Следом появился Юрий с фельдшерским чемоданчиком в руке. Кивнул Алёне:
– Пойдемте. А вы, – это адресовалось хозяйке, – объясните, почему врача лишь сегодня вызвали.
– Да он только утром такой вот стал! – вытаращила она глаза. – А вчера еще совсем нормальный был.
– Ну а то, что он небрит уже который день, немыт, – это вас не напрягало?
Женщина смотрела так, словно доктор говорил на иностранном языке.
– Ладно, – махнул рукой Юрий. – Так и не спросите, что с вашим мужем, куда мы его везем?
– Да куда больше, как на улицу Июльских Дней! – развела она руками. – Жили б мы в верхней части города, вы б его на Ульянова отвезли, а так – ясно, что на Июльские Дни.
– Логично, – кивнул Юрий. – Быстренько дайте ему рубашку или куртку какую-нибудь, да тапочки, что ли. На улице еще не лето.
– Да я его уже одел, – прозвучал из прихожей голос Вани. – На вешалке взял куртец, и кроссовки тут же нашлись. Мы в порядке, правда, братан?
– Вы с нами ехать не собираетесь? – спросил Юрий у хозяйки, которая так и стояла, прислонившись к притолоке.
– Вы что, у меня вон белье в стиральной машинке! – всплеснула она руками, глядя на него чуть ли не с ужасом.
Ваня, который уже выводил Симкова на площадку, громко фыркнул.
– Паспорт его дайте, – угрюмо приказал Юрий.
Она степенно сходила в комнату, вернулась с паспортом в синей обложке.
– До свиданья, – холодно проговорил Юрий. – Думаю, до скорого.
Она словно не слышала, так спешила их выпроводить вон.
Когда дверь хлопнула за спиной, Юрий обернулся к Алёне:
– Вы что, барышня, забыли наш уговор? Слушаться меня беспрекословно, понятно? Этот мужик, конечно, с подавленной реактивностью, но Ване пришлось-таки с ним повозиться. Еще минута – и он бы накинулся на вас и на эту тварь, жену свою, просто потому, что вы обе – бабы!
– Ладно, я больше не буду, – виновато промямлила Алёна. Она и в самом деле чувствовала себя виноватой. И спросила, чтобы перевести разговор: – А почему вы сказали этой женщине – до скорого?
– А вы что, не понимаете? – вскинул брови Юрий. – Это ведь у нее – полный шиз. Она и мужа довела, не сомневаюсь. Личность, конечно, может развалиться очень быстро, но все же ясно, что крышняк в данном случае съехал у человека как минимум неделю назад. Тогда он и мыться перестал. Жена этого просто не заметила, хотя, думаю, это у нашего пациента что-то вроде протеста против ее патологической чистоплотности.
– Правда что – патологической! – обернулся через плечо Ваня, не ослабляя, впрочем, захвата, в котором он держал Симкова. – Всё, расскажу сегодня этот случай своей-то, а то она меня замучила: вечно вещи на место не кладешь, пепел мимо пепельницы стряхиваешь!
– Не ври, Ванька! – сказал доктор Литвиненко. – Ну что ты врешь? Ты ж не куришь! И никакой «своей» у тебя нет, ты ж у матери живешь!
– Так я про мать и говорил, – улыбнулся Ваня, покосившись на Алёну. – А так – да, я еще не женат, есть такое дело.
Слово «еще» он определенно выделил, заметила чуткая писательница и тихонько засмеялась в ответ.
Симкова устроили на носилках, пристегнули ремнями, накрыли сверху одеялом. Он лежал с закрытыми глазами, напряжение уходило с небритого, набрякшего лица.
– Неприятная работа, конечно, – прошептала Алёна чуть не в ухо Юрию, который опять не сел в кабину, а устроился рядом с ней на тесном боковом сиденье.
Ваня скособочился около носилок и придерживал Симкова – вроде чтобы одеяло не сползало, однако видно было, что замечательные мышцы его напряжены.
– Нерадостная, что и говорить, – кивнул Юрий. – Зато у нас, у психологической поддержки, практически нет летальных исходов. Разве что вместе с линейной бригадой едем на попытку суицида. А так везем себе своего пациента, не раскачиваем его… Знаете, что такое раскачивать? – спохватился он.
– Знаю, – поежилась Алёна, вспомнив, как в прошлом году присутствовала при этом самом раскачивании, то есть попытке вернуть больного с того света. Дефибриллятор, кислород, адреналин, спирт внутривенно… В ноябре месяце прошлого года они с доктором Денисовым одного самоотверженного инфарктника трижды раскачивали, но так и не довезли живым. – И все равно – у вас тоже тяжело.
– А кому сейчас легко? – не удержался от желания пофилософствовать Юрий. – Но в общем-то да, у нас есть своя специфика: мы ведь на переднем крае безумия. Мы видим больного на входе , в самом начале психоза, а иногда это страшней и морально тяжелей, чем наблюдать болезнь в ее развитии, уже в больничной палате. Там тоже картина еще та, но внезапность проявления гипоманиакального состояния или его противоположности, депрессии, – это… – Он махнул рукой. – Иногда, конечно, бывают жутко запущенные случаи. На этого-то нашего пациента, понятно, жене было плевать с высокой башни, но порой заботливые родственники таких дел могут наворотить своей заботливостью… Если у человека что-то не так, родня обычно идет классическим путем: сначала бабки, потом церковь, потом экстрасенсы, затем невропатологи, следом психотерапевты… Потом вызывают нашу бригаду. Это уж когда все средства исчерпали и человека накрепко замордовали. Вот не далее как перед встречей с вами еле-еле мы с Ванькой повязали одного дяденьку, который был просто-таки обуреваем желанием сжечь себя, а заодно и все окружающее пространство.
– Попытка суицида? – попыталась щегольнуть осведомленностью Алёна.
– Да нет, он убиваться не хотел, он мир от себя спасал!
– Что?!
– Голоса у него начались, далекие такие голоса, вроде как у Жанны д'Арк. Только ее эти голоса побуждали освободить Францию от англичан, а нашего пациента обвиняли во всех несовершенствах мира. И довели до шиза. Начал он себя наказывать всякими самоистязаниями, вплоть до бичевания и попыток разбить голову о стену. Родственники поводили его по всем инстанциям, которые я вам перечислял. Ну что ж, голоса на них за это очень обиделись и внушили нашему герою, что ему необходимо очиститься огнем.
– Как старообрядцы, да, Юрий Алексеевич? – оживился Ваня, который с пятого на десятое прислушивался к их разговору. – Я видел в кино «Михайло Ломоносов». Упертые ребята!
– Филипповцы, – сказала Алёна.
– Что?
– Это старообрядцы-филипповцы себя огнем очищали, если не ошибаюсь, – пояснила она.
– Нет, наш пациент сугубый атеист. Кстати, он был совершенно убежден, что в этом огне ничто не сгорит, ни вещи, ни дом, ни он сам, что пламя просто побежит по его телу, как по телу индийского факира, сожжет скверну – и все будет о'кей. Но…
– Но факир был пьян, и фокус не удался! – мрачно улыбнулся Ваня. – Вместе с нами там пожарные были. Ох, они этого факира употребляли… по-индийски и по-русски!
Его розовощекая физиономия выражала искреннее удовольствие.
Алёна покосилась на него неприязненно. Юрий хихикнул рядом.
– Ну просто караул, какое жестокосердие! – сказал ехидно. – Посадят на цепь дурака и за решетку, как зверька, дразнить его придут… помните, да? У бедолаги в мозгу изжога, душа изломана, а его никто не жалеет – кругом хамоватые, откровенно равнодушные люди… Иначе нельзя, дорогой мой Достоевский. Нужна дистанция, толстая кожа, это броня для всех врачей, не только в психбригадах. А у нас вообще черный юмор. Думаете, выражение про сдвиг по фазе выдумали электрики? А крыша в пути, крыша едет – автомобилисты или железнодорожники? Башню сносит – метеорологи? Мозги набекрень – шляпники? Нет, это наши профессиональные выражения, так же, как и шизануться, свихнуться, сдвинуться, чокнуться. В нашем деле нет ничего важнее подчеркнуто-небрежного отношения к пациентам. Когда привозят в больничку спятившего, особенно если он осознает, что с ним что-то неладно, что он уплывает, его спасет только наше спокойствие и даже где-то пофигизм. Человек ведь убежден, что он – уникален, а ты ему этак спокойно говоришь: да ну, у нас тут все такие! И он успокаивается оттого, что не одинок в этом месте, оттого, что он – как все. В каждой больнице прежде всего срабатывает эффект стен, но в психушках – в первую очередь. Больной понимает: тут мне помогут, потому что здесь всем помогают, потому что это – больница, где лечат. Конечно, если пациент в полной отключке, на него никакие эффекты никаких стен не действуют, но в основном это закономерность. Непробиваемый доктор – отчасти тоже одна из стен, которые оказывают свое спасительное действие.
– То есть вам их на самом деле жалко, только вы виду не подаете? – поняла Алёна.
– Жалко, конечно, еще бы! – Юрий даже присвистнул. – У меня был один пациент… смешной такой персонаж, стишки писал и пытался найти высший смысл в бессмысленных словесах и цифрах – ну совершенно бессмысленных, можете мне поверить! – а также пытался выбраться из больницы, чтобы передать одному человеку какую-то сверхважную информацию, которая изменит течение всей жизни. И я как-то раз попробовал глубоко влезть в его бред. Именно что из жалости. И вдруг в один из дней ощутил, что начал жить по законам этого бреда. Это… остро. Очень остро!
Юрий нервно зашарил по карманам, и какой-то миг Алёна смотрела на него чуть ли не испуганно. Кажется, это воспоминание заставило его сильно разволноваться… но она тут же облегченно вздохнула: оказывается, Юрий просто-напросто отыскивал завибрировавший мобильник. Наконец вынул его из кармана и прижал к уху:
– Да! Слушаю! А, привет. Готово? Всё, что я просил? Молодец, ну ты даешь, слушай! Ну ты и развернулся! Я даже не ожидал от тебя такой прыти. Значит, все тип-топ… ты уверен? Ага, отлично. Так, говори. – Слушал, сосредоточенно кивая, изредка взглядывая на Алёну исподлобья, однако словно бы и не видел ее. – Так, понял. Хорошо, хорошо. Понял. Ладно, потом я тебе еще раз звякну. Всё, до связи.
Отключился, поймал Алёнин взгляд и улыбнулся:
– Это мой приятель из Советского района звонил. Нашли координаты этого вашего Влада Сурикова – правда, не без труда. Мы договорились так: мне сейчас записывать неудобно, да и он занят, поэтому он мне сразу, как освободится, SMS-ку с адресом пришлет, а я ее вам переправлю, договорились? Ваш сотовый позвольте, барышня!
Алёна, несколько растерявшись, продиктовала номер. Ну почему Юрий не передал трубку ей? Она ведь не склеротичка какая-нибудь, ей не обязательно записывать адрес, она и так запомнила бы его. И если приятель Юрия так уж сильно занят, о чем он так долго говорил с ним?.. Да ладно, пусть будет как будет. Значит, буквально с минуты на минуту она узнает координаты Влада! И что ей тогда делать? Ехать к нему? Или выяснить через справку телефон и позвонить? Кстати, надо обдумать…
– Но я не договорил, – продолжал тем временем Юрий. – Это остро, говорю я, и даже где-то небезопасно – жить по законам чужого бреда. Однако необходимо. У каждого больного есть психотическая часть личности – и здоровая, но она как бы в тени больной части. До нее нужно достучаться. Чаще всего принято применять брутальные методы: лекарственную терапию или там лоботомию какую-нибудь. «Полёт над гнездом кукушки» смотрели, конечно. Во-во. Но мне казалось интересней пожить в метафоре этого моего пациента, стать в ней совершенно своим. Меня это многому научило. Быстроте реакций, неожиданным решениям, умению всякую ситуацию повернуть в свою пользу. Помню, один раз он где-то добыл спички (психи, чтобы вы знали, необычайно изобретательны, вот у кого надо неожиданным решениям учиться – это просто академия!), собрал в кучу какие-то комиксы, газеты со сканвордами, простыни и пригрозил устроить пожар, если его информация тотчас же не будет передана в высшие инстанции. Правительству, как он выражался. Самое плохое, что он разбил стакан, взял осколок и грозил взрезать себе вены! С вязками, значит, к нему никак не подберешься. А я уже этого мужика успел немного узнать: он серьезный был дядька, очень обиженный на жизнь, на людей, на судьбу, серьезный и решительный, на всё способный. Мне никак не хотелось, чтобы он умер, ну рано ему еще было умирать!.. А у нас на выходе из отделения всегда дежурили милиционеры, поэтому я послал олигофрена (надо сказать, это в психушках активисты, первые помощники персонала, покладистые, добродушные, безобидные!) за ними. Приходят двое таких салажат молоденьких, ничего не соображают, глазки в кучку. Я им грозно приказываю достать блокноты и записывать важное сообщение. Они понять не могут, шучу я или нет, чувствую, сейчас ржать начнут… вот был момент, ужас! У мужика этого стекло наготове… К счастью, парни поняли значение моих огненных взоров, записали все, что он там молол, причем пришлось дословно записывать, под диктовку, наш дяденька поминутно требовал повторить… Чего он там только ни напорол, Господи Боже! – Юрий закатил глаза. – Ладно. После диктовки он немного успокоился, позволил сделать себе уколы, лег спать. И, что характерно, наутро, отойдя, всё случившееся помнил с небывалой ясностью! Спрашивал, не выбросили ли милиционеры свои блокноты, ходил, по урнам проверял… Но я как чувствовал: забрал у них записи и спрятал.
Юрий умолк и сидел, уставившись в пол. Углубился в воспоминания, задумчиво покачивал головой. Смотрелось это… странно, скажем так.
Алёна испуганно обернулась к Ване. А тот просто-таки давился смехом, глядя на доктора Литвиненко.
– Ничего, ничего, не пугайтесь, – шепнул успокоительно. – Вот это и называется: с кем поведешься, с тем и наберешься.
– Что вы там шепчетесь? – сердито вскинулся Юрий, подозрительно поглядывая то на Ваню, то на Алёну, которая теперь тоже еле сдерживала смех.
– А что, – невинно спросила Алёна, – психиатры, которые решают пожить по законам чужого бреда, не могут там остаться навсегда? Как лисичка-сестричка в зайкиной избушке?
Глаза Юрия заблестели.
– А знаете, – сказал он оживленно, – это ведь больная тема у моих коллег! Наша профессия не гарантирует безопасности. Мы слишком много знаем о падении абсолюта в грубую материю, мы живем в пограничной зоне между здоровьем и болезнью, и как ни пытаемся абстрагироваться, нам это не всегда удается. А ведь всякий, кто находится в этой зоне, в любую минуту может сделать шаг вправо, шаг влево и перейти границу… Кстати, журналисты внедрили в сознание масс миф о том, что КГБ гнобило правозащитников в психушках, а между тем среди диссиды и впрямь шатались толпы людей с пограничным состоянием, только в больницах им и было место. Много таких, прошу пардону, – Юрий с улыбкой глянул на Алёну, – и среди людей творческих, которым вообще свойственно магическое восприятие реальности.
– Ух ты, как красиво! – восхитилась она. – Магическое восприятие реальности…
– Красиво, но и пугающе. Особенно полно этих пограничников среди «Достоевских», с их умением влезть в чужую голову, в чужое сердце, в чужой шиз, в конце концов. Кроме того, люди с магическим восприятием реальности живут вне клише, их легче сбить с толку, они ведутся на всякую дурь, мимо которой нормальный трезвомыслящий человек пройдет, не повернув голов качан и чувств никаких не изведав, но при этом они способны решить не разрешимую для кого-то другого загадку…
– Приехали, – раздался тоненький голос, показавшийся неожиданно громким.
Ну еще бы – «Фольксваген» уже остановился у подъезда обшарпанного желтого здания – психиатрической клиники на улице Июльских Дней, мотор был заглушен. Очень может быть, стояли так довольно давно, пока Паку не наскучило ждать и он не прервал зарапортовавшегося доктора Литвиненко.
Симков крепко спал, то ли стреноженный лекарством, то ли вовсе убаюканный красноречием доктора. Будить его поостереглись: мало ли что учинит, обнаружив себя не дома, а невесть где! – вызвали санитаров с носилками. Ваня им помогал.
– Алёна, дорогая, – умоляюще сказал Юрий, хватая ее за руку, – сейчас я нашего друга Сергея Серафимовича пристрою, документы на него заполню и прибегу, перезвоню моему приятелю. Что-то он с этой несчастной SMS-кой задерживается. Вы подождите пока.
Он убежал вслед за носилками.
Алёна выбралась наружу, заглянула в здание больницы, навестила на первом этаже одно необходимое местечко и снова подошла к машине. Пак взволнованно таращился из кабины:
– Вызов поступил! Девушка, двадцать лет, Простакова Инна Константиновна, – прочитал он запись в блокноте, сделанную черным фломастером. – На набережной Федоровского, пять а.
– Как это на набережной Федоровского? – удивилась Алёна. – Это же в Нижегородском районе! Там что, своей психбригады нет?
– Они на вызове аж в Зеленом городе, там целая группа наркоманов с передозировкой, – пояснил Пак, – поэтому нас и направили на Федоровского. Так часто бывает. Но где они там? Ехать надо! Вызов же! Время уходит!
Алёна смотрела на шофера просто-таки с умилением. Это же надо – такое чувство ответственности!
Вообще она и раньше замечала, что этого чувства у водителей «Скорых» хоть отбавляй, не только у врачей.
– Позвоню-ка я доктору, – проворчал Пак, доставая из «бардачка» старомодный, покарябанный мобильник – из первых «Motorol», но тут на крыльце показались доктор Литвиненко и Ваня.
– Наконец-то! – Пак истово замахал.
– Вызов, что ли? – Юрий ускорил шаги. – Ничего, не волнуйся, сейчас поедем. Какая улица? Набережная Федоровского? Нижегородский район? Понятно… Ну поехали, чего ты стоишь, Пак!
– Я стою! – тоненько ахнул водитель. – Я, главное, стою!
– Юра, ваш приятель не звонил? – Алёна придержала за руку доктора Литвиненко.
– Нет, – Юрий глянул на телефон. – Я ему сам перезвонил, но ответ был – абонент временно недоступен.
– Знаете, я тогда поеду домой, а? Ну что я вам тут мешаю.
– Вы мне нисколько не мешаете, Алёна! – Юрий схватил ее за руку, и лицо его вдруг приняло мальчишеское, вернее, детское, беспомощное выражение. – Поехали с нами, ну пожалуйста!
Алёна только моргала, глядя на него во все глаза.
Что бы это значило? Что бы это значило, господа?!
– По коням, по коням, доктор Литвиненко! – пробормотал Ваня, запрыгивая в салон.