Радостнейшая дата 1915
Многих из ближайшего окружения Маяковского я имел честь знать лично, некоторых из них близко — Лили Брик, Василия Катаняна, Романа Якобсона, Льва Гринкруга, Луэллу Краснощекову, Галину Катанян, Татьяну Яковлеву и Веронику Полонскую. Памяти тех, кто дал мне так много, посвящается эта книга.
Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу, как выжиревший лакей на засаленной кушетке, буду дразнить об окровавленный сердца лоскут; досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
У меня в душе ни одного седого волоса, и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса, иду — красивый, двадцатидвухлетний.
Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы!
В. Маяковский. Пролог к поэме “Облако в штанах”
Между двумя комнатами для экономии места была вынута дверь. Маяковский стоял, прислонившись спиной к дверной раме. Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую тетрадку, заглянул в нее и сунул в тот же карман. Он задумался. Потом обвел глазами комнату, как огромную аудиторию, прочел пролог и спросил — не стихами, а прозой — негромким, с тех пор незабываемым, голосом:
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было, было в Одессе.
Мы подняли головы и до конца не спускали глаз с невиданного чуда”(Здесь и далее в цитатах сохранена орфография оригинала).
Владимир Маяковский писал стихи уже несколько лет, однако читкой "Облака в штанах”, состоявшейся у Лили и Осипа Брик в Петрограде в июле 1915 года, начинался новый этап его литературной и личной биографии. “Брики отнеслись к стихам восторженно”, а Маяковский “безвозвратно полюбил Лилю”, — вспоминает младшая сестра Лили Эльза, присутствовавшая при чтении.
Для Маяковского встреча с супругами Брик стала поворотной точкой его жизни — “радостнейшей датой”, как он <овет.
Летом 1915 года мировая война шла уже год, и Снимали, что за ней последуют серьезные политические и со1ные преобразования. В сфере эстетики, в литературе, живоП[музыке революция была свершившимся фактом, и Россия а в этом процессе передовую позицию. Композитор Игорь винский и Русский балет Дягилева взяли Париж штурмо>/удожест- венной сфере русские шли в первом эшелоне, првленные такими именами, как Василий Кандинский, Михаарионов, Владимир Татлин, Казимир Малевич… Каждый из Ъ-своему содействовал тому небывалому развитию, которо, ти годы переживала русская живопись.
Стартовый выстрел для "модернистского ^ва” дал итальянец Филиппо Томмазо Маринетти: в 1909 rQ провозгласил появление нового эстетического течения — туризма, охватившего литературу, живопись и музыку и Рвавшего к разрыву с культурным наследием. И в России ризм возымел колоссальное значение, особенно в литерат>)дним из лидеров этого движения стал, несмотря на свою ^ость (на момент встречи с Лили и Осипом ему было всего дать два), Владимир Маяковский.
По меткому определению Бориса Пастернак; с детства был избалован будущим, которое далось ему дов? рано и„видимо, без большого труда”. Когда, спустя два год будущее наступило, оно носило имя Русская Революция — Ъу с двумя мировыми войнами наиболее эмблематичное ггическое событие XX века. Революции, огромному социаЛюлитиче- скому эксперименту, целью которого являлось пСение бесклассового коммунистического общества, Маяковсугдал весь свой талант и все свои силы; ни один писатель не бьль неразрывно связан с ней, как Маяковский.
В этой борьбе он был не один. В ней принэ участие; целое поколение единомышленников, воспитаннь всепогло щающей идее революции. К тому же поколению адлежалиг Лили и Осип Брик, которые были так же неразр> связаныг с Маяковским, как тот с революцией. Невозмо говорить
о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В двадцатые годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первым поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в культуре, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь и секс — символом современной женщины, свободной от оков буржуазной морали.
Начиная с ошеломляющего июльского вечера 1915 года Маяковский, Лили и Осип стали неразделимы. Пятнадцать лет существовал этот овеянный легендами любовный и дружеский союз — пятнадцать лет, до момента, пока солнечным апрельским утром пистолетная пуля не разбила его вдребезги. И не только его — пуля, пронзившая в 1930 году сердце Маяковского, убила и мечту о коммунизме, предвестив наступление коммунистического кошмара тридцатых годов.
Об этом водовороте политических, литературных и личных страстей рассказывает эта книга, посвященная Маяковскому и его ближайшему окружению.
Володя 1893-1915
Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности.
Только мы — лицо нашего Времени.
Пощечина общественному вкусу
Маяковский родился 19 июля 1893 года в селении Баг- дады на западе Грузии, неподалеку от губернского города Кутаиси. Его отец, Владимир Константинович, был лесничим и, согласно семейной легенде, происходил из запорожских казаков; считалось также, что фамилию семья получила благодаря тому, что большинство родственников со стороны отца отличались высоким ростом и недюжинной силой. Мать, Александра Алексеевна, была родом с Украины. У Владимира было две сестры: Людмила старше на девять лет и Ольга старше на три года. (Брат Константин умер от скарлатины в трехлетнем возрасте.) Семья принадлежала к дворянскому сословию, но жила исключительно на жалованье отца, что предполагало достойное существование без изобилия.
Высокий и широкоплечий, как и его предки, Владимир Константинович был веселым, приветливым, общительным и гостеприимным человеком с темными волосами и бородой. Он был очень энергичным и легко вступал в контакт с другими людьми.
Даты в книге приводятся по григорианскому календарю. В XIX в. различие между ним и юлианским, который использовался в России до 1918 г., составляло двенадцать дней, в XX в. — тринадцать. По старому стилю Маяковский родился 7 июля. (Здесь н далее — прим. автора)
Ш Маяковский в двадцатилетием возрасте, 1913 г.
Говорил грудным басом, его речь, по словам старшей дочери, была наполнена “пословицами, прибаутками, остротами”, и он знал “бесчисленное множество случаев и анекдотов и передавал их на русском, грузинском, армянском, татарском языках, которые знал в совершенстве”. Вместе с тем он был человеком весьма чувствительным и восприимчивым, обладал горячим темпераментом, а его настроение менялось “часто и резко”.
Мать была полной противоположностью отцу: сдержанная, худощавая, хрупкая, но с сильной волей. “Своим характером и внутренним тактом мама нейтрализовала вспыльчивость, горячность отца, — рассказывала Людмила. — За всю жизнь мы, дети, не слыхали не только ругани, но даже резкого, повышенного тона”. У матери были каштановые волосы, высокий лоб и несколько выступающая челюсть. Внешностью Володя походил на мать, сложением и характером — на Владимира Константиновича, который передал сыну и свой темперамент, и чувствительность; от отца же Володя унаследовал глубокий бас.
В небольшом горном селении, где Володя провел первые годы жизни, насчитывалось порядка двухсот дворов и менее тысячи жителей. Расположенное в глубокой долине селение обступали высокие и крутые горы, покрытые лесами, где было полно медведей, косуль, кабанов, лис, зайцев, белок и всевозможных птиц. Володя рано научился любить животных. Дома были окружены огромными виноградниками и разными фруктовыми деревьями: яблонями, грушами, абрикосами, гранатами, инжиром. В резком контрасте со щедростью природы находилась скудость административных ресурсов селения, где была почта, но не было школы и врача. Расстояние до Кутаиси, ближайшего города, составляло 27 километров, и единственным средством сообщения служили почтовые дилижансы. Когда Ольга и Константин заболели скарлатиной, врач ехал так долго, что спасти мальчика уже не удалось.
Их дом стоял чуть в стороне от центра селения, на правом берегу реки Ханис-Цхали. По словам Володиных сестер, он был похож на дом золотоискателей в Калифорнии или
Володя Маяковский с родителями и сестрами Людмилой (стоит)
и Ольгой (сидит), 1905 г.
Клондайке. В нем было три комнаты, одна из которых служила конторой лесничего. Неподалеку от дома протекал бурный горный поток с каменистым руслом. Дети проводили много времени на улице, и Володя рано научился плавать и ездить верхом. Он очень любил опасные игры и занятия — чем опаснее, тем лучше. Вместе с Ольгой лазал по деревьям, карабкался по горам, бегал по узким горным тропинкам, змеившимся среди отвесных обрывов.
Безудержное воображение и изобретательность, которые Володя демонстрировал в играх, предрекали будущую мощь его творческого потенциала. То же самое можно сказать и о другом качестве, проявившемся у Маяковского уже в пятилетнем возрасте: его способности декламировать стихи. Не получивший высшего образования отец был, однако, влюблен в литературу и часто читал домочадцам классиков: Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Селение Багдады располагалось в стороне от главных дорог, но, несмотря на это, к ним часто приезжали родственники, особенно летом, и тогда Владимир Константинович просил Володю декламировать стихи гостям. Не умевший еще ни читать, ни писать, мальчик обладал феноменальной памятью и декламировал хорошо и выразительно. А чтобы тренировать голос, он залезал в опрокинутые на земле большие кувшины для вина и читал стихи Ольге, которая изображала находившуюся снаружи публику.
Как в играх, так и в заучивании стихов присутствовал сильный элемент состязательности. Володя стремился любой ценой стать первым и охотно принимал участие в забавах старших. В одной из игр один участник начинал читать наизусть стихотворение, но прерывал чтение в середине и бросал носовой платок следующему, который должен был его закончить. “Володя часто проявлял настойчивость и умел заставить взрослых подчиниться его желанию продолжать игру, — вспоминает мать. — Причем в таких случаях всю организацию игры брал на себя, склоняя на свою сторону даже тех, кто уже устал и не хотел больше играть”. С той же самозабвенностью и нетерпением Володя увлекался другими играми: картами, домино,* крокетом и так далее. В октябре 1904 года Ольга сообщала Людмиле, что Володя “страшно увлекся игрой в шашки” и каждый день играет с товарищем. Они играли на марки, и Володе уже удалось выиграть целый альбом иностранных марок… Здесь явно проступает та доминирующая черта характера Маяковского, возвращаться к которой мы будем неоднократно, — его страсть к игре.
Поскольку возможность получить образование в Багдадах отсутствовала, старшую сестру Людмилу рано отправили в тбилисский интернат, а в 1900 году мать и сын переехали в Кутаиси для того, чтобы семилетний Володя смог поступить в школу. После двух лет подготовки его зачислили в гимназию. Учеба протекала успешно, а особенно легко ему давалось рисование. Людмила брала уроки у одного кутаисского художника, который считал Володю настолько способным, что даже учил его бесплатно. “Володя быстро почти догнал меня в рисовании, — вспоминала Людмила. — Мы стали привыкать к мысли, что Володя будет художником”.
Столь же разительным, как талант к рисованию и декламации, было полное отсутствие у него музыкальности. Он не мог взять чистую ноту, музыкой совершенно не интересовался, ни разу не прикоснулся к пианино и не любил танцевать. “Когда у нас собиралась молодежь и начинались танцы, звали танцевать и Володю, — вспоминает мать. — Он всегда отказывался, уходил к товарищам в соседний двор и играл в городки”.
В Москву
Зимой 1906 года, когда Володе было двенадцать, его сорокадевятилетний отец умер от заражения крови: укололся булавкой, сшивая бумаги. Хотя Володя оказался самым младшим в семье, он был очень развитым для своего возраста и активно принимал участие в приготовлении похорон; “он обо всем хлопотал, не растерялся”, — вспоминает Людмила.
Смерть отца потрясла семью, и особенно сына, который, по словам Людмилы, с этого момента “стал серьезней” и “сразу почувствовал себя мужчиной”. Причина смерти оставила глубокий след в психике мальчика: отныне он сделался очень мнительным, панически боялся любой инфекции — в более взрослом возрасте всегда носил с собой собственное мыло, резиновый стакан, в путешествие неизменно брал раскладную резиновую таз-ванну; он избегал общественного транспорта, неохотно пожимал руки, а к дверной ручке прикасался только через пиджачный карман или носовой платок. Пивную кружку всегда держал в левой руке, чтобы пить с той стороны, к которой не прикасались чужие губы, — упражнение упрощалось тем, что Маяковский одинаково свободно владел обеими руками.
Смерть отца в одночасье изменила материальное положение семьи. Людмила уже два года училась в московском Строгановском художественно-промышленном училище, и, чтобы справиться с нуждой, Александра Алексеевна вместе с младшими детьми тоже переехала в столицу. Здесь они влачили скромное существование на пенсию вдовы и доходы от сдачи внаем комнат студентам. Володя и Ольга вносили свой вклад в бюджет семьи: они раскрашивали шкатулки, пасхальные яйца и так далее.
Революционную литературу Маяковский читал еще во время учебы в кутаисской гимназии, однако более близкое знакомство с убежденными социалистами состоялось благодаря квартирантам. В четвертом классе гимназии он вступил в студенческий социал-демократический кружок, а спустя примерно год стал членом большевистской фракции РСДРП. Одновременно его исключили из гимназии по причине невзноса платы.
Последующие два года, 1908–1909, Маяковский практически полностью посвятил политической деятельности. Он читал и распространял нелегальную литературу среди булочников, сапожников и типографских рабочих. Полиция вела за ним слежку, и, несмотря на то что ему было всего пятнадцать-шестнадцать лет, его несколько раз арестовывали; во время одной облавы он съел вместе с переплетом записную книжку, где содержались адреса, которые не должны были попасть в руки полиции. Два первых ареста длились недолго, каждый по месяцу, однако в третий раз Маяковскому пришлось просидеть в тюрьме полгода, причем пять месяцев — в камере-одиночке.
Время, проведенное в Бутырках, стало поворотным моментом в биографии Маяковского: если раньше он читал главным образом политическую литературу, то теперь чтение приобретает новое направление. “Важнейшее для меня время, — напишет он позднее. — После трех лет теории и практики — бросился на бел-
Учетная карточка Московского охранного отделения, 1908 г.
летристику”. Он читает классиков — Байрона, Шекспира, Толстого, — но без особого энтузиазма. Ценит формальную новизну Андрея Белого и Константина Бальмонта, однако тематика и метафорика символизма ему чужды. Реальность того времени нужно описывать иначе! Он пытается, но у него не получается. В январе 1910 года, когда Маяковский вышел на свободу, надзиратели отобрали у него тетрадку со стихами, за что, как он признавался впоследствии, он был им благодарен.
Между арестами Маяковский, как и его сестра, учился в Строгановском училище. Однако оттуда его исключили за политическую деятельность; гимназию он также не закончил. И теперь
Маяковский почувствовал, что должен получить образование, но эта задача казалась ему несовместимой с партийной работой. “Перспектива — всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг. Если из меня вытряхнуть прочитанное, что останется? Марксистский метод. Но не в детские ли руки попало это оружие? Легко орудовать им, если имеешь дело только с мыслью своих. А что при встрече с врагами?” Цитата датируется 1922 годом, но намеченная Маяковским проблема не была сформулирована задним числом. Ощущение конфликта между искусством и политикой было свойственно Маяковскому изначально, оно будет накладывать отпечаток на всю его творческую деятельность и ускорит его смерть.
Маяковский бросил политическую работу, но поскольку в своем литературном таланте он сомневался, то вскоре после освобождения снова вернулся к живописи. После четырех месяцев учебы в художественной школе Жуковского, слишком традиционной, на его взгляд, он начал брать уроки у другого художника, Петра Келина, который готовил Маяковского к поступлению в Училище живописи, ваяния и зодчества — единственное место, куда принимали без свидетельства о политической благонадежности. После второй попытки в августе 1911 года он был принят в фигурный класс.
Прекрасный Бурлюк
Маяковскому исполнилось восемнадцать лет, когда он поступил в училище, где быстро стал знаменитым благодаря своей самоуверенности и дерзости. Он был громким, постоянно шутил и острил, его речь была такая же нетерпеливая и порывистая, как и его движения: он не мог спокойно сидеть на стуле, а все время двигался по помещению, закусив папиросу в углу рта. Впечатление усиливал рост — почти метр девяносто. Из-за этой назойливости многие считали его довольно несносным — нравился он только тем, кто предполагал или уже видел в нем, по словам Маруси Бурлюк,
Маяковский осенью 1912 г, — ученик Училища живописи ваяния и зодчества.
“громаднейшую, выпиравшую из берегов личность”. Вызывающее поведение подчеркивалось нарочито богемным стилем в одежде: длинные нечесаные волосы, надвинутая на глаза широкополая черная шляпа, черная блуза и черный галстук — байронический герой в поисках художественной индивидуальности.