Да или нет?
Жена — более-менее. Старший сын был уже взрослый и ушел из дому, двое младших остались с матерью.
Значит, когда вы вышли из тюрьмы, у вас уже не было собственного дома.
Мы пытались какое-то время, но ничего не вышло. Многое изменилось.
Например?
Я изменился. Они тоже. Изменились все. Это непросто.
Они стыдились вас?
Нет, не думаю. Стыдились — неправильное слово. Более подходящим было бы слово, как-то относящееся к прощению.
Они вас не простили.
Что-то в этом роде. Жаль, потому что на самом деле я это сделал ради них.
Что сделали?
Ради них я убил человека.
Серьезно?
Да. Ради себя и ради них. Чтобы защитить мой дом.
Вы слишком быстро идете, я не поспеваю.
Простите.
Мы же никуда не спешим, правда?
Сам не знаю.
Мой парень?
Вот именно.
Не берите в голову. Рассказывайте дальше.
Что рассказывать?
Вы обещали мне рассказать историю.
Верно.
Итак?
Кусок дерьма. Человек, которого я убил, был куском дерьма.
Вау!
Представляете, о чем я?
Конечно, я же не дура. Кусок дерьма.
Я был ему должен кучу денег. Он угрожал отыграться на моих детях.
И вы его застрелили.
Да.
Очень глупо. Такие люди угрожают, но, когда приходит момент, все спускают на тормозах. Такая система.
Не в моем случае.
Откуда вам знать?
Он начал досаждать: никакого насилия, просто неприятности. Предупреждал, что будет.
И вы испугались.
Нет. Я был спокоен. Но никак не мог найти денег, а он не унимался. Он все о нас знал: время, места — все.
Вы могли бы заявить в полицию.
Рано или поздно он бы вышел из тюрьмы и снова нас нашел. Так уж заведено. Кто заявляет, расплачивается.
Вот мразь. Вы знаете, куда мы идем, правда?
Более-менее.
О’кей. Тогда рассказывайте дальше.
Рассказывать-то особо нечего: я сам напросился, мне нужны были деньги, и я влип в историю.
И вам не пришло ничего другого в голову, как только застрелить его?
Другого выхода не было, поверьте мне. Завершить партию можно было только одним ходом: убить его.
Вы разработали план?
Так или иначе. Попытался сообразить, в чем я сильнее.
И сообразили в чем.
Да. У меня было более развито воображение, и я выглядел трусом.
Не поняла?
Он ни за что не ожидал от меня отважного поступка; не думал, что я способен на насилие. И я сказал, что нашел деньги, назначил место встречи; он даже не озаботился сам его выбрать как следует или кого-нибудь прихватить с собой. Он явился, я подошел к нему близко-близко и выстрелил. Такого он никак не ожидал.
Вот черт.
Так все и случилось.
Вас это… я хочу сказать, вас это не потрясло? То есть что вам пришлось стрелять?
Я вырос в мире, где люди стреляли. Мой отец был бухгалтером, но, когда было нужно, стрелял.
Серьезно?
Так был устроен мир. Люди убивали друг друга, это было нормально.
В каком смысле — нормально?
Это другая история, я вам ее не обещал.
Ладно. Тогда заканчивайте мою.
Что еще вы хотите знать?
Что вы делали потом. Сбежали, пошли в полицию — что?
Сел в машину и пару дней разъезжал. На первый день у меня были назначены встречи с клиентами, я туда съездил. Потом колесил наобум. Даже домой не позвонил.
Сбежали, значит.
Нет. Просто разъезжал. Даже не думал скрываться. Мне было не важно, поймают меня или нет.
Почему?
Пистолет был все время при мне. В кармане пиджака. Я решил, что рано или поздно покончу с собой.
В самом деле?
Я так задумал. Это было логично.
Но в конце концов вы этого не сделали.
Я думал, что застрелюсь, как только прибудет полиция. Но они проявили смекалку.
Как это?
Они предполагали что-то в этом роде и проявили смекалку. Следили за мной издалека, потом выбрали удачный момент. Я остановился в гостинице, они явились за мной туда, на заре, но сделали это красиво, с блеском. Мне повезло: за мной пришли полицейские, знающие свое дело.
Значит, вы не застрелились.
Как видите.
Может, было бы лучше застрелиться.
Кто знает. Но я рад, что ничего не вышло. Всегда лучше остаться в живых.
Даже чтобы сесть в тюрьму?
Но мужчина не ответил, потому что черный автомобиль на следующем перекрестке резко затормозил и подался назад. Это он? — спросил мужчина, и девушка кивнула, побледнев. Сюда, сказал мужчина, и они побежали к широкой улице, по которой ездили машины; возможно, там уже были и люди. Девушка наклонилась, сняла туфли, зажала их в руках и побежала быстрее. У мужчины кровь стучала в висках, он пытался придумать что-то, на ходу сообразить. Парень явно заметил их, но был настолько взбешен, что не сразу и разберется в паутине этих улочек. Возможно, у них было в запасе несколько минут, хотя и неясно, что они могли бы предпринять. Может быть, добежать до магистрали, подумал он; и когда это получилось, обернулся посмотреть, не опередила ли их черная машина. Увидел, как приближается автобус со светящейся стрелкой. Завертел головой, обнаружил остановку метрах в двадцати. Сюда, скорее, крикнул девушке и замахал рукой, чтобы автобус остановился. Они домчались до остановки: целую вечность автобус тормозил, открывал двери. Забирайтесь, быстро, сказал мужчина. Девушка забралась без единого слова. Мужчина инстинктивно полез в карман за билетом, уж такой это был человек. Но войти не успел, двери закрылись. Девушка, припав к заднему стеклу, что-то кричала, наверное, спрашивала, почему он не сел тоже. Он только помотал головой. Автобус отъехал, и девушка помахала рукой на прощание. Ему показалось, что у нее это получилось красиво, как, наверное, все у нее получается.
Потом он так и остался стоять с колотящимся сердцем. Даже мысли куда-то пропали.
Через минуту, может чуть позже, черный автомобиль остановился перед ним. Дверца открылась, парень вышел, спокойно, не спеша. Он уже не был в трусах и футболке, он оделся. Обогнул автомобиль, приблизился к мужчине. Она беременна, ты, мудак, произнес он раздельно, потом ударил кулаком под ребра, и мужчина рухнул мешком. Отполз к тротуару, как раздавленная козявка, думая о тюрьме, о том, что можно сделать, чтобы не попасть туда снова. Решил, что лучше не делать ничего. Парень пнул его в спину, повторил вполголоса: мудак. Потом вынул сигарету, прикурил. Мужчина, лежа на тротуаре, слушал, как стучит его сердце. Парень как будто отошел на несколько шагов. Потом голос раздался снова, совсем близко.
Куда она пошла? — спросил парень.
То, что она беременна, немного меняет дело, подумалось мужчине.
Села на автобус, ответил он.
Парень как-то неопределенно помотал головой, яростно затягиваясь сигаретой.
Поднимайся, сказал он.
Мужчине показалось, что это ему не по силам, но парень еще раз велел ему подняться, злобно, нетерпеливо. И мужчина оперся руками о тротуар и с превеликим усилием встал на ноги. Боль в груди раздирала его пополам.
Садись в машину, сказал парень все тем же тоном.
Мужчина поднял голову, на миг задался вопросом, куда подевались редкие прохожие, которые, он прекрасно помнил, только что неслись стремглав по этой улице. Он сел в машину с мыслью, что не выйдет оттуда живым. Наверное, глупо было так думать.
Парень сел за руль, а мужчина откинулся на спинку переднего сиденья. Какое-то время ничего не происходило. Потом парень включил мотор и дал задний ход, выруливая на магистраль. Они ездили просто так, без цели; возможно, никакой цели и не было. Но в конце концов парень свернул на знакомую улочку и метров через пятьдесят остановился перед гостиницей. Заглушил мотор, опустил стекло и закурил сигарету. Какое-то время молчал.
Я даже не уверен, что он мой, сказал наконец и добавил: ребенок.
Почему?
Как это — почему? Разве ты не видел, что это за девица?
Прелестная.
Сумасшедшая.
Но это у нее красиво получается, сказал мужчина, потом закашлялся, потому что в груди у него что-то сместилось.
Парень подождал, пока кашель пройдет, потом спросил, есть ли у него дети.
Более-менее, ответил мужчина.
Мне не нужен чужой ребенок, сказал парень.
Потом они молчали до тех пор, пока парень не сказал: выходи, так, будто ему уже на все наплевать.
Мужчина открыл дверцу и сказал: мне очень жаль.
Исчезни, сказал парень. Не дожидаясь, пока мужчина вылезет из машины, захлопнул дверцу и рванул с места.
Мужчина остался стоять там, перед гостиницей. Огляделся вокруг, изумляясь, что все еще видит знакомый свет зари: ему показалось на самом деле, что с тех пор, как они вышли отсюда с девушкой, минули часы. Он не двигался с места, раздираемый болью, но еще и под смутным впечатлением, будто что-то позабыл. Полотенца, пришло на ум. Представил, как они валяются на тротуаре, рядом с остановкой. Увидел их воочию, белые, выглаженные, там, на асфальте, и подумал: хорошо, что парень не избил его до крови. Кому бы понравились белые полотенца с кровавыми пятнами. Зато теперь он мог представить их чистыми, непонятно откуда взявшимися, под любопытными взглядами прохожих.
Кто-нибудь подберет их и отнесет домой, подумал.
ТРИ
Мальчонка растянулся на кровати поверх покрывала, даже не сняв башмаков; он давно уже так лежал, ворочаясь с боку на бок, периодически проваливаясь в беспокойный сон. Женщина сидела на стуле в углу и пристально смотрела на него, пытаясь отогнать навязчивое ощущение, что они поступают неправильно. Она даже не сняла куртку, потому что в этом убогом отеле и отопление работало отвратительно. Убогим был и загаженный палас, и головоломки в рамках, развешенные по стенам. Только ее начальники, эта куча кретинов, могли подумать, будто это хорошее решение: отвезти сюда тринадцатилетнего мальчика, после всего, что случилось сегодня вечером. Типичный полицейский кретинизм. Только потому, что не удалось отыскать ни одного родственника, к которому можно было бы его отправить. Обнаружился какой-то дядя, но он не имел ни малейшего намерения трогаться с того места, где находился сейчас, с некой верфи на севере, в чертовой дыре. И теперь ей придется возиться с мальчишкой, нянчиться с ним всю ночь в этой паршивой гостинице: утром что-нибудь да решится. Но мальчонка ворочался на постели, и женщине казалась нестерпимой запущенная, унылая обстановка. Ни один мальчишка на свете не заслуживал того, чтобы очутиться в подобном дерьме. Она встала и подошла к кровати. Холодно, произнесла, забирайся под одеяло. Мальчик отрицательно помотал головой. Даже глаз не открыл. До этого они немного поговорили, ей даже удалось его рассмешить. Представь себе, что я твоя бабушка, сказала она тогда. Ты не такая старая, сказал он. Я хорошо сохранилась, сказала женщина: ей было пятьдесят шесть лет, и она сполна ощущала свой возраст. Потом попыталась уложить его спать и теперь сидела здесь в полной уверенности, что все неправильно.
Пошла в ванную, поплескала водой в лицо, чтобы прогнать сон. И там ей пришла в голову дурацкая мысль, которая тем не менее разом привела ее в лучшее расположение духа. Повертела эту мысль так и сяк в голове, поняла, что она дает течь во всех местах, но то-то и было славно, что была она такой сумасшедшей, такой нечеткой. Снова уселась на стул, не переставая ее обдумывать, и, поскольку мальчишка продолжал вертеться на постели, сказала наконец вполголоса: пошло все в жопу; встала, взяла свою огромную сумку и включила в комнате свет. Мальчишка открыл глаза, повернулся к ней. Поехали отсюда, сказала женщина. Собирайся, поехали отсюда. Мальчонка свесил ноги с постели и огляделся. Куда? — спросил. В место получше, сказала женщина.
Они вышли из гостиницы и сели в старую «хонду», припаркованную позади здания. На ней не было полицейских знаков, да и выглядела машина неважно. «Хонду» давно списали с баланса комиссариата, и только эта сотрудница пользовалась ею. Была к ней сильно привязана. Загрузила сумки в багажник, помогла мальчишке забраться в салон и села за руль. Приляг, постарайся заснуть, сказала мальчишке. Потом медленно выехала с парковки, отмечая, нет ли поблизости полицейских машин. Немного расслабилась, лишь когда они выехали на автостраду, ведущую из города. Мальчишка не задавал вопросов, его, похоже, больше интересовал радиоприемник, вделанный в приборную доску, нежели эта ночная поездка. Они выехали за город, и нечего стало разглядывать сквозь окошки: все поглотила тьма. Женщина молча вела машину, а мальчонка скорчился на сиденье и закрыл глаза. Спи, сказала женщина.
Она вела машину в добрый час, стараясь сосредоточиться на дороге, поскольку водить она никогда не любила и боялась ненароком заснуть. Движения почти не было, в такую глухую ночную пору лишь изредка попадался какой-нибудь бессонный автофургон. Но женщине все равно приходилось трудно: ей такое было в новинку и действовала на нервы темнота. Так что она обрадовалась, увидев, как мальчонка приподнялся, огляделся вокруг и потянулся спросонья, как любой ребенок; так, будто с ним и не случалось того, что случилось. Женщине показалось, что дело идет на поправку.
Доброе утро, сударик мой, сказала она.
Где мы?
Почти приехали. Хочешь воды?
Нет.
Там, под сиденьем, есть какие-то баночки.
Нет, мне и так хорошо.
Ты помнишь, кто я такая, правда?
Да.
Детектив Пирсон.
Да.
Ты не должен ни о чем беспокоиться, я обо всем позабочусь. Ты мне веришь?
Где моя куртка?
Все вещи в сумке. Я их забрала.
Почему мы не остались в том месте?
То был жуткий отель. Не очень удачное решение — оставаться там.
Я хочу вернуться домой.
Малколм… Тебя зовут Малколм, так ведь?
Да.
Вернуться домой — тоже не очень удачное решение, Малколм, можешь поверить мне.
Я хочу посмотреть на мой дом.
Посмотришь. Но не сегодня ночью.
Почему?
Не обязательно говорить об этом сейчас.
Почему?
Можно поговорить о другом.
Например?
О футболе, об автомобилях. Или спрашивай у меня что хочешь.
Кто ты?
Я детектив, ты это знаешь.
Женщина-детектив?
Видишь ли, это не запрещено.
Да, но… как тебе такое пришло в голову?
Ах это… В какой-то момент я поменяла все, и мне пришла в голову такая мысль. Я хотела все начать с начала. Я тогда жила с полицейским. Объявили экзамен, и я его сдала.
Экзамен трудный?
Препакостный.
По стрельбе тоже?
Тоже.
Ты потом стреляла когда-нибудь?
Вначале. Но я не из тех, кому это доставляет удовольствие. Мне больше нравилось другое.
Например?
Понимать. Мне нравилось понимать. И еще мне нравились преступники. Сумасшедшие. Мне нравилось их понимать. В какой-то момент я начала учиться. Это единственное, что я почти довела до конца в своей жизни. В полиции меня использовали для этого.
Для чего — этого?
Когда нужно было понять, что происходит в голове у преступников или сумасшедших. Я не стреляла больше, и довольно долго меня использовали для других дел, где пистолеты без надобности. Я была из тех полицейских, которых посылают на карниз поговорить с человеком, готовым броситься вниз; понимаешь, о чем я?
Да.
Меня звали читать письма от маньяков.
Классно.
Я тогда умела это делать.
Почему ты все время говоришь — тогда?
Я так говорю?
Тогда я делала то, тогда я делала это… Ты что, больше не полицейский?
Полицейский-то полицейский, но уже давно не делаю ничего хорошего.
Кто тебе это сказал?
Я, это я говорю.
Почему?
Извини, погоди минутку… 3471, детектив Пирсон… Да, мальчик со мной… Знаю… Прекрасно знаю… То была не очень удачная мысль… Да знаю я, какой был приказ, только то была не очень удачная мысль. Тебе кажется, что хорошо держать ребенка всю ночь в том поганом отеле после всего, что с ним случилось? Можешь ты назвать это удачной мыслью? Знаю… Сказать, куда ты можешь засунуть свой протокол?.. Делайте что хотите, мне наплевать… Он здесь, со мной, говорю тебе… Нет, этого я тебе не скажу, но место для него подходящее… Подавай какие хочешь рапорты, я потом сама подам… Какое похищение, что за чушь ты несешь, я просто везу его… Нет, назад я не вернусь, и закончим на этом… Делай что хочешь… Мне наплевать… Иди в задницу, Стонер, конец связи.
Извини, сударик мой.
Ничего.
За словечки.
Ничего.
Они ничего не могут мне сделать.
Правда?
Еще четыре дня, и конец. Возвращаю удостоверение и ухожу на пенсию. Они ничего не могут сделать мне. Вероятно, ты — мое последнее задание, я хочу его выполнить хорошо, как я это понимаю.
Полицейские тоже уходят на пенсию?
Если их не замочат раньше.
Замочат?
Убьют.
А.
Вот что мы сделаем: нажми-ка на клавишу, крайнюю слева, и выключи рацию. Чтобы нас больше не прерывали.
На эту?
Да. Молодец.
У тебя и сирена есть?
Да, но она сломалась. Есть синяя мигалка, если хочешь.
Синий огонек, который вертится на крыше?
Да. Он, наверное, где-то под сиденьем. Вместе с банками.
Вот бы посмотреть.
Давай доставай.
Этот?
Опусти окошко и поставь его на крышу.
Он не свалится?
Надеюсь, нет. Там, кажется, магнит. Но я давненько им не пользовалась.
Поставил.
Подними окошко, холод собачий. О’кей, включаем. Voilá[1]. Классно, да?
Настоящая полицейская мигалка.
Тебе нравится?
Сам не знаю.
Что-то не так?
Столько синих огней мигало, там, перед домом.
Если что-то не так, давай уберем.
Сам не знаю.
Тебе он не нравится, сударик мой, давай уберем.
Там был огонь, яркий-яркий, а потом замигали огоньки.