Благодаря титаническому труду гвардейцев, их мужеству и отваге "дом Павлова" стал несокрушимой крепостью.
Как опорный пункт на переднем крае елинского полка дом имел исключительно важное тактическое значение. Он держал под огнем своих пулеметов все прилегающие улицы, откуда фашисты могли попытаться контратаковать. Кроме того, в непосредственной близости отсюда находился наш наблюдательный пункт, расположенный на мельнице. Поскольку два дома близ наблюдательного пункта удерживал противник, позиция Павлова и его товарищей приобретала еще большее значение. Стоило нам потерять "дом Павлова", и фашисты получили бы возможность свободно маневрировать в этом районе.
Но все же, как ни велико было тактическое значение этого опорного пункта, еще более важным оказался моральный фактор. В Павлове и его друзьях получил свое наиболее яркое выражение тот дух сопротивления, который дал возможность 62-й армии, прижатой к Волге, выдержавшей бешеный натиск во много раз превосходящих сил противника, не только выстоять, но и устремиться затем вперед, громя, истребляя, беря а плен гитлеровских захватчиков.
"Дом Павлова" стал крепостью, потому что его защитники были советские люди, сердца которых не ведали страха.
Праздник и будни
Накануне 25-й годовщины Октября международную обстановку во многом определяло развитие сталинградских событий.
В такие знаменательные даты, как известно, не только мы, советские люди, но и наши враги подводят итоги. Геббельсовские пропагандисты, например, тогда уже на весь мир протрубили о том, что за неделю до годовщины Октября Сталинград пал. Понятно, какой резонанс могла вызвать эта дезинформация.
В Главком политуправлении РККА решили разоблачить эту ложь.
Однажды у нас на передовой появился молодой человек в гражданском, обвешанный, как игрушками, фото - и киноаппаратами и разными принадлежностями к ним.
- Валентин Орлянкин, кинооператор, - отрекомендовался он, протянув мне командировочное удостоверение.
Посовещавшись с Вавиловым, Борисовым и Бельским, я направил Орлянкина к командиру отдельного пулеметного батальона майору А. Д. Харитонову.
Этот батальон накануне успешно отразил четыре атаки врага, который в районе пивзавода попытался было прорваться к Волге.
Там было кого и что заснять.
Конечно, Орлянкина следовало послать на передний край в военной форме, но все комплекты обмундирования, какие только нашли в каптерке пульбата, оказались на два роста больше требуемого. Однако перешивать было некогда, да и некому, и Валентин надел то, что нашлось.
Щупленький, в непомерно просторной шинели и шапке, он казался мальчуганом в одежде с чужого плеча.
- Гвардеец хоть куда, - подбодрил его комиссар пульбата В. К. Коцаренко.
Весь тот день кинооператор провел на передовой, а вечером вернулся усталый, но сияющий. Это заметил Коцаренко. Он поинтересовался:
- Как дела?
- Хорошо, секунд на шесть уже есть.
- Здорово! - восхищенно свистнул комиссар, словно ему было известно, о чем шла речь. И тут же спросил: - А чего это... на шесть секунд?
- Пленки, - пояснил Орлянкин. - На экране ее будут смотреть шесть секунд.
- И только?.. - . разочарованно протянул Коцаренко. - А я-то думал...
- Что заснят уже целый фильм? Скоро только сказка сказывается, - шутил кинодеятель.
Немного подумав, Коцаренко предложил:
- Давайте-ка пообедаем! Может, за столом лучше разберемся, что к чему, - и подмигнул своему ординарцу, у которого на поясном ремне висела фляжка со спиртом.
За обедом Коцаренко и Орлянкин установили, что они обязаны "работать" только по цели, что, например, расходовать пленку без цели - это то же самое, что попусту расходовать пулеметные патроны...
На второй день ранним утром нас взбудоражила вражеская артиллерия, яростно бившая по изрядно разрушенному дому, стоявшему перед пульбатом.
Над густыми клубами пыли от разрывов снарядов и мин, над крышей здания гордо развевалось алое знамя.
- Что там происходит? - спросил я Харитонова.
- Гитлеровцы увидели знамя и обнаружили на пятом этаже кинооператора. Бьют по ним из орудий и минометов. Догадались сволочи, что кино их разоблачит.
Однако сбить знамя и уничтожить кинооператора гитлеровцам не удалось.
Когда канонада ненадолго стихла, сквозь оседавшую пыль и дым было видно, как с чердака по лестнице спускаются Коцаренко с автоматом и Орлянкин с кинокамерой, поблескивающей стеклами и никелем, футлярами и коробками на груди.
Вот они уже на третьем этаже. Заметив их, гитлеровцы снова открыли ураганный огонь. На этот раз они стреляли до тех пор, пока стены дома не запестрели сплошными пробоинами.
Трудно было представить себе, чтобы там, где не выдерживал кирпич и железобетон, могли уцелеть люди.
Но едва стих огонь, как в подвалах, пулеметных гнездах и развалинах раздалось "ура!": это бойцы пульбата приветствовали своего комиссара и кинооператора, спустившихся на нижний, безопасный этаж.
- Думаете, я выполнил задачу? - чуть ли не со слезами на глазах говорил Орлянкин. - Черта с два! Надо же этому проклятому аппарату отказать в самый ответственный момент. - Он крутил все наружные детали своего старенького "Аймо". - О, аппарат-то исправный, только пусковая кнопка чуть-чуть заедает.
- На войне, брат, всякое бывает, - поддержал Орлянкина Коцаренко. Помню, у нас в первых боях пулеметы тоже часто заедало, а теперь стреляем без промаха.
- Эх, товарищ комиссар, - с горечью проговорил Орлянкин. - Если бы вы знали, какой там кадр: через флаг виден весь город. А это значит, кто посмотрит на экран, тот поймет, что Сталинград в наших руках. Завтра надо еще раз попробовать...
- Нет, больше туда лезть снимать не советую, - сказал комбат Харитонов. - Иначе вас снимет фашистский снайпер или какая-нибудь паршивая гаубица. А я за вас отвечаю перед командиром дивизии.
Орлянкин умоляюще смотрел то на комиссара, то на комбата.
- Что-нибудь придумаем, - успокоил комиссар кинооператора.
На следующий день, когда за Волгой блеснуло солнце, Орлянкин доснял панораму города, выполнив таким образом с честью особое задание Главного политуправления РККА.
Вскоре личный состав дивизии в своем "конференц-зале" посменно и поочередно уже смотрел присланные из Москвы кинофильмы "Сталинград", "Штурм Г-образного дома", "Воздушный бой над Волгой", "Атака отважных пулеметчиков" и многие другие, отснятые Валентином Орлянкиным.
По отзывам иностранной прессы и радио, лживость геббельсовской пропаганды стала особенно отчетливо видна на киноэкранах многих стран мира.
* * *
Военная статистика подсчитала, что за время битвы на Волге противник израсходовал снарядов, бомб и мин в среднем около ста тысяч штук на каждый километр фронта или, соответственно, сто на метр.
Мне не известно, какое количество бомб, снарядов и мин обрушили на гитлеровцев наши войска, но важно то, что Сталинград оставался нашим.
По мнению специалистов, как будто чаши весов, на одной из которых лежали силы фашистской Германии и пол-Европы ее сателлитов, а на другой наши силы, в Сталинграде пришли в равновесие.
Видимо, это так и было. Во всяком случае, мы чувствовали, что в конце октября в поединок вступила не только сила огня и металла, но и сила воли, стойкость нервов, жизнеспособность убеждений, взглядов или то, что мы называем идеологией.
За таким жестоким кровавым поединком следили все свободолюбивые народы земли.
А далеко на востоке, на берегах Тихого океана, стояли готовые к выступлению японские войска; на юге, в предгорьях Южного Кавказа, у наших границ, сосредоточились турецкие дивизии.
В тяжелом тревожном раздумье сравнивали и взвешивали и наши, и германские сводки правительства подвластных Гитлеру стран - Италии, Румынии, Венгрии, Болгарии и Финляндии. Взвешивали и про себя размышляли, деть ли новое пополнение армии третьего рейха или заблаговременно отозвать с полей России уцелевшие остатки своих войск, пока они не вернулись сами.
Не менее трудные размышления вызывала Сталинградская битва и в правительствах наших союзников. "Открывать второй фронт или подождать?" все еще стоял перед ними вопрос. "Не рано ли? Не подождать ли, пока Советский Союз истощит свои силы, тем более, что Сталинград оттянул на себя такую массу немецких войск и техники, что значительно облегчил положение союзных сил на других фронтах второй мировой войны?"
Но была и оборотная сторона медали. В лесах, горах и долинах Франции, Югославии, Греции, Италии, с возгласами: "Да здравствует Сталинград!" развертывали наступление на оккупантов патриоты-партизаны, борцы антифашистского движения Сопротивления.
На улицах городов Латинской Америки выставлялись огромные стенды со сводками Совинформбюро. Молодежь Мексики повсеместно скандировала "Песни любви к Сталинграду" поэта Пабло Неруда. Прогрессивная печать всего мира все чаще и чаще призывала к солидарности с героической Красной Армией, со всем советским народом.
Но была и оборотная сторона медали. В лесах, горах и долинах Франции, Югославии, Греции, Италии, с возгласами: "Да здравствует Сталинград!" развертывали наступление на оккупантов патриоты-партизаны, борцы антифашистского движения Сопротивления.
На улицах городов Латинской Америки выставлялись огромные стенды со сводками Совинформбюро. Молодежь Мексики повсеместно скандировала "Песни любви к Сталинграду" поэта Пабло Неруда. Прогрессивная печать всего мира все чаще и чаще призывала к солидарности с героической Красной Армией, со всем советским народом.
Ни в одной из битв прошлого так не решалась судьба всего человечества, как в Сталинграде. От того, выстоит ли советский воин на волжском берегу, в значительной степени зависело, по каким путям будет развиваться послевоенный мир.
* * *
Незаметно в боях прошел октябрь. Наступили ненастные дни, в которые даже в теплом доме бывает неуютно. А вскоре и потянуло зимними холодами, появился первый снежок. Но гвардейцы, сидевшие в мокрых траншеях, укрывшиеся в развалинах, не унывали. В штабе дивизии были проведены первые предварительные итоги полуторамесячных боев у стен Сталинграда. За период с середины сентября и до конца октября гвардейцы истребили свыше шести тысяч вражеских солдат и офицеров, подбили и сожгли 77 танков, 7 бронемашин, уничтожили более 30 минометов и 24 орудия.
Враг, понеся большие потери в живой силе и боевой технике, в бессильной злобе топтался перед нашим фронтом.
Приближалась, знаменательная дата - 25-я годовщина Великого Октября. Дивизия готовилась к ее встрече.
Давно стало канцелярским штампом выражение "в обстановке боевого и политического подъема", но иначе трудно было сказать об энтузиазме, охватившем всех бойцов и командиров перед революционным праздником. И хотя вся подготовка к нему была традиционной, привычной, но в обстановке сражения за Сталинград она принимала глубокий, подлинно боевой и подлинно политический смысл.
Увеличился приток заявлений в партию. Беспартийные боец и командир хотели быть такими же, как и их товарищи по оружию - коммунисты. "Хочу бить врага, находясь в партии большевиков", "Если погибну, - считайте коммунистом", - так писали воины в канун 25-й годовщины Октября в записках, письмах, заявлениях перед боем.
А бои вспыхивали один за другим.
В канун праздника Гитлер назначил Паулюсу еще один из "последних", "самых окончательных", сроков взятия города. В Берлине уже готовили для газетных полос крупные клише заголовков о падении Сталинграда. На переднем крае противник усилил разведки боем с целью нащупать слабое место в нашей обороне для ее прорыва.
За два дня до праздника в одном из батальонов панихинского полка в просторном, уцелевшем подвале собралось партийное бюро, чтобы рассмотреть заявления воинов о приеме в партию. Только парторг батальона открыл заседание, как гитлеровцы пошли в атаку.
- По своим местам! - распорядился парторг.
...Успешно отбив атаку, члены партбюро снова собрались на заседание. Но враг опять пошел в атаку...
И снова заседает бюро...
В день праздника на передовой все были в белоснежных подворотничках, выбритые, в почищенном обмундировании, хотя специально никто не приказывал. О чистоте же оружия, землянок, блиндажей, огневых точек и позиций - и говорить нечего.
Как ни пытались фашисты, но праздничного настроения нам испортить не смогли: наши воины в этот день были особенно бдительны.
Красный уголок дивизии - прочный подвал здания, выдержавший прямые попадания не только тяжелых снарядов, но и авиабомб. В обычные дни здесь размещали раненых, перед отправкой их за Волгу, а иногда помещение превращали в клуб, "конференц-зал", учебную аудиторию.
Для придания торжественности стены блиндажа завесили чистыми простынями, принесенными из медсанбата, на видных местах прикрепили лозунги.
На торжественное заседание прибыли представители от полков, батальонов и рот. Число приглашенных определялось вместимостью нашего "конференц-зала", смежной с ним комнаты и коридора.
Как и всегда, перед началом приглушенный разговор. Многие из присутствовавших впервые после Камышина увидели своих товарищей и друзей, хотя и дрались бок о бок почти два месяца. А порассказать, наверное, каждому было о чем.
Вот вполголоса беседуют командир стрелковой роты А. Ф. Крюков и боец-разведчик Н. Ф. Обухов. Крюков первым орденом был награжден еще до войны. В рукопашном бою в районе реки Халхин-Гол он выхватил у убитого красноармейца винтовку и заколол штыком несколько японских солдат. Обухов в числе первых, вместе с Быковым, получил в нашей дивизии звание Героя Советского Союза за дерзкие, ставшие легендами рейды во вражеский тыл.
Рядом с ним, задумавшись о чем-то, сидит тоже разведчик Г. А. Попов-Печер. Тонкий, невысокого роста, он скорее похож на мальчика-подростка. Недавно призванный в Красную Армию, он сразу же снискал себе славу отважного воина, умного и ловкого. Он буквально шнырял между немцами, ходил к ним на квартиры, возил солому в их землянки и собирал всегда ценнейшие сведения.
А неподалеку от них - повар Виктор Антипов. Про него говорят, что он может в кромешной ночной тьме, в голой степи, под проливным дождем за час сварить на целую роту вкусный борщ. Но он славен не только этим. Нередко, раздав ужин и указав кухонному наряду, что делать, Антипов снимает свой белый фартук и колпак и, натянув маскировочный халат, направляется вместе с разведчиками в поиск. Недавно в разведке из-под вражеского огня он вынес раненого командира.
По соседству с Антиповым, с его крупными, широкими плечами, особенно тонкой и стройной кажется хрупкая девичья фигурка санитарки-разведчицы Марии Боровиченко, или Машеньки из Мышеловки, как мы все ее зовем. Грубые кирзовые сапоги, мешковатая красноармейская шинель только подчеркивали очарование ее тонкого, с еще не утраченной детской припухлостью лица, вдумчивого строгого взгляда.
К ней поминутно оборачивались сидящие впереди Степан Вернигора, Анатолий Чехов и Михаил Кравченко. Вернигора и Чехов - знаменитые наши снайперы. На боевом счету у Вернигоры около ста пятидесяти убитых солдат и офицеров противника, а про Анатолия Чехова говорят, что он во всей полосе дивизии по фронту и на расстоянии видимости из оптического прицела заставил гитлеровцев не ходить, а ползать по-пластунски.
Этот молоденький паренек, всего лишь за полгода до битвы на Волге получивший повестку из военкомата о призыве в армию, в короткий срок стал опытным бойцом. Хорошо о нем сказал один писатель: "Ему органически, от природы было чуждо чувство страха смерти, так же, как орлу чужд страх перед высотой". Чехов не только сам был отличным стрелком, но и подготовил около двадцати снайперов.
У Миши же Кравченко самая "гуманная" профессия: он фельдшер. Но он постоянно находился на передовой, и если нужно было оказать помощь раненому, вынести его из-под огня, этот отважный юноша не раз подползал к окопам противника и, отстреливаясь из автомата, отбиваясь гранатами, выручал бойца, отправлял его в тыл.
Мишу Кравченко и Машу Боровиченко связывали самые нежнию чувства симпатии, и даже самые засуровевшие сердца бойцов теплели и оттаивали, когда встречали эту пару вместе.
Я помню, как впервые познакомился с Машей.
Тогда нас, воздушных десантников, готовили бить врага на его территории: перелетать государственные границы и линии фронтов сразу же в начале войны, выбрасываться на парашютах в определенных местах, совершать стремительные переходы и, разумеется, отлично владеть огнестрельным и холодным оружием. На груди у каждого из нас голубел треугольный значок парашютиста с обозначением на нем числа совершенных прыжков.
Однако нам довелось вступить в войну не на вражеской территории, а на своей собственной, под Киевом, полтысячи верст "не долетев" до своей границы, чуть ли не полтора месяца спустя после начала войны. И не с воздуха соколами налетать на врага, а встречать его, по уши зарывшись в землю.
Гитлер рассчитывал 10 августа 1941 года в столице Украины, на ее главной улице Крещатике устроить смотр своим войскам. И вот накануне наша 5-я воздушнодесантная бригада вместе с нашей пехотой в Голосеевском лесу, вблизи Мышеловки - пригорода Киева, вступила в первый кровопролитный бой с гитлеровцами.
На следующее утро мне доложили, что через линию фронта перешли в расположение наших войск двое гражданских - дядя с племянницей.
Командир отдельной разведывательной роты дивизии капитан А. Г. Питерских доставил задержанных ко мне.
Первой в блиндаж вошла смуглая черноглазая девушка в коротеньком ситцевом платьице, босая, за нею - коренастый небритый мужчина лет сорока пяти, с густой сединой на висках, в синей косоворотке и тоже босой. Вид у него был такой, словно он выбрался из горящего дома: лицо закопченное, грязное, волосы взъерошены, руки в ссадинах.