майк, кивнул на дверь.
– И что произошло потом?
– Что-что… я крики услышал. Женщины кричали. Я еще удивился, чего вопят – темноты, что ли, боятся. Взял фонарь и пошел на крик.
– И что увидели?
– Там сначала ничего понять нельзя было. Они на полу возились, а эта стала орать: выключи фонарь, зови охрану!
– Кто стала орать?
– Ну эта тетка из комнаты Мумий, Арина.
– А кто на полу возился?
– Какие-то две, нет, три. Их трое было. Арина двоим подняться помогала, все совалась. Они встали, а третья осталась – как валялась, так и валяется. У нее вся башка всмятку разбита.
Катя в своем шкафу похолодела: вот по этим чертовым показаниям парня, который слова как-то цедит, словно рожает, их прямо сейчас с Анфисой можно везти в Бутырку по обвинению в убийстве. Не будь рядом с ними в тот момент Шумяковой… Вот, оказывается, как все это выглядело со стороны, когда он осветил дверь на лестницу и труп фонарем!
– Этих двоих ты знаешь?
– Нет, первый раз увидел.
– А потерпевшую?
– Сначала я ее не узнал. Потом посветил в лицо. Это проверяющая. Начальница комиссии, которую в музей прислали старуху нашу свергать. Я ее видел тут в музее – деловая такая женщина. Блондинки все дуры в абсолюте, а эта деловая, большой, видно, босс.
– О какой старухе ты говоришь?
– О нашей, – Майк усмехнулся. – О Вике Вавич. Она у нас единственная и неповторимая на весь музей. Так папа говорит.
Катя поняла, что парень очень пренебрежительно отзывается о старшем кураторе отдела личных коллекций Виктории Феофилактовне.
– Как это понять – свергать? – спросил Елистратов.
– Я не знаю. Папа так говорит. Старуха зажилась тут. Ну, в смысле на должности своей. Вот проверку – ревизию и прислали, найти что-нибудь и придраться. На пенсию ее выпрут.
– Кто мог, по-твоему, совершить убийство?
– Я не знаю.
– Так откуда ты шел?
– Я же сказал, от трансформатора.
– И все время слышал крики?
– Да, они кричали там.
– В коридоре?
– Да.
– А тебя сначала в коридоре не было?
– Нет, я же сказал, я был тут рядом с комнатой техников.
– И что случилось после того, как ты осветил фонарем и узнал потерпевшую?
– Арина просила, чтобы я вызвал охрану. Я сразу позвонил отцу на сотовый.
– Твой отец тут работает?
– Да, он замначальника службы безопасности по технике безопасности.
– Он давно работает в музее?
– Три года уже.
– А ты?
– Я примерно год.
– А почему ты не в армии?
– А у меня справка от врача, – Майк торжествующе усмехнулся. – Еще вопросы? Вы кто по званию?
– Генерал полиции.
– Ха, сам генерал меня допрашивает. За что такая честь?
– Ну ты же вместе с остальными нашел труп. Ты ценный свидетель.
– А я не люблю, когда мне сразу «тыкают».
– Ну извините, – Елистратов развел руками. – У меня сын вашего возраста. Можете быть свободны, Михаил.
Катя, когда Тригорский-младший вышел, зашевелилась в шкафу, разминая затекшие ноги, и хотела уж было «выпадать» наружу. Но снова этот повелительный жест: сиди там!
В комнату ввели высокого мужчину средних лет, плотного телосложения, в черном добротном костюме, белой сорочке, галстуке и с рацией. Так одеваются почти все охранники и начальники служб безопасности.
Катя снова затаилась. Прямо допрос нон-стоп. Вот МУР в лице Елистратова дает. Гонят, как на пожар, по горячим-то следам.
– Заместитель начальника службы безопасности музея Николай Тригорский. Явился по вашему вызову, товарищ генерал.
При звуке этого голоса – раскатистого спокойного баритона – Катя приклеилась к дверной щелке, стараясь лучше разглядеть этого Тригорского. Голос! Она всегда узнавала голос, если слышала его прежде. А этот голос она уже слышала… Только вот когда, где?
Плечи атлета, косая сажень… Блондин… Эти вот щегольские ботинки, идеально начищенные до блеска… а тогда, раньше… он был обут в домашние тапочки… И лица его сначала тоже было не видно, потому что он возник в дверях, в прихожей квартиры…
Это же тот самый отец подозреваемого, к которому ее в воскресенье привел лейтенант Миронов! Ну, точно он.
Тригорский-старший повернулся и внимательно посмотрел на шкаф для спецодежды в комнате техников. Катя совсем притихла внутри.
– Вы меня знаете? – спросил Елистратов.
– Так точно. По телевизору сколько раз видел, Петровку, 38 смотрю регулярно. И на заседание фонда правоохранительного вы приезжали, на объединенные совещания – наше областное и ваше столичное в комплексе.
– Николай… как ваше отчество?
– Николай Григорьевич.
– Николай Григорьевич, дело очень серьезное. Убийство в музее.
– Это я уже понял.
– Вообще-то в функции охраны входит обязанность предотвращать подобные прискорбные инциденты.
– Так точно, – согласился Тригорский-старший. – Я сколько раз говорил: надо усиливать меры безопасности, реформировать систему контроля за посетителями. Тотальный контроль, строжайший. И за персоналом, сотрудниками музея тоже. А то дисциплины никакой. Порядок тут нужен, новый порядок. А не эта либеральщина. Вот она где у меня, эта здешняя либеральщина, интеллигентщина, – он чиркнул ребром ладони по горлу. – Сколько раз руководству докладывал. Непосредственно начальнику службы охраны Ревунову. Он сейчас в отпуске. На островах загорает, на Канарах, а тут убийство во вверенном ему подразделении. То есть в музее. Я сколько раз докладывал, предупреждал. Так меня разве слушают? Говорят, ты ничего не понимаешь, тут музей, тут свои традиции, это ученые, отставить солдафонство… Вот и получили теперь.
– Так, ясно, с местными порядками в смысле контроля вы не согласны, – подытожил горячую тираду Тригорского Елистратов. – Что произошло сегодня?
– Репетиция ночи музеев. Еще одна напасть. Еще один финт придумали. Ответственность за сохранность вверенных культурно-материальных ценностей в разы повышается.
– Где вы находились, когда поступил вызов?
– На главном пульте. Мне сын позвонил.
– Так, на главном пульте. Тот коридор, где обнаружили тело, камеры просматривают?
– Нет. О чем я вам и говорю! Нужен тотальный визуальный контроль. А этого тут нет. Нижнее наше царство, кроме спецхранилища, по сути, визуально ничем не охвачено.
– Нижнее, простите, что?
– Нижнее царство. Это жаргон такой музейный. Залы с экспозицией – это Верхнее царство, там все под контролем, четко. А Нижнее, ну, службы и вся начинка ученая музея – свобода. Ученым все свобода нужна.
– Так где по схеме камеры?
– У спецхранилища. Я вам лучше потом на схеме покажу.
– В этот вечер, в эту ночь вы на пульте сидели, ничего подозрительного не заметили?
– Никак нет. Репетиция ночи музеев. Ни черта не работает, как всегда. Стали налаживать – так чинить надо, свет гас, сигнализация барахлит. Все как обычно.
– Когда сын вам позвонил, вы сразу спустились?
– Мне не надо спускаться. Пульт тоже внизу, в Нижнем царстве. Я немедленно послал туда своих сотрудников охраны. И сам пошел. Там были эти трое – которых вы все допрашиваете: фотографы, они не из музея, и наша Шумякова-смотритель. И сын мой Мишка. И эта женщина, мертвая.
– Потерпевшая вам знакома?
– Это Юдина – начальник проверочной комиссии Счетной палаты. Мне ее Виктория Феофилактовна официально представила. У нее, мол, как у проверяющей музей – особые полномочия. Она вольна ходить везде и проверять нас. А мы только под козырек брать.
– Так когда вы ее видели?
– В понедельник вечером, сразу как эта комиссия к нам приехала. И потом тоже все эти дни.
– А сегодня вечером?
– Сегодня вечером я ее не видел.
– Но она же осталась в здании музея.
– Это ее вольная воля – когда приходить, когда уходить. Она же проверяющая, шутка сказать – аудитор Счетной палаты.
– У нее имелся пропуск в музей?
– Так точно, пропуск через служебный вход. Но мы не фиксируем, кто входит, кто выходит. Иногда только, очень редко, проверки устраиваются по поводу дисциплины прихода на работу вовремя.
– То есть, что же получается? Любой сотрудник или проверяющий может остаться в музее даже на ночь? Вы никак этого проконтролировать не можете?
– Если на камере увидим, проконтролируем. Они тут часто допоздна сидят в научной бибилиотеке, в хранилище. Работают, диссертации строчат. Это ж ученые. Я сколько раз говорил – дисциплины у них никакой. А мне все – отставить солдафонство, здесь музей.
– А посетители музея?
– Тут все строго. Все на выход в шесть вечера. И потом несколько раз полный обход всех залов. В Верхнем царстве с этим как раз все очень строго. Согласно инструкции по безопасности.
– Нет ли у вас подозрений, кто мог совершить это убийство?
– Нет, у меня нет подозрений.
Николай Тригорский произнес это после крохотной паузы.
– Ну, что ж, спасибо вам.
– Всегда рад помочь правоохранительным органам. В Красногорске живу, там помогаю активно. Вот фонд наш правоохранительный дружину в городе народную возрождает, я принимаю активное участие в этом.
– Хорошо, я понял, спасибо вам за сотрудничество, Николай Григорьевич.
Тригорский-старший вышел – неторопливый, солидный, со своей персональной рацией.
Катя открыла дверь шкафа настежь.
– Я еще не закончил знакомиться со свидетелями, – сухо сказал ей Елистратов. Он о чем-то напряженно думал. – Сидите, коллега, считайте, что вы там на ответственном посту. Такой объем информации и так сразу. Вы должны быть мне благодарны.
Катя молча прикрыла дверь шкафа. На посту у дверной щели! Мерси, генерал! Боже, как там Анфиса? Она уже, наверное, в истерике бьется.
Прошло томительных пять минут. Кто же следующий на допрос? Видимо, в здании этого свидетеля искали, чтобы привести к генералу Елистратову.
Затем в комнату техников вошла менеджер Кристина.
– Неужели это правда и ее убили? – спросила резко, с ходу, точно она тут – главная и имеет право задавать вопросы. – Я хотела посмотреть, убедиться сама, но меня даже туда не пропустили!
– Простите, я тут в списке очевидцев запутался немножко, – самым мирным, самым спокойным тоном ответил Елистратов, предлагая даме стул. – Вы ведь Кристина Львовна Ольхова, менеджер по организации работы и проведению выставок?
– Да, это я.
– А в чем вы хотели убедиться лично? В том, что Дарья Юдина – старший эксперт при аудиторе Счетной палаты и глава государственной проверочной комиссии, посланной в ваш музей, действительно мертва?
– Я сначала подумала – это какой-то розыгрыш… шутка… нелепо как… Кому понадобилось убивать ее?
Катя из своего узилища наблюдала за Кристиной. Но та повернула свой стул к шкафу так, что оказалась боком, почти спиной, словно знала, что за ней тайком наблюдают.
– Юдина прибыла в ваш музей в составе проверочной комиссии, фактически она и возглавляла эту проверку. Вы с ней общались?
– Конечно, меня ей представили у директора музея, как и нашего куратора Викторию Феофилактовну. Я получила указания всячески содействовать членам комиссии и Юдиной.
– И вы содействовали?
– Естественно. Предоставили все наши финансовые документы, всю отчетность музея. Открыли полностью для нее отдел учета и комплектования, бухгалтерию. Юдина вместе с помощником побывали в нашем спецхранилище. Затем они изъяли документы для комплексной ревизии, и ее помощник и секретарь все это увезли на машине. А она осталась работать с документами, которые не подлежат выносу из здания без особого распоряжения руководства.
– С какими же это документами?
– У нас целый перечень, я не помню наизусть. В основном это касается нашего собрания, коллекций, фондов и новых поступлений из числа личных коллекций – вся сопутствующая документация.
– Где Юдина работала с этими документами?
– Мы ей выделили специальную комнату, то есть кабинет. У нас не так много свободных помещений. Это кабинет в научной секции, так называемый «запасник».
– Это тут внизу или наверху?
– Внизу.
– Далеко от места, где ее убили?
Катя в своем шкафу напряглась: ах ты Елистратов, каким тихим невинным голосом ты расставляешь опаснейшие ловушки для допрашиваемой.
– Простите, я не знаю точно, где она была убита.
Кристина благополучно миновала ловушку. Голос спокойный.
– В служебном коридоре у двери на служебную лестницу.
– У нас много служебных коридоров и три лестницы.
– Там, куда вас не пустили мои сотрудники, когда вы проявляли любопытство.
– Ах там, значит. Нет, это не любопытство. Я отвечаю за музей и за все, что в нем происходит. От кабинета, который мы ей выделили, это далековато. Хотя все находится в одном научном крыле музея.