— Я музыкант.
— Хороший?
— Нормальный.
— Да, я тоже. Поэтому выступаю на бат-мицвах. Все дело в мастерстве, верно?
Публика одобрительно хихикает.
— Хотите ли вы что-нибудь сказать Эшли? Мы все внимательно слушаем.
— Мои поздравления, Эшли.
— А откуда вы знаете виновницу торжества?
— Я ее не знаю.
— Так вы что, заявились без приглашения?
— Да. Выходит, что так.
Тут Зелинскому явно становится неловко. Он не понимает, как это обыграть. Он вопросительно смотрит на Сильвера, тот пожимает плечами. В зале повисает тишина. Сильвер вдруг видит, что Зелинский покрылся потом, который струйками стекает с лысой макушки к вискам. Он чувствует, что и него взмокла спина. Взгляд падает на Кейси, которая подалась вперед и отчаянно мотает головой в сторону выхода.
— Привет, Кейси, — говорит он и машет рукой.
Он не сообразил, что Зелински все еще держит перед ним микрофон, и его голос разносится по всему залу Кейси вся сжимается — три сотни взглядов устремляются на сцену в поисках ее. Она вспыхивает и машет в ответ, выдавливая натужную, но, думается Сильверу, все же очаровательную улыбку. Не сводя глаз с Кейси, Сильвер забирает микрофон у Зелински.
— Мне так жаль, детка, — произносит он.
Широко раскрыв глаза, Кейси выразительно качает головой. Не сейчас! Пожалуйста!
Но это как наблюдать за самим собой с потолка, с аляповатой люстры, висящей в центре зала, и ничего не остается, как вместе со всеми наблюдать за происходящим.
— Я не хочу быть здесь, — говорит он. — Я не знаю, почему я здесь. Под здесь я не имею в виду именно этот праздник, хотя, если уж честно, зачем я на нем, я тоже не знаю. Не знаю всех этих людей и, судя по этой нелепой вечеринке, уверен, что большая их часть не вызвала бы у меня симпатии. Но я не об этом.
Он смутно сознает, что тишина в зале наливается тяжестью, ее уже ничто не нарушает. Ни звука.
Ни звяканья вилки о тарелку, ни шепота, ни сдержанного кашля. Из вежливой тишины она превратилась в жадное внимание. Кейси перестала кивать на дверь. Теперь она просто глядит на него, трудно сказать, с ужасом или интересом — свет видеокамеры слепит ему здоровый глаз. Но сейчас он владеет ее вниманием и не знает, когда представится другой случай.
— Не знаю, как я превратился в такого человека, в этот никчемный, жалкий космический шлак. Я много раз прокручивал это в голове, пытаясь определить момент или событие, с которого все пошло не так, но не могу. Это как будто как-то вечером я лег спать, а проснулся в полном онемении.
Она чуть сдвинулась и теперь стоит в проходе между столиками, и он уже может разглядеть ее лицо. Настолько, чтобы увидеть, что она плачет.
— Я так долго ничего не чувствовал, Кейси. Я забыл, что значит — чувствовать что-то. Но в тот день, проснувшись в больнице, я вдруг стал чувствовать опять. И не перестаю до сих пор. Я всегда знал, как сильно люблю тебя, горжусь тобой, но теперь я могу это снова чувствовать, и это грандиозно. Это наполняет меня, и поэтому я не хочу делать эту операцию. Я лучше умру прямо здесь, на этом самом месте, чувствуя все это, чем проживу еще лет тридцать или сорок так, как прожил последние десять.
Кейси плачет уже в открытую. За ней, у входа в зал, он видит человека, наверное, это и есть мистер Росс. Он раздраженно выговаривает что-то охранникам, и те начинают прокладывать себе дорогу между столиков к танцполу Сильвер поворачивается к Зелински, все еще стоящему рядом. Вид у того, будто его сейчас стошнит.
А потом откуда-то сзади в зал врывается мощный басовый рифф. Короткими тремоло вступает соло-гитара, а следом и ударные, и группа начинает играть тот самый аккордовый пассаж. Музыка возвращает его в далекое теплое весеннее утро. Он растянулся на диване, новорожденная малышка лежит у него на груди. Он целует ее лысую головку, вдыхает грудничковый запах и мурлыкает ей на ухо; свободная мелодия постепенно вырисовывается в то, что станет потом его песней.
Сильвер оборачивается назад. На сцене Дэнни Баптист весело ухмыляется ему, остальные музыканты разбирают свои инструменты. Сильвер улыбается в ответ, благодарный за то, что прервана эта гнетущая тишина. Дэнни склоняется к микрофону:
— Леди и джентльмены, это Дрю Сильвер, я — Дэнни Баптист, и мы все — группа «Поникшие маргаритки»!
Публика разражается удивленными и недружными аплодисментами. Вступление к «Покойся в распаде» достигает паузы, служившей сигналом Макгриди, но Макгриди здесь нет. Баптист смотрит на Сильвера и ободряюще кивает. Сильвер смотрит на Кейси, подносит к губам микрофон, делает глубокий вдох и закрывает глаза. А потом поет.
У него нет силы и мощи Макгриди, его голос звучит гнусавее обычного из-за отека после удара Рича, но он вполне точно следует мелодии, а поскольку на записи альбома Сильвер был на бэк-вокале, голос звучит здесь на своем месте.
До гитарного соло он так и поет с закрытыми глазами, а когда наконец открывает, обнаруживает, что со всех сторон окружен танцующими и хлопающими людьми. Он ищет взглядом Кейси, она по-прежнему стоит между опустевших теперь столиков, улыбаясь ему сквозь слезы и чуть заметно покачиваясь в такт музыке. Потом гитарная партия заканчивается, он продолжает петь, и толпа собирается вокруг него и хлопает в такт. Это особенный момент для всех них, такие нельзя спланировать или срежиссировать; он, Кейси, эти люди — они все связаны нужной песней в нужное время. Каждой своей клеточкой он помнит это ощущение. Ко второму припеву он уже самозабвенно кружится, растворяясь в музыке — такого с ним не было уже много-много лет.
Скоро, скоро я упокоюсь с миром, но пока распадаюсь на части.
И сотня голосов подпевает ему, наполняя ликованием, и он слышит, как вступает голос Дэнни и сливается с его собственным, совсем как в старые времена. И Кейси, у которой по лицу черными струйками стекает тушь, тоже подпевает, как прежде, когда была маленькой и он включал ей песню в машине; и весь зал движется в одном ритме. Было бы славно думать, что музыка снова пришла к нему, чтобы вернуть к жизни, и теперь все изменится. Но он знает, что песня закончится, и холодная беспесенная реальность снова вступит в свои права. Но сейчас, когда звон в ушах достигает наивысшей точки, он чувствует, что в нем столько любви, что непонятно, как с ней быть, и остается лишь закрыть глаза и позволить ей накрыть его с головой, покуда будет звучать музыка.
Глава 45
— Это было нечто, пап.
— Спасибо.
— Что такое?
— Ничего. Просто… ты назвала меня папой.
— А как мне тебя называть?
— Папой годится.
— Ну и хорошо.
— Просто ты не всегда так зовешь.
— Да? Хм. Никогда не замечала.
— Ну, мне очень нравится.
— Не могу поверить, ты всех уделал на этой бат-мицве!
— Ну, послушай…
— Что явился без приглашения!
— Я не уделал. Это просто был кратковременный сбой.
— Шутишь? А как они потом все с тобой фотографировались? Ты был звездой вечера!
— И единственным развлечением, за которое они не заплатили.
— Ты отлично смотрелся. Я раньше не слышала, чтобы ты пел со сцены.
— Я никогда не был на авансцене. Всегда был надежно спрятан за своей установкой.
— А тебе это идет. Стоит задуматься о возвращении.
— Дану…
— Почему?
— Эти игры для людей помоложе.
— Ты не так уж стар.
— Я уже не так молод.
— Я слышала все, что ты сказал мне — ну, и всем остальным тоже, — но все равно, спасибо.
— Пожалуйста.
— Ты действительно гордишься мной?
— Ты шутишь? Ты — самое главное доказательство того, что я не тратил кислород впустую.
— Ну а если так, почему бы не сделать операцию?
— Все не так просто.
— Ты все время это повторяешь, но, по-моему, это чушь собачья. Тут одно из двух: либо ты хочешь жить, либо хочешь умереть.
— Я хочу стать лучше.
— Ну, если помрешь, лучше уже не станешь.
— Резонное замечание.
— Сейчас приведу замечание порезоннее.
— Окей.
— Ты бросил нас, пап. Маму и меня. Знаю, ты хотел развестись только с мамой, но ты развелся и со мной тоже.
— Я знаю.
— И я тебя тогда простила. Так же, как прощаю тебя теперь. А знаешь почему?
— Почему?
— Ограниченность выбора. Мама нашла себе другого мужа. А у меня не будет другого отца. Мне нужен отец. Ну, то есть ты только погляди, что со мной творится.
— Что ж, спасибо. Я ценю это.
— Но, если ты бросишь меня еще раз, я уже не прощу.
— Я понимаю.
— Я буду тебя ненавидеть. Я сделаю на груди татуировку «Пошел ты, папочка» и пересплю с кучей лузеров, чтобы отомстить тебе.
— Окей. Въехал.
— Я не шучу.
— Я знаю.
— Я знаю.
— Так что, ты сделаешь ее?
— Я очень серьезно это обдумаю.
— Господи, пап.
— Ну, а что там мама с Ричем?
— Все идет полным ходом. Свадьба назначена.
— Хорошо.
— Несмотря на все твои усилия.
— Так я намекал на перемену темы. Мы можем хоть на минуту перестать говорить обо мне?
— Конечно.
— Что ты про себя надумала?
— Рада, что ты спросил, потому что вообще-то я приняла решение.
— Правда?
— Да. Я решила, что поступлю, как ты скажешь.
— Это твое решение.
— Верно.
— Это нелепо.
— Знаешь что? Я жила без тебя восемь лет. Восемь лет ты должен был быть рядом, помогать справиться со стрессами, направлять, поддерживать меня. Я считаю так: ты должен мне эти восемь лет отцовства. Так что я прошу сейчас за все эти годы разом.
— Аргумент хорош, но логика подводит. Никуда не годится.
— Почему это?
— Ты просишь человека, который, когда нужно было принять важное решение, с феноменальным постоянством делал неверный выбор.
— Тогда вообще идеально, потому что здесь ты не сможешь проиграть. Я знаю, что пожалею в любом случае.
— Хочу, чтобы ты знала: что бы ты ни выбрала, я тебя поддержу.
— Громкое заявление от человека, который не сегодня-завтра может умереть.
— Прости, но я не могу принять это решение за тебя. И никто не может.
— Мама может.
— Ну так спроси маму.
— Тогда ты-то на что годишься?
— Об этом я и толкую.
Глава 46
На дворе вторник, а раз вторник — они едут подрочить. Сильвера оторопь берет, когда он мысленно перебирает все, что случилось с их последнего визита. Прошло семь дней, но мир перевернулся с ног на голову и шиворот-навыворот. Наглядный тому пример — теперь на заднем сиденье машины Джека появился новый пассажир. Кейси задумчиво смотрит в окно, ее волосы треплет легкий ветерок. Сильвер повернул зеркальце в солнцезащитном козырьке так, чтобы видеть ее. С самой бат-мицвы она неизменно, даже упорно была весела и бодра, и ему горько наблюдать, как натужно она старается держать марку. Свадьба Дениз в субботу, и Кейси явно волнуется, как это на него подействует. Ему и самому любопытно, но вроде все в порядке; конечно, грустно, но отчасти бесповоротность дает ему ощущение покоя. Может, свадьба станет той самой точкой в этой истории, которой ему не хватало. А может, он напьется до зеленых чертей и прорыдает всю ночь в подушку. В любом случае тот факт, что его не пригласили, принес облегчение, но и обидел. Но пока он пытается понять, каких слов ждет от него Кейси про свою беременность, чтобы он мог сказать их и помочь ей разобраться.
Джек въезжает на парковку «Блечер-роял». Кейси в недоумении оглядывается.
— Это не молл.
— Нам тут нужно в одно место заскочить по-быстрому.
— Что за место?
— Такое, о котором мы бы предпочли не распространяться, — чуть не в один голос с Сильвером, сообщающим:
— Нам нужно сдать сперму.
— Что?
— Господи, Сильвер! Ты нынче хоть что-то можешь не выболтать?
— Очевидно, нет.
— Погоди, пап. Ты серьезно?
— Это в научных целях, — говорит Сильвер.
Кейси качает головой.
— Так это, конечно, звучит совсем не отвратительно.
— Ну, когда он вот таким макаром это выкладывает, — защищается Джек.
— Вы что, правда притащили меня сюда подождать в машине, пока мой отец будет дрочить в клинике?
Открывая дверь, Джек бросает на него раздраженный взгляд.
— Когда ты умел врать, ты нравился мне куда больше.
— Вероятно, меня все равно не допустят, — говорит Сильвер. — Надо же сообщать обо всех неблагоприятных изменениях в самочувствии.
— Твою ж мать! — Джек застывает одной ногой в машине. — Думаешь, эта штука как-то повлияла на твою проблему с сердцем?
— Вряд ли.
Джек обдумывает это с пару секунд, потом плюхается обратно и заводит машину.
— Ну их на хрен!
— Вот вам и научные цели, — подытоживает Кейси с заднего сиденья, и ее по-детски радостный смех вызывает у него улыбку и в то же время ранит в самое сердце.
Глава 47
Сильвер слушает, как Лили поет детям. «Мистер Солнце», «Майкл Финнеган», «Срази волшебного дракона».
Сегодня волосы у нее распущены, макияжа на лице не заметно, и она выглядит уставшей, думает он.
— Ну, и кто же она? — спрашивает Кейси, подходя сзади.
— Просто девушка.
Он оставил ее гулять по отделу художественной литературы, но она его выследила. На улице дождь, мощный летний ливень, барабанящий в окно книжного. В такие сильные дожди он скучает по своему детству, запаху резиновых кед, скрипу подошв по тротуару На часах час дня, но кажется, что на улице вечер. Он вдруг испытывает тоску и раздражение.
— Она симпатичная.
— Ага.
— Ты из-за нее сюда приходишь? — сразу схватывает все Кейси.
— Ага.
— И каков же расклад?
Он шикает на нее, хотя она говорит очень тихо.
— Никакого, — говорит он.
Кейси оглядывает его.
— Сколько ты уже сюда ходишь?
— Не знаю, — он уже жалеет, что взял ее сюда. Чувствует себя, как на допросе.
— Пару недель? — пытает Кейси. — Месяц?
Он смотрит на нее.
— Вот дерьмо! — роняет она.
— Ты очень много ругаешься.
— Разбитая семья.
— Иди к черту.
— Ого!
— Все, — ворчит он. — Пошли.
— Почему ты не пригласишь ее куда-нибудь? — дожимает Кейси.
— Я жду подходящего момента.
— Давай же, пап. Ты когда последний раз приглашал кого-нибудь на свидание?
Он чешет затылок, все еще мокрый после дождя, и пытается вспомнить. У него уже очень давно, много лет, вообще говоря, не было настоящих отношений. Он не знает, как объяснить тот полный паралич, который всякий раз сковывает его при виде женщины, которую ему хотелось бы пригласить на свидание. И его охватывает бешенство при мысли о долгих годах одиночества, которыми он обязан какой-то глубоко запрятанной робости и страху быть отверженным, который он не в силах преодолеть в нужный момент.
— Довольно давно, — отвечает он. Годы, думает он, хотя не совсем уверен. Хронология ему всегда не очень давалась.
— Она музыкант, ты музыкант, — говорит Кейси. — лучше не придумаешь. Ну в самом деле, пап, ты же был рок-звездой!
— Я был барабанщиком.
Кейс качает головой.
— И как ты не замечаешь тут горькой иронии?
Он пожимает плечами. С иронией он покончил много лет назад. Либо она, либо смерть от прописанных таблеток.
— Как испортить себе жизнь, так ты рок-звезда, — говорит она. — А теперь, когда надо и впрямь ей побыть и это тебе очевидно поможет, нате вам — ты всего лишь барабанщик?
Он смотрит на дочь, такую красивую и не по годам мудрую, и едва не плачет. Кейси словно считывает его мысли: она подходит и целует его в щеку. Он и не помнит, когда она в последний раз целовала его, и теперь велика опасность растаять. Она кладет руки ему на плечи и заглядывает в глаза.
— Пап!
— Да.
— Ты хорош собой. У тебя есть вот эта притягательность плохого мальчика, как будто ты опасный, но не сильно, понимаешь? У тебя добрые глаза и неотразимая улыбка, и жизнь помотала тебя ровно настолько, чтобы женщинам хотелось тебя спасти. Черт, даже мама переспала с тобой, а ведь она тебя ненавидит.
Он многозначительно смотрит на нее.
— Прости. Ты понимаешь, о чем я. Я к тому, что всегда считала, что у тебя от женщин отбоя нет.
Он качает головой.
— Не-а…
Она кивает, с одного слова понимая всю бездну одиночества, о которой он не в силах говорить вслух, и он благодарен ей за чуткость.
— Окей, — говорит она. — Значит, так. Мы отсюда никуда не уйдем, пока ты не пригласишь эту крошку на свидание.
— Лили, — говорит он.
— Что?
— Ее зовут Лили.
Кейси улыбается.
— Ну и славно. Давай, действуй.
Когда Сильвер подходит, она как раз опускается на корточки поправить защелку на чехле для гитары, так что он нависает над ней. И чувствует себя здоровенным и внушительным, поэтому немного отступает, но теперь дистанция слишком неловкая для разговора, и он делает шаг вперед, получается, он подошел, отступил, снова подошел, от этого он чувствует себя идиотом, а если она заметила его, то он и выглядит полным идиотом, так что он возвращается на исходную позицию и ждет, когда она поднимется, ощущая себя слишком огромным и неуклюжим в этом детском отделе с махонькими столиками и красными стульчиками в белых цветочках.
Она встает, закидывает гитару на плечо и наконец замечает его. Он никогда не видел ее так близко. У нее две еле заметных оспинки на лбу, прямо над левым глазом, а глаза оказываются больше, чем ему виделось, и их глубокий зеленый ему безумно нравится, даже несмотря на темные круги под ними. Она выглядит усталой, может, это похмелье. Он даже не представляет, ведь, хотя и давно ходит ею любоваться, он не знает про нее решительно ничего.