– Возьму, когда за ум возьмёшься, и дом как у Кольки построишь.
Тот даже опешил:
– Так это сколько деньжищ надо?!
Та поспешила вставить:
– Вот и начни зарабатывать, чтобы мою принцессу в дом ввести, – выдавливая с сарказмом, – а не в твой сарай!.. Засрал дом отца. Ни себе, ни отцу жить не даёшь.
Гришка, ощеряясь, парировал:
– Так здесь все так живут!.. Это наш Колян – индивидуум… – хмыкнув, – завтра причапает из Греции. Владения проверить.
Озорно глядя на Инну:
– Может Инка, поможет уют навести?! А то я не успеваю.
Мать, подталкивая дочь в бок, заговорщицки шепнула:
– Иди, посмотри на Колькины хоромы…
Та с недоумением произнесла:
– Пипец! Дочь приехала, а её тут же в рабы отдают…
Гришка сияя:
– А чего сразу в рабы? Пошли, посмотришь, как большие люди живут!..
Инна нехотя встала, выйдя из-за стола, направилась к двери.
Гришка, взяв со стола бутылку водки, спеша, кривляясь, пошёл к Инне, что уже в ожидание стояла в дверях. Мать Инны, семеня за ним, сунула ему за пазуху пакет с едой.
Молодые люди вышли. Мать вслед наложила крест.
Отец буркнул:
– Посидели… – поднимаясь из-за стола, махнув рукой, поспешил выйти в другую комнату.
Мать, хмыкнув, вслух бросила:
– А может это её счастье?! Где их нормальных-то взять? – спеша за отцом.
Инна с трепетом подошла к дому Николая. Оказавшись внутри, застыла на месте. Хоромы Николая ей показались поистине царскими, захватило дух, невольно произнесла:
– Ба! Живут же люди!..
Гриша, цокнув языком, выпалил:
– А то! Не у Пронькиных!.. Это тебе не у мамки с папкой, те так и не научились считать деньги.
Рванув её за руку, потащил на экскурсию по дому, с гордостью показывая дом. Инна была ошеломлена.
Когда они оказались внутри огромной ванной комнаты, Гришка по-свойски предложил:
– Если хочешь, прими ванну с дороги!.. У твоих-то и воды нет. На корыто в лучшем случае наскребётся… – разводя руками вширь, – а здесь… – с гордостью, – хоть залейся!.. Насос работает исправно.
Инна, моргая глазами, с опаской спросила:
– А за это ничего не будет? – осматриваясь по сторонам, – здесь же камеры должны быть повсюду…
Гришка, ощеряясь, сказал:
– Я их вырубил. Скажу, свет отключали. Так что можешь смело мыться.
Инна, кивнув, прошептала:
– А ты?
Гришка, тиская её в объятьях:
– Я могу и спинку потереть…
Инна, оттолкнув, возмущённо пробормотала:
– Да пошёл ты!..
Тот, подняв руки вверх смеясь, убегая, на ходу выкрикнул:
– Уже исчезаю… – исчезая за дверью.
Инна, испугано, выкрикнула:
– Куда?
За дверью послушалось:
– Я на кухню! Что-нибудь приготовлю.
Оказавшись одна, она открыла кран, наполняя ванну. Оглянувшись, посмотрела по сторонам, ей нравилось это божественное место. Все сияло чистотой и роскошью.
Она стала раздеваться, разглядывая себя в большом напольном зеркале.
Гришка, добежав до дежурной комнаты, оказавшись за столом, включил компьютер, включая камеру в ванной комнате. Инна стояла в неглиже, рассматривая свои прелести в зеркале. Ей нравилось её молодое тело; не меньше того оно нравилось и Гришке. Тот, открыв бутылку водки начал пить залпом.
Опустошив наполовину, он стал пристально всматриваться в видео, следя за картинкой.
Инна погрузилась в наполовину наполненную ванну, взбивая руками пенку, намыливая ею тело, блаженствуя, балдела. Через пенку проглядывались, то колени, то упругие груди. От пара горячей воды её лицо было в капельках пота, на щеках проглядывал румянец. Мокрые пряди волос делали лицо утончённым, глаза говорили сами за себя, молодая женщина была в немом восхищение. Она что-то мурлыкала себе под нос, это было видно по монотонным шлепкам губ. Правда, он не мог расслышать мелодии, но наверно что-то весёлое; лицо было улыбчивое. Он с напряжением всматривался в монитор, следя за её последующими действиями.
Инна нанесла гель на кожу, с нежностью разглаживая линии тела.
Гришка невольно отшатнулся, тихо произнеся:
– Хороша! – продолжая своё наблюдение.
Сидя в пенке, Инна подумала: Мужичка бы…
Это Гришка прочёл по губам. Сорвавшись с места, через мгновение исчез за дверью.
Инна уже вышла из ванны, когда тот по-кошачьи вошёл внутрь, чем до смерти напугал. Она, от неожиданности завизжав, прикрыв руками грудь, содрогаясь в дрожи всем телом испуганно спросила:
– Гриш, ты что совсем?! – накидывая на себя махровый хозяйский халат.
Тот наотмашь скинул его с её плеч. Лицо Инны моментально исказилось в дурашливой улыбке.
Гришка сходу произнёс:
– Я спинку хотел потереть. Ты как?
Инна стояла как вкопанная, хватая ртом воздух, не зная, что сказать. Вновь ступая ногами в ванну, чтобы спрятать своё тело под водой.
Взгляд Гришки скользнул по телу, что на глазах погружалось под воду.
Намылив губку, возбуждённый мужчина начал намыливать женское тело. Это его заводило.
Он глядя на Инну с хрипотцой сказал:
– Ну что ты, как девочка… Не обижу!.. – приподнимая Инну за руку вынимая из толщи воды ставя в полный рост, при этом похотливо рассматривая её формы.
Инна стояла перед ним в мыльных пузырьках, как в кружеве, через которое просматривалась колышущаяся грудь с ровными розовыми сосками. Его руки изучали её тело, то вздрагивало под их прикосновениями. Инна смотрела на Гришку, боясь что-либо предпринять. Ей уже начинали нравиться его домогательства. Она стала внутренне расслабляться, и он это сразу же почувствовал. Её голые ноги ступили на глянцевый пол. От мокрых ног вмиг образовалась лужа.
Гришка подошёл к Инне, вплотную страстно целуя в губы, засунув язык в её мокрый рот, беря плоть изнутри. Но этого ему было мало. Он тут же прижал её мокрое тело к себе с таким темпераментом, что она внезапно ощутила россыпь мурашек. Отчего задрожала как осиновый лист, ощущая его тело каждой клеточкой своего тела. Соски стали твёрдыми от соприкосновения с накаченным мужским телом, и это ввело её в неистовость, которую она пыталась скрыть, слегка отталкивая Гришку от себя. Он рывком прижав к себе стал пожирающе целовать, их языки сплелись. Поцелуй был затяжным скорее ледяным, нежели горячим, но страстным. По телу Инны пробежала дрожь. Вырвавшись из объятий, она отвернулась, встав к нему спиной. Он, проведя длинными пальцами по позвоночнику, вызвал в ней новую дрожь. Тело покрылось гусиными мурашками. Она, сжавшись под его прикосновениями, выглядела подростком. Приблизив к себе, он стал её брать. Ноги Инны подкашиваясь, дрожали.
Она была в переизбытке чувств, такого секса у неё ещё не было. Её стон тонул в его рыке разряжающем пространство.
Вымотав себя сексом получив оргазм, уставшие они стали целоваться. Немного отойдя от нахлынувших чувств, прислонив Инну к стене, Гришка дурашливо лыбясь, произнёс:
– Я сейчас!.. За жратвой сбегаю… – целуя Инну в нос, – жрать хочется. А тебе?
Инна кивнула. Он тут же исчез за дверь. Однако через пару секунд заглянув в приоткрытую дверь, поспешил сказать:
– Ты давай в спальню двигай, на втором этаже. Я сейчас… – и вновь исчез.
Инна, оставшись одна, не могла осознать, что сейчас с ней произошло. Подойдя к зеркалу рассматривая своё растрёпанное тело, сказала:
– Не знаешь, где потеряешь, где найдёшь… – улыбнувшись краем губ.
Подняв с глянцевого пола халат, мгновенно одев, она поспешила выйти, оставляя после себя мокрые следы.
Оказавшись в затемнённой спальне, запрыгнув на большую кровать, закуталась в халат. Мысли беспрестанно прыгали; одна сбивала другую, не могла сосредоточиться на том, что ей дальше делать. Не понимая, что сейчас между ними было. И именно на этом мысль оборвалась. Послышались шаги. На полу в щели двери появилась ниточка света, что стала увеличиваться в объёме.
Через секунду в спальню ввалился Гришка с подносом в руке.
Он как-то по-дурацки выкрикнул:
– Вуаля! – подойдя, поставил поднос на край кровати, почёсывая затылок, промямлил, – то, что было начатое. Я в чужой холодильник не лазаю. А то приедет барин ругать будет. Он у меня ещё тот жмот.
На подносе лежала жареная ветчина пару ломтей хлеба и чай.
Инна, вынырнув из халата, прошипела:
– Блин! Ну, ты хлеб хотя бы порезал, а то всё как-то не по-людски, как тузику…
Гришка начал оправдываться:
– Так я спешил. Полхлеба сам съел, а это тебе.
Инна, отщипывая хлеб, невольно ёрничая, бубня под нос, произнесла:
– Спасибо за ласку твою Гришка! Век не забуду!.. Отодрал как козу, а тебе… Нате вам с кисточкой… – негодуя, – сервис, блин! – тут же хватая руками ветчину с жадностью уничтожая остатки хлеба, прихлёбывая чай, сидя как малый ребёнок с набитыми щеками.
Гришка смотрел на неё, восхищаясь:
– Ну, ты Инка, как и раньше – Королева!.. Шикарная женщина!
Кажется, это её сделало снисходительной и доброй. Она сев поудобней, откинула полы халата, боясь испачкать, как-никак хозяйский; таким образом, открыв Гришкиному глазу все свои прелести. Её красивая грудь была как два бутона розы. Он смотрел на неё маслеными глазами. Инна этого не видела, была поглощена приёмом пищи. Она и впрямь была голодная.
Не выдержав, он приблизил её к себе. Та, стряхивая с рук хлебные крошки, попыталась его остановить:
– Э-э!..Погодь!.. – возмущённо, – тебе, что одного раза было мало?
Тот кивнул:
– Ты такая сладкая!.. Ел бы и ел… – взяв в охапку, поставил лицом к кровати.
Приспустив джинсы, стал брать, не слушая её протесты.
Через минуту она уже постанывала, становясь покладистой гибкой отдаваясь ему по-полной. Её ноги подкашивались. Получив оргазм, ощутив дрожь по всему телу, Инна плашмя упала на кровать.
Гришка, застёгивая ширинку, с гордостью сказал:
– Ещё не разучился удовлетворять баб… – хмыкая, – и себя… – глядя на неё бесстыжим взглядом как бы, между прочим, спрашивая:
– Как? Ничего?
Инна, кутаясь в халат, тихо произнесла:
– Может быть. Пойдёт.
Вот этого Гришка никак не ожидал. Расстегнув ширинку, скинув с себя джинсы, он набросился на неё. Избивая по щекам, стал вновь брать её, но уже применяя насилие. В глазах Инны был ужас, она боялась даже плакать, только просила не делать ей больно. Тот, кажется, не слышал, его, словно накрыло с головой все нарастающей волной гнева. Он был удовлетворён.
Закончив, встав, сквозь зубы бросил:
– Приберись здесь в ванной и на кухне. Я спать… – показывая ключ, что был в его руке.
Инна закуталась в полы халата, тихо с испугом в голосе произнесла:
– Хорошо… – умоляюще, – только ты никому не рассказывай про «сегодняшнее»…
Тот на ходу буркнул:
– Как скажешь. А там подумаем… – поспешно выходя.
Инна, оставшись наедине, сама с собой, разрыдалась. Такого она не могла ожидать. Мысль была одна: как с этим жить дальше. Что делать?
Ей было обидно и горько. Какой-то мужик из глухомани сделал её заложницей в этом чужом шикарном доме. Она ревела и думала, как ей быть, как выйти из этой дурацкой ситуации. Где искать выход? Неужели ей суждено стать «падшей девкой»…
…Мысли просто накрыли с головой. Нет! Она этого никогда не допустит. Лучше уж этому «однокласснику» горло перерезать. Чем? Вокруг ничего не было. Это привело в ужас. Потом вспомнив, что он её когда-то в школе любил, немного успокоилась. Невольно вспомнился «выпускной»…
…В тёмном зале все разбились по группам. Кругом стоял смог, повсюду слышались выкрики пьяных девчонок и мальчишек. Все старались подражать взрослым. Обнимались, целовались, ругались, если не сказать скандалили. Потом выходили в коридор выяснять отношения, обратно уже входили в обнимку, как ни в чем не бывало.
Кажется, что все были спарены. Даже она, Инна, была с Гришкой. Тот ходил весь вечер за ней следом, назойливо приглашая на танец. Для неё он не был парнем, в которого можно было влюбиться, поэтому вначале отказывала. Тот был верзила костюм на нем висел мешком. При его высоком росте он дрожал как осиновый лист и это только от одного прикосновения к ней. Как-то так незаметно для себя они оказались на танцплощадке. Хорошо, что никто не обращал на них внимания. Все были заняты собой.
В танце невольная близость тел его просто возбуждала, на это реагировал каждый нерв. Руки становились потными. Она пыталась сделать вид, что не замечает, но это ей давалось с трудом. Музыка располагала к интиму. Он невольно обнял, нащупав контуры бюстгальтера, расстегнул. Ей было стыдно, она считала, что все окружающие видели её в минуту позора.
Инна, тут же сорвавшись с места, убежала. Он побежал за ней. Та оказалась за школой, нервничая, пыталась застегнуть бюстгальтер. Но у неё не получалось. Подойдя к ней, он предложил свою помощь, Инна согласилась, небрежно убрав каскад волос в сторону. Приспустив вечернее платье, скомандовала:
– Давай, пока никого нет!..
Он стал застёгивать крючки бюстгальтера. Аромат её волос его волновал. Тот ощутил потливость по всему телу. Его потные руки, коснувшись её тела, привели Инну в бешенство.
Она прошипела:
– Убери руки, я сама!.. Слабак! Бабу увидел, и «течка» пошла. Импотент!..
…Почему она тогда сказала «импотент» не знала; скорее всего, это было из лексики матери, та постоянно орала на отца по делу и без дела…
…Гришка, сжигая её злым взглядом, сорвал с неё бюстгальтер, стал лапать и целовать в губы, делая это неумело. Она чувствовала его молочный запах вперемешку с алкоголем и табаком. Он стал тискать груди, теребя в своих руках соски, делая больно. Она невольно вскрикнула. Испугавшись, он отпрянул. Стал просить прощения, умоляя его простить, говоря, что это она сама спровоцировала на это; наспех надев на неё бюстгальтер, убежал.
Она плакала ей было страшно и очень обидно. Как он посмел до неё дотронуться? Он же её одноклассник! Утром она заметила засосы и синяки на груди…
…Выйдя из воспоминаний, она посмотрела на грудь, та была в засосах и синяках. В голове пробежала мысль: Гад, как он посмел? Он же одноклассник!
Оглянувшись по сторонам, ощутила страх, сознавая, что это теперь не одноклассник – мужик, пьяный мужик и к тому же далеко небезобидный мальчик. Теперь он не попросит прощения, да и не выпустит из этого дома, пока не получит того, что хочет.
Сознавая это, Инна поспешила одеться и заняться уборкой, стараясь не думать о произошедшем с ней инциденте. Надеясь на то, что это лишь пьяная выходка бывшего одноклассника. Считая, что тот проспится и отпустит домой, тем более её родители знают, где она.
Домой Инна вернулась за полночь, так и не дождавшись своего освобождения. Гришка так и не проснулся. Во время уборки, найдя запасной ключ в кухонном пенале, решила им воспользоваться. Выскользнув на улицу, она стремглав уносила ноги, страх гнал домой. Войдя в дом осмотревшись, поняла, что мать с отцом спали.
Попав в свою комнату, она тут же стала скидывать с себя одежду, которая стала ей ненавистна; на той остался Гришкин запах, перехватывало дыхание ей не хватало воздуха. Совсем нагая подошла к окну, открыв створку, стала впитывать свежий морозный воздух, ей казалось, что он очищал её от зависшего над ней смрада. И это было так. Через минуту ей стало легче дышать, на ватных ногах она поплелась к кровати. Пластом упав, прикрыла тело руками, бессмысленно глядя в потолок. Было так противно от отвращения то ли к себе, к той, что была с Гришкой, то ли к самому Гришке, который где-то там храпел, не подозревая что, он сломал чью-то жизнь.
Инне в этот момент не хотелось жить, ведь рядом с ней не было любимого человека. Накинув на плечи одеяло, побежала к сумке, что валялась у двери, взяв мобильный, перезвонила мужу. Тот долго не отвечал.
Но тогда, когда она хотела сбросить вызов, тот все же ответил:
– Ну что тебе ещё? Достала…
Инна, не ожидая этих слов, промямлила:
– Спишь?
Тот, хмыкнув, небрежно ответил:
– Как все нормальные люди, ночь на дворе.
В горле застрял ком, она выдавила:
– Один?
Тот раздражённо рявкнул:
– С Иришкой!..
Разговор прервался. Кто из них первый выключил телефон Инна так и не поняла. Она в слезах побежала к кровати. Забравшись с головой под одеяло, безудержно зарыдала, боясь быть услышанной родителями. Ей было горько обидно и страшно. Она не знала, что делать, как ей жить дальше.
В голову лезло прошлое, выдавливая настоящее. Она невольно вспомнила себя подростком…
…В те дни она ничем не отличалась от своих подруг. По сути, детство было счастливым хотя бы, потому что не было проблем. Проблемы были у родителей, которые старались сделать дочь по максимуму счастливой, чтобы та была как все, имела все необходимое, что имели другие сверстницы в её окружение.
Пусть она неуклюжа, «пышка» и грудь в тринадцать лет третий размер. Для своих родителей их дочка самая лучшая.
Правда почему-то классная, учительница анатомии, всегда на ней проводила диагностику взросления, тыча указкой, ей в область груди. Чем вызывала в классе шквальный смех и едкие насмешки в адрес Инны.
Она как ребёнок-подросток обижалась. Ей тогда было стыдно, что самая младшая по возрасту в классе; её отдали в школу с шести лет, а по своим формам выглядит ровесницей учительницы. К тому же та была «плоскодонкой», так ту за глаза называли мальчишки. Учительница в свои тридцать выглядела скорее мужчиной, нежели женщиной, постоянно ходила в брюках, скрывая свои кривые худые ноги. Поэтому-то та и ненавидела пышных красавиц, даже подростков и как могла, изгалялась над ними на своих уроках и классном часе.