Видимо, боец разговорился потому, что надоело ему часами молчать.
Павлов в полумраке скорее угадывал, чем различал густые, почти сросшиеся брови, юношескую припухлость щек и прямой открытый взгляд Александрова.
- Послушай, друг! Ты вот сказал, что побаиваешься, но не очень. А что, если тебе одному придется остаться... Страшно не будет?
- Не знаю, товарищ сержант, не думал об этом, - медленно ответил Александров. - Наверное, будет страшно, потому что один. Но драться буду. Только, пожалуй, еще злее. За всех, кто есть в доме. Здесь ведь каждый из нас за десятерых сражается.
"Да, такой не подведет, - подумал Павлов, пробираясь в темноте к Черноголову. - Надежный парень!"
Черноголов дежурил у окна, выходившего на Солнечную улицу. Он курил, держа самокрутку в кулаке.
- Все прислушиваюсь, не идет ли нам подмога, - проговорил он, полуобернувшись на шаги Павлова. - Ничего в волнах не видно...
- Ждешь, значит? - произнес, подходя, сержант.
- А ты не ждешь? - глубоко затянулся табачным дымом боец. - Дом-то велик, а нас раз-два и обчелся. Хорошо, если одна пехота полезет, а если еще и танки?..
- Что ж, отойдем тогда, что ли? - не поняв, что имеет в виду Черноголов, с трудом скрыл мелькнувшую было тревожную мысль Павлов.
- Еще чего! Будем драться до конца. Но удержим ли дом? Неужели и без Калинина догадаться не могут подослать подкрепление? - и Черноголов снова взахлеб затянулся цигаркой.
- Может, с людьми туговато, - высказал предположение сержант. - Во всем батальоне людей и на роту не наберется. А участок-то для обороны прежний остался.
- Это верно, - согласился Черноголов. - Выходит, рассчитывать надо только на себя?
- Выходит так.
- А это, пожалуй, и лучше, - заплевывая самокрутку и бросая ее в угол, заключил Черноголов.
- Что не придут? - удивился Павлов.
- Да нет, что не будем на них рассчитывать. Маятно как-то, когда кого-либо ждешь. Ждать да догонять... сам знаешь.
"С таким тоже воевать можно", - подумал Павлов и сказал:
- Правильно говоришь. Будем стоять насмерть!
- Сержант! - раздался в темноте голос Александрова. - Подойди сюда.
- Поглядывай, Черноголов, - торопливо наставил бойца Павлов. Полезут - дай знать.
Луна еще не взошла, но в отсветах городского пожарища было заметно, как в развалинах, отделявших Кутаисскую улицу от площади 9 Января, двигались тени.
- Собираются... Глущенко! - позвал Павлов.
Без крика, без выстрела гитлеровцы бегом бросились от развалин через площадь к дому. Их расчет был прост; ночь глухая, авось усталых защитников дома застанут врасплох. Но фашисты просчитались.
- Стрелять только по команде! - крикнул Павлов. Разведчики прильнули к автоматам.
* * *
Артиллерийский, минометный и пулеметный обстрел не захватил ни на минуту. Пули всех калибров, осколки снарядов и мин свистели и визжали за окном, стучали по железу крыши, залетали в окна, врезывались в полы потолки и стены. Сыпалась штукатурка, разлетались вдребезги зеркала, стеклянная и фарфоровая посуда.
И это не от того, что стреляли по дому. Просто он стоял почти на нашей передовой и, когда противник вел по ней огонь, то временами доставалось и зданию.
Доставалось дому и от предназначенного на его долю огня. Тогда стены сотрясались от мощных ударов снарядов, тяжелых фугасных мин и авиабомб. Однажды от бомбардировки между четвертой и третьей секциями, от чердака до фундамента, словно черная молния, пробежала зигзагообразная трещина. Четвертая секция могла рухнуть и заживо замуровать около трех десятков подвальных жильцов. Их срочно расселили по подвалам других секций. Вот когда пригодились проломы в стенах! Подъездами воспользоваться было нельзя, по ним стреляли снайперы.
В момент, когда обстрел дома прекращался, пьяные фашисты с выкриками: "Хох!", "Рус, буль-буль Вольга" кидались к дому. Но внезапно, словно споткнувшись, падали на землю или, словно переломившись в пояснице, опрокидывались навзничь. Гвардейцы-разведчики косили их ряды. Те же фашисты, что оставались в живых, поворачивали назад, уползали.
Видно, их командир, доложивший своему начальству о сдаче его солдатами дома, получил нагоняй. Пытаясь восстановить положение и свою репутацию, он гнал в атаки отделение за отделением, взвод за взводом. И каждый раз атаки захлебывались.
А наши бойцы во главе с сержантом Павловым после каждой отбитой атаки скрупулезно пересчитывали патроны, поочередно чистили оружие, выломанным из стен кирпичом и снятыми батареями парового отопления укрепляли свои огневые позиции, посменно отдыхали у бойниц, чтобы по первому же сигналу встретить врага метким автоматным огнем.
Так прошла вторая тягостная ночь, второй день. Снова наступили сумерки. Тревога закрадывалась в сердце разведчиков: боеприпасы-то на исходе. А враги по вспышкам выстрелов, наверное, догадались, сколько бойцов в доме, хотя они и часто меняют свои места, и теперь жди еще какую-нибудь пакость, на то они и фашисты.
* * *
Между тем, о группе разведчиков наши командиры очень волновались.
Командир полка Елин спрашивал у командира батальона капитана Жукова:
- Сколько человек ты послал туда?
- Четверых.
- Мало! Разве они могут такой дом удержать? Ведь у них одни автоматы.
- Больше не мог, товарищ полковник, - отвечал Жуков. - Сами знаете, во взводах осталось по нескольку человек, а оборона...
- Знаю, - перебил Елин. - Связаться с ними пробовал?
- Дважды посылал по паре бойцов. Не дошли! Решил зря не терять людей.
- А живы они?
- Наумов докладывает, что огонь ведут все четверо. Под вечер я сам лично видел, как они атаку отбили.
- Сегодня подкину тебе немного людей, а ты готовь сейчас штурмовую группу им в помощь.
В эту минуту в подвал штаба батальона вошел боец. Без пилотки, в грязи. Его надорванная пола шинели волочилась по земле. Доложил:
- Я из "дома Павлова"... Санинструктор Калинин.
Так и получилось, что ни Елин, ни Жуков, никто из присутствовавших здесь не обратили внимания, что это четырехэтажное здание, называемое до этого Домом специалистов, о котором шла речь, сейчас в устах Калинина обрело новое имя.
Елин прочитал записку сержанта Павлова, приказал накормить Калинина и еще раз напомнил о штурмовой группе.
- Этим "домом Павлова" мы вобьем противнику хороший клин, - уходя, сказал Жукову командир полка.
Но штурмовую группу послать в ту ночь не удалось: со стороны соседнего дома, превращенного гитлеровцами в сильно укрепленный опорный пункт, они предприняли несколько атак на батальон Жукова с целью пробиться к Волге и расчленить дивизию. Тут уж стало не до "дома Павлова".
* * *
- Сержант, не наши ли ползут, - вдруг обрадованно крикнул Черноголов. Вон там, левее тех развалин, - указывал он подошедшему Павлову.
Со стороны наших окопов действительно что-то двигалось. А вдруг это возвращается немецкая разведка? Ведь ничего не понять в темноте, да еще в такой кутерьме, кто и откуда может появиться.
- Подожди, подпустим поближе, - шепнул Павлов и, взяв автомат наизготовку, встал рядом с ним.
И когда до ползущих оставалось не больше, чем на бросок гранаты, сержант, как когда-то в карауле, окликнул:
- Стой! Один ко мне, остальные - на месте!
- Не стреляй, Павлов! - послышался знакомый голос недавно прибывшего лейтенанта И. Ф. Афанасьева. - Свои идут...
Павлов и Черноголов распахнули двери подъезда и, с трудом сдерживая радость, смотрели, как с улицы торопливо вбегали и исчезали в слабо светящемся подвале тяжело нагруженные боеприпасами, шанцевым инструментом и продовольствием их товарищи. Следом за ними с термосом за плечами, котелками и фляжками в руках замыкал группу ротный старшина Мухин.
- Сейчас, сержант, обмоем это дело, - сказал он Павлову. - Небось, проголодался вместе со всем своим гарнизоном.
- И это есть, - ответил Павлов и только сейчас почувствовал, как он голоден.
От сильных рукопожатий у него заныла рука.
- Наконец-то дождались! - проговорил он. - А теперь нам куда, в роту, что ли?
- Ты что ж так плохо о нас думаешь? - засмеялся Афанасьев. - Вы дом заняли, удержали его, а мы, выходит, на готовенькое. Нет, вместе будем сражаться.
- Вот и хорошо, - обрадовался Павлов. - Теперь нас целый гарнизон. Сколько вас прибыло?
- Двадцать два человека. Показывай свое хозяйство, - предложил лейтенант, - и если, говоришь, нас стало целый гарнизон, то и будь отныне его комендантом. Заодно и с новыми обязанностями знакомься.
Едва они вышли, как по соседству послышался детский плач.
- Что это такое? - удивился лейтенант.
- Население, - ответил Павлов. - Заглянем?
Они постучали и вошли в соседнюю, едва освещенную коптилкой подвальную комнату.
С кроватей, расставленных вдоль стен и по углам, стали подниматься обеспокоенные жильцы, а молодая женщина, стоявшая у стола, пыталась угомонить плачущего ребенка.
С кроватей, расставленных вдоль стен и по углам, стали подниматься обеспокоенные жильцы, а молодая женщина, стоявшая у стола, пыталась угомонить плачущего ребенка.
Афанасьев поздоровался.
- Никак нашего полку прибыло? - поинтересовался высокий старик, выходя на середину комнаты.
- Прибыло, папаша, - ответил Павлов.
- Слава богу! Теперь вам веселее будет. Разве можно вчетвером такую силу сдержать? - подчеркнул старик. - А коль нужда настанет, то не забудьте, нас, стариков. Мы еще крепкие. Можем, если что, и на часах с винтовкой постоять. Дело хоть и давнее, но знакомое. Мы еще в девятнадцатом году от завода "Дюмо" - тогда так нынешний "Красный Октябрь" назывался - были в окопы посланы белогвардейцев отражать...
- Спасибо, отец, - растроганно поблагодарил старика Афанасьев. - Ежели что, позовем. - Это он плакал? - обратился лейтенант к женщине.
- Не он, а она, - смущенно поправила женщина. - Пустышку потеряли, вот и горюем обе: где теперь ее достанешь?
- Как зовут девочку?
- Зина. Видно, на горе, да на лиху беду родилась моя доченька. За неделю до бомбежки...
- Тяжело вам с ней в подвале-то? - спросил Афанасьев, почувствовав сырость и духоту.
- Ничего, уже привыкли, - ответила женщина. - Вся семья здесь. Вместе не страшно. Вот моя мама - Дикова Мария Григорьевна, сестренки - Света и Нина, да нас двое, - произнесла она, перекладывая на другую руку ребенка. А папки нашего уже нет... - с грустью от еще не угасшего горя произнесла она.
- Где же он?
- Погиб, сказали. Был в ополчении от завода "Красный Октябрь".
- Давайте поближе познакомимся, - предложил женщине лейтенант. - Меня зовут Иван Филиппович.
- А меня Евдокия Григорьевна... Селезнева. Это по мужу.
От недостатка свежего воздуха, от скудного питания миловидное, осунувшееся и истомленное лицо молодой женщины при трепетном свете коптилки казалось особенно бледным.
- Как только удастся, сразу же вас за Волгу переправим, - пообещал Афанасьев. - А пока, видно, потерпеть придется...
- Потерпим, - ответил за всех высокий старик. - О нас не беспокойтесь.
Попрощавшись с жильцами, Павлов и Афанасьев вышли.
* * *
Несмотря на темноту, они ходили по этажам, расставляя бойцов. Попутно Афанасьев знакомил Павлова со своими бойцами. К утру гарнизон дома снова был готов к встрече врага.
Огневую позицию для станкового пулемета оборудовали в подвале первого подъезда. Бывалый тридцатипятилетний боец Павел Демченко, отвоевавший в пехоте уже пятнадцать месяцев, изведавший горечь отступления из-под Харькова, где осталась его семья, любовно сконструировал из кирпичей и толстых томов энциклопедии надежную амбразуру и площадку для "максима".
Ему старательно помогал слывший мастером на все руки двадцатипятилетний, тоже колхозник с Украины, не по возрасту тихий и спокойный Павел Довженко.
Старший сержант Воронов по должности считался заместителем командира пулеметного взвода, но так как после недавних боев от взвода осталось только шестеро бойцов и один пулемет, то он по праву старшего становился наводчиком.
И. В. Воронов, орловский колхозник, был на редкость аккуратен и выдержан, с его лица не сходила добрая улыбка.
По отзывам Афанасьева, умелыми мастерами пулеметного дела и храбрыми воинами слыли сержант А. И. Иващенко, рядовые И. Т. Свирин, М. С. Бондаренко, К. Тургунов и другие.
В шутку Афанасьев назвал свою штурмовую группу интернациональной бригадой. Если пулеметчики представляли только три национальности - русские, украинцы и узбек, то еще более сложную национальную семью представляли бронебойщики отделения А. А. Сабгайды.
- Мне Сталинград дорог вдвойне, - говорил о себе Сабгайда. - Я хоть и украинец по национальности, но у меня в колхозе Сталинградской области жена и двое детей у немцев остались.
В его отделении были узбек Камандай Тургунов, плохо владевший русским языком и мастерски - своим оружием, казах Талабай Мурзаев, таджик А. Турдыев, татарин Ф. З. Ромазанов и русский Шкуратов.
"Сабгайдаки" - так называли бойцов этого отделения - в первый же час пребывания в доме соорудили для своих противотанковых ружей две постоянные огневые точки: одну в подвальном окне - для стрельбы в сторону Кутаисской улицы, другую - с противоположной стороны, выходившей подъездами на Солнечную улицу.
Сержант Т. И. Гридин со своим отделением подготовил в подвале-дровяничке огневую позицию для двух ротных минометов.
К бывшим стрелкам, ставшим теперь автоматчиками, Глущенко, Александрову и Черноголову добавилось еще двое - грузин Мосиашвили и абхазец Сукба. Все они разделились на две тройки и начали посменно вести наблюдение.
В те же отсеки и комнаты, где были оборудованы огневые позиции и точки, понатащили кроватей, диванов и кресел для отдыха.
Особое внимание уделили оборудованию штаба.
В просторном подвале второго подъезда установили два раздвинутых обеденных стола, накрыв их разноцветными, собранными из нескольких квартир скатертями. На столах аккуратно разложили патроны всех калибров имеющегося в гарнизоне стрелкового оружия, мины, гранаты и бутылки с горючей смесью.
В одном из углов поставили пирамиду с саперным имуществом - лопатами, топорами, кирками, ломами и пилами.
Посреди комнаты стоял письменный стол, окруженный стульями для совещаний и отдыха. На председательском месте Довженко водрузил исполинских размеров резное кресло с сиденьем и спинкой, обитой кожей.
- Только для коменданта гарнизона сержанта Павлова, - серьезно заявил он.
Вскоре на комендантском месте появились телефон с позывным "Маяк", связывавший гарнизон с ротой, и патефон, а в свободном углу комнаты, как напоминание о далеком доме, о мирном времени, заблестел медью тульский самовар. Так вместе с выдумкой, со здоровым оптимистическим настроением обживали бойцы "дом Павлова".
Об увеличении гарнизона гитлеровцы узнали сразу. Едва только занялся рассвет и бойцы штурмовой группы Афанасьева закончили оборудование огневых позиций, как группа фашистов бросилась в атаку. Но если раньше какой-то части атакующих удавалось спастись, то сейчас эта группа была уничтожена полностью.
Враг в отместку подверг здание остервенелому артиллерийско-минометному обстрелу. На протяжении какого-нибудь часа по нему выбросили более сотни снарядов и мин. С этого дня сто-сто двадцать выстрелов по дому из орудий и минометов стало ежедневной огневой "нормой" гитлеровцев.
Но одним орудийно-минометным обстрелом враг не ограничился. На другой день на противоположной стороне площади из всевозможного домашнего скарба фашисты соорудили баррикаду, и все подступы к дому и все его окна взяли под прицел пулеметов и автоматов.
Бронебойно-зажигательными пулями павловцы баррикаду сожгли, но на следующее утро вместо нее появилась траншея. Теперь у противника оказалось более надежное укрытие, и из дому даже ночью нельзя было высунуться: над площадью поминутно повисали осветительные ракеты. Пока тянули телефонный провод от роты до дома, потеряли двух связистов.
"Дом Павлова" оказался "малой землей", отрезанной от дивизии. А требовалось пополнять боеприпасы, кормить людей - и своих и жильцов - и транспортировать раненых.
Посовещавшись, Афанасьев, Павлов, Воронов, Иващенко и Довженко решили рыть ход сообщения до роты.
В подвале пробили наружную стену, обращенную к Волге, и тайком, ночами, стали работать. В патронных ящиках оттаскивали землю, засыпали ею оконные проемы и рыли, рыли не переставая, прерываясь лишь на время отражения атак врага.
Бойцам помогали жильцы дома - и старик, и женщины под руководством бухгалтера домоуправления и жены фронтовика Зины Макаровой, и подростки Женька и Тимоша - с первых дней верные помощники коменданта.
Через пять дней ход сообщения глубиной в человеческий рост и шириной, чтобы можно было пронести ведро с борщом или водой, был готов.
За это же время гарнизон заминировал подступы к зданию противопехотными и противотанковыми минами.
И хотя работа шла ночами, без жертв не обошлись: два бойца были убиты и два ранены.
Четыре подземных хода вывели к наружным огневым точкам для использования их в качестве отсечных позиций. Даже канализационная труба, идущая от тыльной стороны дома через Солнечную улицу к "ничейным" развалинам, была приспособлена для укрытия при огневых налетах и бомбардировках.
В случае необходимости гарнизон мог вести оборону даже в условиях полного окружения. А если бы противнику удалось прорваться в подвальные помещения, то и здесь он встретил бы ожесточенное сопротивление, так как эти помещения также были приспособлены для обороны.
Здесь же в подвале стояли койки для отдыха бойцов и командиров, была оборудована Лекинская комната. Политработники полка во главе с нашим старым боевым товарищем комиссаром О. И. Кокушкиным даже во время самых тяжелых боев не прекращали идеологической работы среди бойцов и командиров. В Ленинской комнате гвардейцы в свободные минуты могли почитать политическую, военную и художественную литературу, поиграть в шашки, домино, шахматы. Для бесед с бойцами сюда частенько наведывался агитатор полка Леонид Петрович Коринь.