Командующий поднялся со стула, вслед за ним встали все остальные.
- Как, товарищ Родимцев, выполните задачу? - неожиданно спросил Чуйков. - Не пропустят гвардейцы врага к Волге?
- Я коммунист и уходить отсюда не собираюсь и не уйду. Также думают все бойцы, командиры и политработники дивизии.
- Ну, тогда за дело!
Из отсека мы вышли вместе с генералом Крыловым. Он к тому времени уже имел большой опыт борьбы за крупные населенные пункты. Будучи начальником штаба Приморской армии, Николай Иванович участвовал в обороне Одессы и Севастополя. Естественно, что я с большим вниманием отнесся ко всем его указаниям. Крылов подробно рассказал о соседях нашей дивизии, хотя и предупредил меня, что иногда очень трудно определить, где, кто и как сражается. Потом он сообщил, на какую артиллерийскую и авиационную поддержку можно рассчитывать, какая помощь ожидается с левого берега.
Уже вечерело, когда мы с адъютантом возвратились к себе в штольню. Народу здесь было полно. Среди военных виднелись гражданские. Дверь все время хлопала - люди входили и тут же выбегали, получив то или иное боевое задание. Но во всей этой суматохе чувствовался порядок. Штаб не терял времени, его хорошо налаженные механизмы уже действовали: связь с частями была установлена, все службы приступили к работе.
Бельский обосновал свое рабочее место в дальнем углу штольни, пристроившись за маленьким столиком, на котором едва умещался телефон и свернутый план города. Пока я находился на командном пункте армии, начальник штаба многое успел сделать. Он уточнил, какие здания находятся в руках противника, как организована его система огня, какие дома превращены им в опорные пункты. Было определено, где проходит передний край. Впрочем, в условиях, когда обе стороны вели наступательные уличные бои, о стабильности переднего края и думать не приходилось. Отдельные дома по нескольку раз переходили из рук в руки. Даже внутри одного и того же здания положение могло непрерывно меняться.
Бельский доложил, где ведут бои наши части, в какой помощи, по его мнению, они нуждаются; какие меры приняты по боевому обеспечению, где, кем и как организована разведка. Несколько разведывательных групп уже действовало, причем в их состав в качестве проводников были включены местные жители, в том числе и работники милиции - Пронин, Стрельцов, Ремнев и другие. Приятной новостью была переправа на правый берег артиллерийских пунктов управления. Теперь наши артиллеристы, находившиеся на левом берегу, могли прицельно вести огонь по противнику.
Когда начштаба закончил доклад, я рассказал ему о посещении штаба армии. Потом мы разошлись по полкам и батальонам. Всем командирам частей были сообщены задачи, выдвинутые командующим, и приняты меры по уничтожению гитлеровцев, засевших в главных зданиях и опорных пунктах.
Тревожно прошла эта первая сталинградская ночь. Хотя небо было безоблачным, однако звезд не было видно: их закрывал густой дым, висевший над городом. Впрочем, рассматривать звезды было некогда. У нас хватало дел и на земле. Всю ночь в центре города, где наступали полки Елина и Панихина, не умолкал грохот боя. Взрывы мин и снарядов доносились севернее нас с Волги. Там переправлялся полк Долгова.
Флаг над курганом
Кто был на фронте, тот знает, как бесконечно томительно тянется время в ожидании сигнала к наступлению. Медленно, точно цепляясь за циферблат, ползут стрелки часов, а впереди - неизвестность.
Но на этот раз мы были лишены таких переживаний. По той простой причине, что никаких специальных сигналов к началу наступления не было. Подразделения, выгрузившись на берегу, сразу же вступали в бой. Так вступали в бой и передовой отряд старшего лейтенанта Червякова, и полки Елина и Панихина.
Город был в огне. Пламя пожаров поднималось на несколько десятков метров. Сотни фашистских стервятников висели над головой. Казалось, не только земля, но и небо дрожало от разрывов. Здания рушились. Дым и пыль резали глаза. Но бойцы упорно шли в бой.
Как только передовой отряд Червякова появился на правом берегу, один из офицеров штаба армии передал ему приказ Чуйкова: вместо первоначального замысла - захватить и расширить плацдарм для обеспечения высадки остальных частей дивизии - наступать на вокзал, только что занятый гитлеровцами.
Действия передового отряда с момента высадки и на всем протяжении первого дня боя дружно поддерживали три танка, которые оказали бойцам неоценимую услугу, особенно в моральном плане. Бойцы видели, что о них думают, им помогают бронетехникой, и с удвоенной энергией бросались на врага. Уже спустя много лет после войны я Узнал, что это были танки подполковника М. Г. Вайнруба (ныне генерал-лейтенант, Герой Советского Союза), который сам находился в головной машине.
Остаток ночи и днем 15 сентября передовой отряд во взаимодействии с этими танками вел упорные бои по очищению от врага привокзальной части города. К исходу дня гвардейцы заняли вокзал, фашисты бежали, оставив на поле боя десятки трупов. Вокзал имел исключительно важное тактическое значение: отсюда можно было контролировать подходы к центральной части города. Так началась борьба за каждый метр сталинградской земли.
Этот день и остальные части дивизии провели в ожесточенных схватках с противником, безуспешно пытавшимся сдержать натиск гвардейцев.
16 сентября наступление вспыхнуло с новой силой. Наши воины медленно, но упорно продвигались вперед, захватывая дом за домом, квартал за кварталом, улицу за улицей. Враг несколько раз переходил в ожесточенные контратаки, однако гвардейцы отражали их и неуклонно шли вперед, несмотря на необычайно сложную обстановку боя.
Как-то получалось, что все наступательные бои дивизии, до сталинградских, походили на установившиеся нормы вооруженной борьбы: не только командиры рот, но и командиры батальонов видели боевые порядки своих подразделений, могли управлять ими, организовывать взаимодействие с приданными и поддерживающими средствами, строить по своему усмотрению систему огня и маневрировать на поле боя.
Но, пожалуй, даже намеренно нельзя было создать более трудную обстановку, чем та, что сложилась здесь, в Сталинграде. Она опрокидывала все имевшиеся представления о боевых действиях.
Можно как-то примениться к местности, наступая через городские захламленные дворики, сарайчики для хозяйственного скарба, по огородам мимо палисадников с розами и георгинами или, наконец, по асфальтированной площади, на которой вражеские автоматчики или пулеметчики срезали бы даже траву, если бы она росла. Но необычайно, сложно это делать в лабиринте квартир, коридоров и лестниц, в кромешной тьме ночных подвалов, погребов и чердаков, не зная и не ведая, где противник, подчас путая в темноте своих и чужих.
Вот когда пригодилось то, что мы называем сплоченностью, слаженностью подразделений, чего мы настойчиво добивались в Камышине.
Направление глазного удара как с нашей стороны, так и со стороны противника менялось иногда по нескольку раз в день. Также часто переходили из рук в руки улицы и отдельные дома. Вся глубина боевых порядков нашей дивизии простреливалась не только ружейным и пулеметным огнем, но и огнем из автоматов. Нередко передний край проходил через коридор, квартиру, лестничную клетку. Случалось, когда наших бойцов отделяли от врага лишь стена или потолок. Работники штабов временами затруднялись наносить на карту передний край: так часто он передвигался то в ту, то в другую сторону.
Гитлеровцы упорно пытались вернуть отбитый у них в первые два-три дня нашего наступления центр города. На полки Елина и Панихина они обрушили огонь десятков своих артиллерийских и минометных батарей, укрытых в садах, за высотами и в балках на западной окраине города. Группы автоматчиков, поддерживаемые танками, бросались в контратаки, прикрываясь плотной завесой огня. Улочки, сбегавшие вниз, простреливались от начала до конца. За перекрестки, каменные здания, а иногда и просто за выгодно лежавшие развалины завязывались яростные рукопашные схватки.
На левом фланге дивизии над двумя соседними стрелковыми бригадами уполовиненного состава нависла опасность: враг так их прижал к реке, что они держались каким-то чудом.
Эту возвышенность мы называли по-граждански: Мамаев курган, а горожане - высотой 102,0, хотя, любой сталинградский школьник, дабы блеснуть историческими познаниями, мог сказать, что когда-то на этом холме стоял шатер татарского хана Мамая.
Высота была господствующей. В переводе с военного языка это означало, что все, лежащее в поле зрения, вплоть до самого горизонта, можно было не только разглядывать с этой высоты из-под ладони или в бинокль, но и расстреливать из любого вида оружия, в пределах досягаемости его огня.
Особенно удобно это было со стороны неприятеля. Слева, если считать от наблюдателя, в какой-нибудь полуверсте начинались заводы-гиганты с их поселками времен первой пятилетки, справа - центр города с высокими каменными зданиями учреждений, институтов, техникумов, школ среди яркой зелени садов и парков, перешагнувших за речку Царицу, прямо - зеркало Волги с пристанями, причалами, сновавшими по ней туда и обратно пароходами, паромами, лодками и судами Волжской военной флотилии. За рекой раскинулось Заволжье с поселками Красная слобода, Красный богатырь и Песочное, где расположились артиллерия, медсанбаты, госпитали и тылы дивизий, армий и фронта. И наконец, единственная дорога, даже не железная, а просто степной большак, но питавший продуктами и боеприпасами, оружием и людьми сражавшийся город и фронт.
Особенно удобно это было со стороны неприятеля. Слева, если считать от наблюдателя, в какой-нибудь полуверсте начинались заводы-гиганты с их поселками времен первой пятилетки, справа - центр города с высокими каменными зданиями учреждений, институтов, техникумов, школ среди яркой зелени садов и парков, перешагнувших за речку Царицу, прямо - зеркало Волги с пристанями, причалами, сновавшими по ней туда и обратно пароходами, паромами, лодками и судами Волжской военной флотилии. За рекой раскинулось Заволжье с поселками Красная слобода, Красный богатырь и Песочное, где расположились артиллерия, медсанбаты, госпитали и тылы дивизий, армий и фронта. И наконец, единственная дорога, даже не железная, а просто степной большак, но питавший продуктами и боеприпасами, оружием и людьми сражавшийся город и фронт.
С нескрываемым вожделением рвались к вершине кургана фашисты с первого же дня своего появления в городе. Они устилали западные и юго-западные склоны высоты тысячами трупов своих солдат и офицеров, сбрасывали на нее сотни тонн бомб, снарядов и мин.
Курган называли красным - за преобладавший в те дни цвет его скатов после рукопашных схваток; железным за то, что его поверхность на полуметровую глубину была начинена стальными и чугунными осколками снарядов и мин, сделанных из руды Урала и Рура; мертвым - потому, что в нем нашли себе могилу десятки тысяч человек, что его почва не сможет воспроизвести на свет даже чахлой травы-сорняка. Здесь Гитлер потерял солдат и офицеров больше, чем Наполеон на Бородинском поле.
В тот день, когда наша дивизия подходила к левому берегу Волги, гитлеровцы взяли Мамаев курган. Взяли потому, что на каждого нашего бойца наступало десять фашистов, на каждый наш танк шло десять вражеских, на каждый поднявшийся в воздух "Як" или "Ил" приходилось десять "мессершмиттов" или "юнкерсов".
Было бы непонятно, если бы этого не случилось. Как-никак, а воевать-то немцы умели, особенно при таком численном и техническом превосходстве.
А вот отбивать эту высоту - 102,0 нам пришлось несравнимо меньшими силами, чем силы гитлеровцев, занимавших высоту.
"...Одним полком занять и оборонять Мамаев курган", - вспомнил я слова В. И. Чуйкова, ставя майору Долгову задачу на переправу и наступление.
"Одним полком!"
- Ты понял, что на тебя приходится? - спросил я Долгова в конце разговора с ним по телефону.
- Понял: овладеть высотой сто два и ноль, - повторил он, - и на ней закрепиться.
Это было сказано так, будто не о штурме почти неприступной в тех условиях твердыни, а о само собой разумеющемся обычном и будничном деле шел разговор. Спокойствию Долгова можно было только позавидовать.
Кроме того, я сообщил Долгову, что его полк будет поддержан танковой бригадой, и тут же дал задание Бельскому установить с нею связь.
Утром 16 сентября Мамаев курган словно проснулся. На его восточных и северных скатах послышалась ружейно-пулеметная стрельба, а правее и выше по течению Волги, над ее правым, теперь уже нашим берегом начала усердно работать вражеская авиация. Между самолетами вспыхивали дымные клубки разрывов наших зенитных снарядов.
"Вероятно, тридцать девятому сейчас достается, - подумал я. - Видно, не успел за ночь переправиться".
Но вот по рации меня вызвал Долгов.
- Полк закончил переправу! - доложил он.
- Потери?
- Незначительные. В основном от случайных снарядов и мин...
Наверное, у Долгова обошлось более благополучно, потому что от места высадки его полка и до противника было не менее километра да и батальон Федосеева на вокзале и другие батальоны Елина и Панихина оттянули на себя основные силы врага: с резервами у него, видно, тоже было не густо.
- Исаков и Кирин сосредоточились у подножья высоты сто два и ноль для наступления, - продолжал Долгов.
- А Мощенко? - прервал я Долгова. - Это не его батальон сейчас бомбят?
- Его... В овраге Банный.
- Танкисты не нашлись?
- Нет.
Все складывается так, что наступать полком с неполным составом и без танков сейчас рискованно, а если повременить - может быть еще хуже: гитлеровцы обязательно подбросят подкрепления. Но я полагался на Долгова: ему там, на местности, виднее, мне же с наблюдательного пункта виден только голый курган с двумя водоотстойными баками на его вершине.
Бывают случаи, когда от командира, решающего идти в бой, требуется мужества и отваги больше, нежели от бойца, идущего в атаку. Чаще всего боец идет в атаку потому, что ему приказали и у него нет другого выбора.
А вот Долгову приходилось выбирать: наступать или не наступать? Только результат боя покажет, прав он был, поднимая батальоны на штурм кургана, или следовало подождать, пока отыщутся пропавшие танкисты, наладится связь с левобережной артиллерией, поможет подавить огневые точки противника авиация. Кто его осудит за то, что он ждал?
А что, если штурм захлебнется? Если для последнего броска в атаку не хватит людей? На чью другую совесть, если не на его, лягут десятки, а может быть, сотни жизней, погибших напрасно? С кого, как не с него, за них спросят?
Лично сам он рисковал жизнью больше, чем кто-либо другой. Уж гитлеровцы-то сверху, с кургана, разберутся, к кому тянутся пусть незримые, но все же ощутимые нити управления боем. И десятки снайперских прицелов, биноклей и стереотруб будут особенно тщательно разыскивать на поле боя его, командира полка, дерзнувшего наступать в таких сложных условиях.
- Как вы решили? - первым прерываю молчание я и чувствую, что волнуюсь: как бы ни решил Долгов, а наступать ему придется; но для пользы дела лучше, если бы он наступал по своей доброй воле, а не по приказу.
- Думаю наступать.
Молодец! Вот она смелость командира! Наступать без авиационной и артиллерийской подготовки. Без танков. С полком неполного состава. А что делать? Часа через два фашисты подтянут новые силы, и потом их отсюда не только полком, но и дивизией не выбьешь. И если не возьмем сегодня курган под угрозу поставим судьбу города.
- Правильно! - одобрил я решение Долгова. - Действуй!
Я представил себе, как он передал трубку телефонисту, как надел каску и взял у связного ракетницу.
С нашего наблюдательного пункта было видно, как от подножия Мамаева кургана к его вершине крутой дугой взвилась красная ракета.
- Вызовите Елина и Панихина, - передал я связисту. Когда те оказались на проводе, сказал:
- Долгов начал работать. Помогите ему.
Через несколько минут четырехкилометровый по фронту передний край дивизии, начиная от оврага Долгий и кончая левым берегом речки Царицы, ожил, заволновался, заговорил, загрохотал.
Если учесть, что на вокзале батальон Федосеева приковал к себе силы целого пехотного полка, а полки Елина и Панихина - силы двух пехотных дивизий, то едва ли Паулюс соберет еще солдат, чтобы помочь удержать Мамаев курган. Таким образом, Долгов может наступать уверенно.
Когда удавалось связаться по телефону или по рации с Долговым, я запрашивал про обстановку, хотя вряд ли смог бы чем-либо ему помочь: все части и подразделения, кому надлежало, втянулись в бой, а резерв дивизии саперный батальон - я берег на крайний случай.
Долгов, видимо, знал об этом, поэтому не жаловался, что трудно, и на поддержку не рассчитывал.
- Да, приданная танковая бригада появилась, - заметил он, - но она только вчера вышла из боя севернее Мамаева кургана, и от нее осталось всего четыре танка. Сейчас они у меня действуют. И хорошо действуют, - подчеркнул Долгов. - Только вот местами подъемы круты.
Что это за поддержка - четыре танка на полк? Да еще тогда, когда приходится карабкаться на крутые подъемы? Как они преодолевают их? Обходят, подставляя борта под фашистские пушки? Да и только ли для танков круты такие подъемы?
Весь этот день мне пришлось пробыть в полках Елина и Панихина, и только под вечер я добрался до Долгова, уже захватившего вершину Мамаева кургана.
- Майор где-то в подразделениях, - сообщил мне комиссар полка Тимошенко, после того как коротко доложил про обстановку.
- Расскажите, как все это было, - попросил я комиссара.
...Трудно было представить, что Мамаев курган совсем недавно был любимым местом для прогулок сталинградцев. Взрытая за день бомбами, снарядами и минами земля дымилась. Воздух был пропитан тошнотворной гарью, смешанной с запахом порохового дыма. Трава перемешалась с землей так, словно почва была перелопачена или перепахана плугом. Скаты кургана изрезаны траншеями, окопами и укрытиями.
Мы остановились у полузасыпанной ямы. Из нее торчали, как кости гигантского ископаемого, бревна накатника, расщепленные доски и нога в узком, немецкого покроя, сапоге, поблескивавшем гранеными шляпками гвоздей на подошве.
- Это был главный дзот, - объяснил мне Тимошенко. - Он так поливал огнем, что затормозил наступление батальона Исакова. Сечет - и все. И ничем не возьмешь, - выгодно был расположен. Потому мы и назвали его - главным.