Более пятнадцати танков, на ходу стреляя из пушек и пулеметов, ринулись на нашу оборону.
Артиллеристы решили дезориентировать вражеских танкистов - открыть огонь тогда, когда танки подойдут на возможно близкое расстояние.
Ревя моторами, лязгая гусеницами, танки неудержимо неслись на наши позиции. Казалось, их ничто не остановит.
Но едва они перешли условный рубеж, как прозвучал пушечный выстрел. Его сделал Любавин. Он подбил головной танк первым же снарядом. Окутавшись черным дымом, танк замер на месте. Остальные танки вынуждены были его обходить, подставляя свои борта нашим орудиям. Воспользовавшись моментом, Любавин точным выстрелом поджег еще одну машину.
Воодушевленные успехом Любавина артиллеристы батареи усилили огонь. Вражеские танки выходили из строя один за другим.
Эта атака противника также терпела неудачу. Помимо потерь боевых машин и их экипажей, гибли и автоматчики, следовавшие за танками.
Видя это, фашисты решили покончить с орудием Любавина, первым начавшим поединок с ними. Они сосредоточили на нем огонь своих пушек. Огневую позицию Любавина затянуло дымом от рвавшихся снарядов.
Но вот осколком ранило сержанта Никитченко. Наводчик Любавин стал одновременно выполнять и обязанности командира орудия. Вскоре он подбил третий танк.
Однако бой становился все ожесточеннее. Теперь уже был ранен подносчик, убит заряжающий. Наконец, ранило и самого Любавина. Но он не покинул позицию. Превозмогая боль, он продолжал неравную борьбу с танками, которые снова пошли вперед.
Оставшись один у орудия, он, раненый, сам подносил снаряды, сам заряжал и наводил его, воспаленными губами сам себе подавал команду: "Огонь!"
Любавина снова ранило, на этот раз в обе ноги.
Опустившись у щита, Любавин увидел вражеский танк, шедший прямо на позицию.
Закусив до крови губу, превозмогая острую боль в ногах, он дотянулся до снарядного ящика и послал в казенник последний бронебойный снаряд.
Но сил, чтобы приподняться до панорамы, у него уже не было. Когда до танка оставалось не более пятнадцати-двадцати метров, Любавин на глаз навел орудие и нажал кнопку спускового механизма. Башня танка, сорванная взрывной волной, тяжело шлепнулась на землю неподалеку от героя-артиллериста.
После боя артиллеристы соседнего орудия доставили раненого гвардии рядового Леонида Ивановича Любавина к переправе...
* * *
Эти дни, пожалуй, были наиболее трудными во всей боевой истории нашей дивизии. Прижатые к Волге, отрезанные от своих, мы сражались в чрезвычайно сложных условиях. Но даже в самой тяжелой обстановке мы не чувствовали себя одинокими. Именно в это время к нашим воинам обратились с письмом бывшие участники царицынской обороны. "Не сдавайте врагу наш любимый город, писали они. - Бейте врага так, чтобы слава о вас, как и о защитниках Царицына, жила в веках". Это письмо было немедленно прочитано во всех подразделениях. Гвардейцы горячо откликнулись на пламенный призыв. Обращаясь ко всем воинам фронта, они писали: "Мы получили обращение к защитникам города славных ветеранов гражданской войны - участников героической обороны Царицына. С волнением и трепетом слушали мы призыв поседевших бойцов... Каждый из нас еще и еще раз проникся сознанием того, как велика ответственность, возложенная на нас народом, страной".
* * *
Прошла вторая неделя повседневных схваток нашей дивизии с гитлеровцами. Гвардейцы успешно выполняли свою боевую задачу, заключавшуюся в уничтожении противника в центральной части города и обороне переправы. Вместе с нами эту задачу выполняли те, кто оставался в городе. В цехах сталинградских заводов, не смыкая глаз, под огнем трудились рабочие. У каждого станка стояла винтовка. И если требовалось, каждая винтовка стреляла.
По инициативе горкома ВЛКСМ был сформирован добровольческий отряд численностью около пятисот комсомольцев, который пополнил ряды подразделений нашей дивизии.
Медленно прошел я перед строем молодых бойцов, всматриваясь в их лица. Большинству из них было не более 17-19 лет. Всем им предстояло принять участие в боях, равных которым не знала история.
Беседуя с комсомольцами, я призывал их драться храбро, с достоинством и честью.
- Вам будет очень трудно, иногда даже невероятно трудно, - говорил я. Но мы верим, - вы не дрогнете...
И действительно, они не дрогнули, стойко защищая свой родной город. Никогда не померкнет слава об их мужестве и героизме...
* * *
Противник, понесший большие потери, был вынужден постепенно переходить от массированных ударов к действиям отдельными группами пехоты, при поддержке танков и авиации. Однако это вовсе не означало, что гитлеровцы отказались от наступления на город. Они лишь меняли тактику.
В итоге боев, которые не прекращались в Сталинграде в течение всей второй половины сентября, дивизия прочно закрепилась в городе. Невиданно трудное наступление, начатое нами от кромки волжского берега, почти от самой воды, завершилось успехом. Теперь, более чем когда-либо, мы были твердо уверены: враг не пройдет!
1 октября был получен приказ командования 62-й армии, в котором перед дивизией ставилась задача: "Прочно удерживать занимаемую часть города и совершенствовать свою оборону в противотанковом отношении; каждый окоп превратить в опорный пункт, каждый дом - в неприступную крепость".
* * *
В один из пасмурных октябрьских дней на левый берег Волги выбрался израненный человек с заросшим щетиной лицом. Ему удалось чудом пробраться через линию фронта из района вокзала. Он сообщил, что первого стрелкового батальона больше не существует. Все его бойцы и командиры в неравных боях пали смертью храбрых. Подступы к развалинам вокзала завалены трупами гитлеровцев. Кругом - подбитые и сожженные вражеские танки.
Командиры Федосеев, Колеганов, Кравцов и их подчиненные выполнили свою клятву гвардейцев - стоять насмерть.
* * *
К началу октября передний край дивизии протяженностью шесть-семь километров стабилизировался. Вплоть до начала наступления советских войск дивизия сражалась на узком клочке земли, тянувшемся в виде ленты от речки Царицы на юге до железнодорожной петли, что неподалеку от Мамаева кургана.
Дивизия занимала также значительную часть центрального района города Ерманского. Ее левый фланг, на котором оборонялся полк Долгова, упирался в Волгу. Здесь нашим "соседом" был противник, прорвавшийся к устью Царицы. Он разделял нас с частями 64-й армии генерала Шумилова, которые вели бои на южной окраине города.
На правом фланге дивизии действовал полк Панихина. Положение на этом фланге было более прочным, чем на левом. Тут мы имели надежных соседей в лице 95-й стрелковой дивизии Горишного и 284-й стрелковой дивизии Батюка.
Наш начальник штаба Тихон Владимирович Бельский сумел хорошо организовать взаимодействие с этими соединениями. Мы не раз совместными усилиями наносили удары по врагу, оказывали поддержку друг другу. В центре переднего края дивизии, между полками Долгова и Панихина, сражался полк Елина.
Глубина обороны, ограниченная с тыла большой водной преградой, была явно недостаточна. К тому же сама местность в тактическом отношении была для нас крайне невыгодной. Так например, передний край полка Панихина проходил по высокому обрыву берега реки. Большое число крупных зданий и построек, сосредоточенных в центре города, осложняло организацию системы огня. Все это сковывало и затрудняло нашу маневренность, не давало возможности использовать с большей эффективностью артиллерийский огонь.
После бесплодных попыток сбросить нашу дивизию в Волгу и овладеть полностью центром города противник перенес свои основные удары на северные районы Сталинграда. Развернулась знаменитая битва за заводы и заводские поселки, в которой неувядаемой славой покрыли себя соединения Болвинова, Андрюсенко, Горохова, Людникова, Жолудева, Гурьева, Гуртьева, Соколова и другие.
Несмотря на то, что противник был вынужден перенести направление главного удара с фронта. 13-й гвардейской дивизии на северные районы города, наше положение оставалось чрезвычайно трудным.
По данным разведки, против 13-й гвардейской дивизии действовали 295-я и 71-я немецкие пехотные дивизии. Захватив еще в середине сентября ряд крупных зданий в центре города, гитлеровцы создали здесь несколько мощных опорных пунктов и узлов сопротивления. Наиболее важными из них были здания Госбанка, Военторга, Дом специалистов и Дом железнодорожников. В дополнение к этому противник соорудил целую сеть дзотов.
Вся оборонительная система врага была построена так, что подступы к опорным пунктам простреливались двух-трехслойным фронтальным и фланговым винтовочным и пулеметным огнем, а также артиллерией и минометами, кроме того, прикрывались инженерными сооружениями: проволочными заборами, рогатками, минными полями. Со своих наблюдательных пунктов гитлеровцы просматривали расстояние на три-четыре километра, включая и восточный берег Волги. Они имели возможность контролировать и обстреливать все подходы к нашим переправам и сами переправы.
Бои, которые развернулись перед фронтом дивизии, можно было назвать оборонительными лишь очень условно: они сопровождались жестокими схватками за особо важные в тактическом отношении здания и опорные пункты. Мы постоянно стремились навязывать противнику такие бои, вырывая у него инициативу, принуждая его к обороне.
* * *
...Нам очень мешало, как огромный валун на пути, здание Госбанка длиной почти в четверть километра.
"Это же крепость", - говорили бойцы. И они были правы. Прочные, метровой толщины каменные стены и глубокие подвалы защищали вражеский гарнизон от обстрела артиллерии и бомбовых ударов авиации. Входные двери в здание были только со стороны противника. Окружающая местность со всех четырех этажей простреливалась многослойным винтовочным и пулеметным огнем.
Здание Госбанка обороняли до полусотни пехотинцев с шестью ручными, одним крупнокалиберным и станковым пулеметами и ротными минометами. Это здание действительно походило на средневековую крепость и на современный форт. Попытки атаковать его ни к чему, кроме напрасных потерь, не приводили.
Тогда было решено создать штурмовую группу. Кто первый высказал такую идею, сказать трудно. Да и не в этом дело. Есть идеи, про которые говорят, что они носятся в воздухе. Так было и здесь.
"Если стену дома не берет снаряд, то может в ней брешь пробьет взрывчатка?" - такая мысль зародилась чуть ли не одновременно у всех, кто с проклятьем смотрел на вражью твердыню.
...Заместитель командира дивизии по строевой части полковник Борисов на бумаге аккуратно изобразил все этажи этого здания со всеми его окнами, лестничными клетками и подъездами.
Затем были назначены участники штурма, представлявшие чуть ли не все рода войск: танкисты, снайперы, минометчики, саперы, разведчики и даже артиллеристы Заволжья со своими мощными орудиями. Каждый из бойцов имел свою, строго индивидуальную задачу, связанную с общей целью. А цель проста захватить здание. Однако конкретные задачи были сложны, они требовали от воинов сосредоточения больших моральных и физических сил.
Штурм намечался на полночь. К этому времени артиллеристы и минометчики произвели пристрелку, а штурмовая группа подготовилась к атаке.
Дальше все шло по заранее разработанному плану.
Сначала к зданию Госбанка двинулось восемь саперов-подрывников: старший сержант Дубовой, младший сержант Бугаев, рядовые Орлов, Постнов, Юдин, Местверишвили, Шухов и Климченко.
Они выполняли ту часть плана, которая на схеме обозначалась простым пунктиром. А на местности от них требовалось к северо-восточному углу здания доставить три мощных заряда взрывчатых веществ, чтобы проделать пролом в стене. От этого зависело выполнение всей задачи.
Кто ползал по-пластунски, знает, какое это нелегкое занятие. Но гвардейцы-саперы ползли, и каждый из них тащил с собой пуда по два взрывчатки.
Фашисты вроде догадывались, что их ждет; при свете ракет было видно, как вокруг саперов, словно поземка, вихрилась поднятая пулями и осколками пыль.
Атака, как правило, проходит в одном стремительном самозабвенном порыве, поэтому она менее страшна, чем вот это медленное продвижение под прицелами вражеских снайперов, автоматчиков и стрелков.
И опять, как и на переправе, сотни глаз смотрели на опасный путь этих бойцов, сотни сердец лихорадочно бились, подавляя в себе ноющее чувство боязни за жизнь своих товарищей. И в то же время каждый из смотревших был готов, если потребовалось бы, продолжить путь того, кого пуля или осколок остановили бы на дороге.
Все, кому полагалось, в это время вели огонь по зданию, по черным глазницам окон, по вспышкам выстрелов.
- Прошли! - вырвалось у кого-то, когда саперы достигли стен.
- А гранаты? - возразил кто-то.
Словно в подтверждение этому предположению раздалось несколько взрывов гранат, но брошенных, как поняли потом, видимо, наудачу: из группы подрывников никто не пострадал.
Наконец, долгожданный всплеск огня и грохот взрыва.
Невольное "ура!" вырвалось у всех, кто видел это.
Огонь по зданию стал еще плотнее - к черному пролому в стене уже бежали блокировочная группа В. И. Ларченко и штурмовая группа П. Т. Войцеховского. И, наконец, серия цветных ракет - прекратить огонь.
Вокруг наступила тишина. Только изнутри здания доносилась стрельба и взрывы гранат...
* * *
Ночной бой в здании - самый тяжелый бой. Мне он знаком по боям в Университетском городке в Мадриде. Здесь нет понятия - передний край, фронт, тыл, фланги. Противник здесь может быть всюду - этажом выше, ниже, вокруг. Здесь, как нигде, в тесном единении уживается рукопашная схватка с огнем. Чутье, находчивость, смелость, скорее дерзость решают исход боя. Шорох? Чье-то дыхание в кромешном мраке? Кто там? Свой? Чужой? Как узнать? Окликнуть? А вдруг в ответ раздастся очередь из автомата? Самому стрелять? А может, там свой? Что под ногами? Скользящие осколки стекла? Разломанные стулья? Веревки? Провода? Труп? А может притаившийся враг? Решай быстро! Быть может, на решение отпущено вот это мгновение, быть может, десятая доля секунды отделяет от бесшумного броска чужой гранаты или удара ножом...
...Но вот и рассвет. Над крышей взвилась сигнальная зеленая ракета: здание наше. А сколько их еще перед нами!
Дом солдатской доблести
На личной карте Паулюса этот дом был отмечен как крепость. Пленные немецкие разведчики считали, что его обороняет батальон.
Об этом доме сначала узнала наша армия, потом вся страна и, наконец, весь мир. На его защитников равнялась, как в строю, вся дивизия, о нем слагались песни и легенды.
Как это ни странно, но это четырехэтажное жилое здание, выстроенное не из какого-либо несокрушимого материала, а из обыкновенной глины, дерева и кирпича, оказавшееся вообще малоустойчивым, вполне заслуживало того, что о нем писали или рассказывали.
Да, это был "дом-крепость", его обороняли бойцы, каждый из которых стоил целого отделения, а то и взвода противника, и слава о них не померкнет в веках.
А между тем все начиналось буднично и просто, как иногда бывает на войне, когда в истоке какого-либо громкого подвига лежит малоприметное событие.
Как-то в конце сентября ночью, всматриваясь в передний край, я обратил внимание на одинокий дом, темный силуэт которого выделялся посредине площади 9 Января.
"Дом на нейтральной полосе?" - подумал я.
Тогда я спросил об этом доме у Елина, тот - у командира третьего батальона капитана А. Е. Жукова, а последний, в свою очередь, - у командира роты старшего лейтенанта И. И. Наумова.
Может, покажется удивительным, но так пришлось, что наши наблюдательные пункты разместились "не вглубь, а ввысь" обороны, в одном здании, на мельнице, но на различных "уровнях" - этажах, соответственно нашему служебно-иерархическому положению. Мой наблюдательный пункт был устроен на третьем этаже.
Через несколько минут мне передали ответ Наумова снизу, из подвала, что нами этот дом не занят, но оттуда иногда стреляют и что если ему, Наумову, разрешат, то он пошлет людей обследовать этот дом; лично сам он послать разведку не решается, так как людей у него маловато. Я, конечно, не возражал.
* * *
Широкоплечий, полнеющий сорокалетний старший лейтенант Наумов, перебрав в памяти оставшихся в живых младших командиров, вызвал к себе сержанта Я. Ф. Павлова: он сметлив, инициативен, умеет действовать самостоятельно.
Павлов был невысок, худощав, в пропыленной и выгоревшей гимнастерке.
Выслушав командира роты, сержант сказал:
- Понял. Разрешите выполнять?
Немногословный Наумов кивнул головой.
С собой Павлов взял лишь троих бойцов, больше не было, да оно и лучше: чем меньше людей, тем они подвижнее, особенно ночью.
Первым был ефрейтор В. С. Глущенко. Хотя уже не молодой, грузноват, но на удивление всем ловок и сноровист. За его плечами были две войны - первая мировая и гражданская. Исполнительный, всегда серьезный, он старательно выполнял любое поручение. Павлов только взглянул на его рыжеватые усы, как тот поднялся и стал поправлять под ремнем гимнастерку.
- Готовься, Василий Сергеевич, - сказал сержант.
У двух других - Н. Я. Черноголова и А. Александрова - может быть, и не велика была жизненная и боевая биография, но находчивости и солдатской смекалки у них хватало.
Павлов, как и положено, назвал бойцов по фамилии и коротко приказал:
- Собирайтесь, со мной пойдете!
Солдатские сборы недолги: бойцы проверили, все ли диски набиты патронами, рассовали по карманам запасные гранаты-"феньки", пощупали, на месте ли кисеты с табаком.
Когда все трое были готовы, Павлов коротко объяснил им задачу, скомандовал: "На ремень!" - и направился к выходу.
Путь от мельницы до одинокого дома на площади, пролегавший через двор, развалины склада и Пензенскую улицу, несмотря на лунную ночь, переползли благополучно. Правда, иногда к землице-матушке приходилось прижиматься вплотную, "всеми суставами": над головой то и дело посвистывали пули.