Катя протиснулась в дыру в заборе, подскочила к дерущимся и ухватила поджигателя сзади за шею. Она даже не поняла в тот момент, чего она желает больше – задушить его прямо здесь, на месте или оттащить прочь от начинавшего уже терять сознание участкового, который не выпускал пистолет из рук.
Поджигатель захрипел, и внезапно Катя поняла, что это… это не тот беловолосый парень Ангел, это кто-то другой – намного сильнее, мощнее, словно крупный зверь, попавший в капкан вместо зверя мелкого, подлого.
Подскочила Анфиса. Лишь секунду она смотрела в оцепенении на пламя в вольере, на мяукающих осатаневших кошек, на дым, что уже клубился над приютом, заставляя собак в вольерах на другой стороне заходиться истошным испуганным лаем. Лишь секунду она глазела на комок сцепившихся на земле тел, где каждый пытался задушить другого, где Катя буквально висела на спине поджигателя, обхватив его сзади за горло.
Анфиса схватила руку незнакомца, которой он выкручивал… нет, уже сломал кисть Миронова, и впилась в запястье зубами.
И только тут незнакомец болезненно вскрикнул. Подал голос. Он оставил Миронова на земле, одним ударом сбросил с себя Катю и схватил Анфису за кудрявые волосы, пытаясь оторвать от прокушенной руки.
Грохнул выстрел. Пуля угодила в землю у самых его ног.
Миронов поднялся с земли. Правая рука его была сломана, но он держал пистолет в левой. И целился поджигателю в голову.
– Ангел, я тебя убью, отпусти ее.
Но Анфиса первая отпустила искусанную руку. Из запястья текла кровь. Анфиса, как вампир, неподражаемым жестом вытерла губы.
Капюшон соскользнул с головы поджигателя.
– Дядя Коля?!
Перед ними, сгорбившись, стоял Николай Тригорский.
Но некогда, некогда было удивляться! Приют горел!
– Там у них кран на улице и шланг для мытья вольеров, – крикнул Миронов, державший Тригорского под прицелом. – И огнетушители на стене!
Катя схватила огнетушитель, Анфиса ринулась к крану, насадила шланг и включила воду, зажав отверстие пальцем, чтобы струя воды достигала вольера с кошками.
Катя бросилась с огнетушителем к вольеру. Кошки мяукали и метались внутри. К счастью, огонь не добрался до крытого навеса, где они обычно спасались от дождя, валяясь на подстилке из сена. Однако пламя не утихало.
Катя распахнула настежь дверь вольера, и кошки разбежались кто куда. По мобильному она вызвала пожарных.
Через десять минут они приехали – сразу несколько машин пожарных расчетов. Потушили огонь быстро. Приют для бездомных животных почти не пострадал.
Глава 37 Живодер
Катя отдала должное своим красногорским коллегам – в эту ночь и в это утро они работали так, как, бывало, работали по убийствам – всем управлением, поднятым по тревоге, хотя речь касалась кошек, приюта для бездомных животных.
Николая Тригорского привезли в УВД. Участковый Миронов со сломанной рукой отправился в травмпункт, однако уже к утру он явился – бледный, решительный, с рукой в гипсе на перевязи. Катя читала по его лицу, как по открытой книге, – он и сам не ожидал такой развязки. Глубоко уверивший себя в виновности Ангела Майка он был явно растерян от того, что красногорским живодером оказался другой.
Катя подумала: вот показательный пример того, как опасна эта самая уверенность, предвзятость. Эта хваленная «интуиция»… Хорошо, что у меня нет никакой интуиции… Или есть?
Она позвонила среди ночи Тимофею Дитмару на мобильный. Интуиция, «которой нет», подсказала – Дитмар еще даже не ложился спать. И подробно доложила ему ситуацию в Красногорске. Она ожидала, что Дитмар доложит генералу Елистратову и приедет в Красногорский УВД взглянуть на задержанного Тригорского-старшего.
Но в шестом часу утра в Красногорский УВД с группой оперативников МУРа приехал сам Елистратов.
К семи утра сарафанное радио разнесло по Красногорску самые невероятные слухи о происшедшем. И во дворе УВД дежурили репортеры, телегруппа канала новостей «Подмосковье», а затем на крутых машинах – в основном джипах и «Вольво» – к УВД начали съезжаться крепкие мужчины сорока-пятидесяти лет, хорошо одетые, по виду – либо бывшие военные, либо сотрудники и владельцы частных охранных предприятий, коллеги Тригорского-старшего по фонду «Правопорядок в действии. Помощь правоохранительным органам». Явились посланцы от какого-то казачьего атамана, с которым Тригорский был в дружбе еще со времен службы во внутренних войсках.
Они все шли прямо к начальнику УВД, толпились в приемной. Голоса гудели:
– Да не может такого быть! За что Николая Григорьевича забрали?
– Да вы спросите сначала, что он хотел, для чего все это, цель какая!
Начальник УВД в это время вместе с генералом Елистратовым разглядывал на компьютере через подсоединенную камеру снимки с места происшествия, сделанные Анфисой Берг.
Именно поэтому она задержалась и «укусила живодера», как она всем объясняла с гордостью, «не сразу».
Снимки говорили сами за себя – человек у вольера с кошками рвет плоскогубцами сетку. Вот наклоняется к канистрам, берет одну и просовывает в дыру. А вот снимок, где пытается задушить участкового Миронова и выкручивает ему руку. И еще снимки – уже на фоне пожара, когда капюшон откинут – искаженное гримасой дикой злобы и ненависти лицо красногорского живодера.
Закончив со снимками, Елистратов подозвал Катю и Анфису к себе. Долго разглядывал их, словно видел впервые.
– М-да, – наконец сказал он, – недурно. Провернули задержание с поличным. Почему про красногорские события мне сразу не доложили?
– Я вам докладывала, – возразила Катя, – говорила, что Юдина имела кота, и он был отравлен вместе с другими кошками в гостинице для животных тут, в городе. Вы не стали меня слушать.
– Надо было настоять, чтобы я вас выслушал тогда, – Елистратов словно ее винил! Но потом тем же самым тоном добавил: – Молодцы, хвалю. Нашим поучиться можно, как надо работать. Ваши коллеги провели у него дома обыск. Я хочу спросить – шприцев не находили?
Катя позвала участкового Миронова. Несмотря на травму, на обыск вместе с опергруппой, понятыми и задержанным он ездил.
– Нет, товарищ генерал, шприцев мы не нашли. Да он не наркоман, не думайте, он даже водки никогда дома не держал. Здоровый образ жизни…
– Меня интересуют лекарственные препараты у него дома. Например, пентотал. Мы проведем повторный обыск совместно.
– Мы отравы не нашли, – сказал Миронов, явно не понимая, о чем его спрашивает Елистратов. – Жаль, а то экспертиза бы доказала, что это тот самый яд, которым он вместе с валерьянкой приманки намазал в зоогостинице. Но зато мы обнаружили связку ключей! И валерьянку в пузырьке на донышке тоже.
В половине девятого в УВД привезли Василису Одоевцеву. Вопросы ей задавали в этот раз только по зооотелю «Приют любви». Спросили – при ней ли ключи от приюта? Она, как и в прошлый раз, достала связку ключей из сумки.
Связки ключей сравнили. И почти сразу же обнаружились два идентично похожих ключа – от той самой задней двери приюта, которая на первый взгляд была якобы взломана.
– Вы ведь хорошо знакомы с Николаем Тригорским, Василиса Викторовна? – спросил Елистратов.
И снова Катя, как и там, в курилке музея, поразилась выдержке этой женщины. Ранним утром в УВД Василиса явилась в молодежных потертых джинсах, яркой шерстяной капе-пончо и своем неподражаемом рыжем парике, все так же умело, густо, профессионально накрашенная.
– Сдается мне, что я его знаю не так хорошо, как мне казалось, – ответила она.
– Вы состояли в близких отношениях?
– Нет. У нас до этого не дошло.
– Но Тригорский посещал вас?
– Заходил, но редко. В основном мы виделись с ним на работе в музее.
– Он украл у вас ключи и сделал слепки. Потом вернул ключи на место.
Василиса ничего не ответила.
– Он кошек отравил в «Приюте любви», – сказала Катя. – И тогда в апреле сжег приют с собаками бездомными. И снова пытался сжечь сегодня ночью на наших глазах.
Василиса и на это ничего не ответила. Она и бровью не повела, увидев Катю и Анфису в УВД, словно это так и надо, так и должно быть.
– Вы говорили – зло вокруг вас!
– Я вовсе не его имела в виду, – Василиса резко обернулась к Кате.
– А кого?
– Коля… Николай… не способен убить. Он такой правильный весь. У него сын. Он же отец… как можно… Он мне всегда нравился этим – своей правильностью, своей харизмой. Я безалаберная, я не умею жить, как все, вот даже под суд попала по молодости, по глупости, до сих пор глаза колете этим, хотя столько лет прошло. А Коля сына один, без жены, воспитал. Он не пьет. Да вы посмотрите, сколько народа приехало за него просить – все уважаемые люди, настоящие мужики!
– А как же кошки, убитые им? – спросила Катя.
Василиса выпрямилась.
– Вы меня еще долго тут продержите? – спросила она. – А то мне надо на работу в музей.
Перед допросом Тригорского Анфиса шепнула Кате:
– Я им не все фотки отдала, две стерла. Вы когда там все дрались у сетки, у тебя такое лицо было, уууууу! Кажется, ты его прикончить хотела.
– Кажется, да…
Катя закрыла глаза. Огоньки… А потом взрыв и пламя…
– Я эти фотки удалила. Себя, как я в него зубами вцепилась, я, конечно, не смогла снять, а жаль… Пугала бы потом сама себя, вот, мол, что во мне – скрытое, потаенное, темное. Я его там тоже хотела прикончить. Но это он бы нас прикончил, если бы твой участковый не выстрелил. И мне кажется – в этот раз мы в самую точку попали. Он и есть не только красногорский, но и музейный маньяк. Это он их там убил. Да пусть они на моем фото на его лицо взглянут, когда он на пожаре матом орал, бешеный, как зверь!
Катя вспомнила, как орал, как бесновался Тригорский под прицелом пистолета Миронова.
Однако в кабинете следователя Красногорского УВД их встретил совершенно другой Тригорский – сдержанный, спокойный.
Костюм – спортивный, черный, измазанный грязью и сажей, куртка с капюшоном – все те же. А вот человека в них точно подменили.
– За то, что на вашего участкового напал, так очень извиняюсь. В горячке все вышло, это как в бою – тут уж не разбираешь…
– Вы разве принимали участие в боевых действиях? – спросил следователь УВД, ведущий допрос.
– Да, то есть, нет. Это не доводилось. Просто вывел меня из себя этот Вовка Миронов, я его от горшка два вершка знаю – вот с каких времен, с сыном моим дружил. А тут власть из себя строить начал, пистолетом махать.
– Участковый пресекал ваши противоправные действия, когда вы хотели поджечь приют для бездомных животных.
– Да, но я… я ж это не просто так, я ради общего блага.
– Неделю назад вы с помощью поддельных ключей, инсценировав взлом, проникли на территорию зоогостиницы для животных «Приют любви» и отравили более тридцати кошек.
– Это доказать еще надо, что это я сделал.
– У вас ключи изъяли. А 17 апреля вы совершили поджог приюта для бездомных собак в поселке Зеленая Роща.
– И это тоже вам еще доказать придется, – Тригорский скрестил мощные руки на накачанной груди. – Вы вот меня тут позорите перед всем городом, перед товарищами моими, которые поддержать меня приехали. А хоть бы поинтересовались, чего ради я в свое свободное время…
– Живодерствуете, – это сказал Елистратов, молча, насупившись, слушавший допрос.
Тригорский повернулся к нему, прищурился.
– Вам ли это говорить, вам ли упрекать, когда вы закону служите, – сказал он Елистратову тихо. – От мрази разной уголовной землю очищаете. К порядку стремитесь, к правовому порядку. И я правопорядку служу, точнее полному, окончательному идеальному порядку. Вот как надо чтоб было, – Тригорский сжал кулак и показал. – А начинать надо с малого. Хотя бы с этих… с этой погани четвероногой. Никому дела ведь нет – все парки, все газоны загадили, грязные, бродячие, вшивые. Весной глянул – семь собачьих свадеб насчитал, кобели за суками гурьбой и прямо на остановке совокупляются! А на остановке подростки ржут, пальцами тычут, а в парках мамаши молодые с детьми гуляют. Плодятся, множатся, и никому дела нет. И от бешенства никто не прививает. И кошки, эта мразь… В подъезд, бывало, не войдешь, все обоссали. Полная антисанитария. Раньше хоть эти ездили, которые сачком их вылавливали, уничтожали. Может, и живодеры, зато порядок в этом вопросе был хоть какой-то, улицы очищались. А сейчас…
– В результате поджога сгорело частное имущество на крупную сумму, – оборвал его следователь. – Когда вы кошек отравили в гостинице, то нанесли крупный материальный ущерб владельцам, потому что кошки там ценных, редких пород. Вы напали на полицейского, нанесли ему телесные повреждения. Это уголовные преступления. И статья «жестокое обращение с животными» в УК имеется. Полный букет. Так что прекратите молоть чушь о каком-то идеальном порядке. И отвечайте на вопросы следствия. Вы признаетесь, что 17 апреля совершили умышленный поджог приюта для животных, а в прошлое воскресенье при помощи яда уничтожили более тридцати кошек?
– Это вам надо еще доказать. Не стану я ни в чем на протокол признаваться, я закон знаю. И требую адвоката.
– Да, адвокат вам определенно понадобится, – согласился Елистратов. – В музее, где вы работаете, совершены два умышленных убийства.
– А вот это на меня вы не повесите. Ну уж нет, – Тригорский покачал головой. – Никогда повесить не удастся. А то я не понял, чего это вы – такой большой начальник полицейский, сюда примчались из-за каких-то собак-кошек с утра пораньше. И стервоз этих своих двух за мной следить приставили – и там, в музее, и сегодня ночью. Я им обеим головы, как котятам, мог свернуть вот так, – Тригорский показал, словно ломает шею кому-то. – А я их пальцем не тронул, со всем уважением, даже помочь в музее пытался.
Анфиса толкнула Катю локтем. До нее только сейчас дошло, что под «стервозами» Тригорский имеет в виду именно их.
– Я никого не убивал в музее, – Тригорский уже тыкал пальцем следователю. – Запишите это, я требую, чтобы вы это в протокол занесли. Мразь эта кошачья-собачья – это одно, а люди – это другое. Может, кто и заслуживает смерти, но я не палач, я людей не сужу и не наказываю. На это есть суд и закон. В этом и смысл порядка в стране, в городе. Идеального порядка, который для меня дело святое!
– В блоге Ангела Майка было что-то про его отца? – спросила Катя участкового Миронова, когда они покинули кабинет следователя.
– Нет. Ни слова. Он об отце ничего не писал.
– А про место работы, про музей?
– Нет.
Участковый Миронов невесел. Разочарован.
– Вова, не вешайте нос, вы ведь поймали красногорского маньяка, – сказала Катя. – И такие маньяки тоже бывают. Если он убийца, то… убийств в музее больше не будет. И это уже хорошо.
– Знаете поговорку про яблоко от яблони? – спросил Миронов.
– Недалеко катится? Каков папаша, таков и сынок, может, еще хуже?
– Я сейчас вспомнил. Было про музей в блоге. Ангел писал, что ему нравится… то есть его возбуждает Давид.
– Какой еще Давид?
– Не знаю, вроде какая-то статуя в музее.
Глава 38 Пленки. Потерянное время
«Интуиция, которой нет», не обманула Катю: в эту ночь старший лейтенант Тимофей Дитмар не только не ложился спать, но даже и не покидал музей.
Вместе с дежурной сменой охраны и командой специалистов из технического управления МУРа он просматривал все пленки всех камер, начиная с вечера понедельника, когда в музей приехала комиссия Счетной палаты.
Записи дней убийств просматривались по нескольку раз, чуть ли не покадрово, однако ничего подозрительного на пленках так и не проявилось.
Дитмар видел их всех – Викторию Феофилактовну, Дарью Юдину, Кристину, профессора Олега Гайкина, смотрительниц Арину Шумякову и Василису Одоевцеву, Катю, Анфису.
Они мелькали среди десятков других сотрудников музея – смотрителей, научных работников, экскурсоводов, охранников, техников. Несколько раз на пленках появился Юсуф – на главной лестнице и в коридоре Верхнего царства, ведущем в директорское крыло.
Запись 24 часа – полные сутки, и дней почти неделя, к концу просмотра, к утру старший лейтенант Дитмар уже практически перестал различать, кто перед ним, – лица, лица, лица – сотрудники музея и огромное число посетителей.
Лишь Тригорских – отца и сына не видно было ни на одной пленке. Насчет Николая Тригорского сотрудники охраны музея пояснили – он же в дни дежурств все время в пультовой, сам сидит возле экранов, оттого и не светится. Или отлично знает, как не засветиться, как пройти мимо всех камер, потому что ему известны схема системы охраны музея (сам же принимал участие в ее установке и ремонте) и расположение «глазков».
Тригорского-младшего, белобрысого Ангела Майка, они тоже сначала не увидели на пленках. Однако в день убийства Дарьи Юдиной грива его светлых волос все же мелькнула в Египетском зале.
Дитмар видел на экране – сначала темнота, от камер нет толка, потому что свет в Египетском зале в тот день погас, затем свет зажегся, и вот он, Ангел Майк, на стремянке у стены, что-то там чинит, ковыряется в проводке. Затем мягко, пружинисто, как кошка, спрыгивает с лестницы и идет в глубь зала. Останавливается возле витрины с какими-то артефактами и долго, внимательно витрину разглядывает. В Египетском зале нет посетителей, только смотрительница Арина Шумякова.
– Что там выставлено? На что он смотрит? – спросил Дитмар у охранника музея.
– Это комната Мумий и саркофагов, – пояснил тот охотно. – А на витрине предметы погребального культа, которыми египтяне пользовались, подготавливая покойников… ну проще сказать, когда из умерших мумии делали, их сначала потрошили, мозги выкачивали через нос. Так вот это все инструменты. Так сказать, хирургический инвентарь тысячелетней давности.