Он набрал какой-то номер, представился, попросил, чтобы его соединили, и я, ощутив дрожь в коленках, понял, что он разговаривает с самим Кисиным обо мне!
– Володя, – задушевно убеждал капитан телефонную трубку, – у меня есть хороший друг, он молодой парень, толковый, хочет работать. Что? Да! Работать, говорю, хочет. Пользу людям приносить, дома строить красивые. У него своя фирма. Как называется? Сейчас, секундочку…
– Как твоя фирма называется? – прикрыв трубку, спросил у меня капитан.
– Э-э-э… – Я потер лоб и беспомощно поглядел по сторонам. Ничего, кроме зеленого цвета. Гринписовец херов… И тут меня осенило. – Гринстрой! – выпалил я, моля Бога, чтобы это название было никем не занято. – Строительная корпорация «Гринстрой».
Капитан кивнул и продолжил разговор:
– «Гринстрой» называется. Что? Да, мне тоже нравится. Хорошее название. В честь доллара, наверное, назвал. Ха-ха! Так что, может, пусть подъедет к тебе? Поговорите? А, я понял. Понял, говорю! Значит, отправлю его к Илье Кирилловичу, как ты сказал. Ты там давай насчет охоты, как надумаешь. Всех благ!
Закончив говорить, капитан весело посмотрел на меня и сделал умиротворенное лицо, мол «все, что могу»: прикрыл глаза, развел ладони, ни дать ни взять иллюзионист, только что сорвавший ловким фокусом невероятные аплодисменты.
– Поедешь к его заместителю, он его предупредит насчет тебя. Это вот здесь. – Капитан написал адрес на блокнотном листочке (догадайтесь, какого цвета были листочки в его блокноте).
Это было гораздо более реалистично, чем бредовая идея Жигоры насчет закрытого обеда, югославов и всего такого. Я с жаром потряс капитанскую длань. Я не знал, что впереди ожидает срань. Полная срань, чистое дерьмо. Я не знал, мои братья, что такое оно. Да… Я хреновый рэппер – это же очевидно. Но я оказался еще и тупицей, лохом, глупцом, наивняком, простофилей и доверчивым, как заяц-девственник, впервые в жизни встретивший матерого волка. Ведь волк – любимый чеченский зверь, а капитан был волком. Волком, который любил зеленый цвет. Жаль, я ничего этого тогда не знал, а просто взял листок с адресом и спросил капитана, чем я могу его отблагодарить.
– Пустое! – с благородным негодованием отмел капитан мое предложение. – Всем надо помогать, когда есть возможность. И больным детям, и будущим строительным магнатам.
– Ну, вы скажете тоже, – смутился я, в душе искренне благодарный капитану за его доброту и пораженный его истинным и великодушным бескорыстием.
– Вот увидишь, все у тебя будет хорошо, – напутствовал он меня на прощанье, и я, совершенно окрыленный, помчался на встречу с заместителем Кисина. Проходя мимо грибка, я поскользнулся и упал, ударив колено. Клянусь, мне показалось, что кто-то усмехнулся за моей спиной. Я обернулся, но никого не заметил, и лишь за окном на втором этаже слегка колыхнулась зеленая портьера.
Аферисты и честь семьи Прицци
1
Илья Кириллович долго не принимал. Его секретарь, молодой человек с гибкой спиной и мягкими манерами, сообщил, что его начальника «срочно вызвали, но он просил обождать», вот я и «обождал» в течение четырех часов. За это время я погрузился в нирвану, придумал план спасения принцессы, вычерпал наперстком озеро Иссык-Куль и проник в гарем султана, покуда тот был на войне. Все это приснилось мне, пока я, прикорнув на диване в приемной, незаметно для себя провалился в глубочайший колодец грез и совершенно утратил контроль над внешним миром. Молодой человек с гибкой спиной осторожно разбудил меня за несколько минут до приема. Он деликатно потормошил меня за плечи, интеллигентно бормоча: «Не хуй тут спать еще!»
Илья Кириллович принимал быстро, суетился, постоянно выскакивал из-за стола и перебирал какие-то чертежи, горой наваленные на другом столе, приговаривал «вот видите», делая это безо всякой интонации: вопросительной или восклицательной.
– Сейчас привлекаем много новых застройщиков в основном для точечной застройки, так как крупным застройщикам есть чего застраивать, вот видите. – Илья Кириллович показывал мне планы московских кварталов с отмеченными на них пустыми местами. Мне стало как-то скучно. Он долго и монотонно бубнил насчет «точечной застройки», «введения», «тендерной документации», «величины согласований», и из всего этого я понял, что дело хотя и муторное, но не безнадежное и нужно в него входить сейчас, иначе потом будет дороже.
– Вот хороший участок, – ткнул пальцем Илья Кириллович в белое пятно где-то в районе «Текстильщиков». – Здесь аккурат башню можно поставить, грунты дозволяют, регламенты по нему есть кой-какие, так что хоть на это время не терять. Вот еще местечко, но оно, конечно, и к центру поближе, ну и, само собой, подороже будет. Вот самый центр, есть два ветхих дома неподалеку от Сретенки. Сноси и строй. Вот, вот, вот видите. – Он стремительно перебирал чертежи, не давая мне толком сосредоточиться на чем-то, и все это мне порядком надоело, так как стало напоминать откровенный фарс. Прием у большого чиновника я воображал себе совершенно иначе, а здесь, помимо долгого маринования в приемной, все остальное выглядело как-то до неприличного несолидно. Опять же секретарь этот… Я привык к каменнозадости Крыжного, к его глухому южному «г», к традиционной строительской неспешности, а здесь какая-то рыночная суета, горлопанство, желание впарить залежалый товар. Земельные участки под строительство в Москве – это, конечно, звучит. Но что именно за участки, вблизи чего они расположены, сколько все это будет стоить?! Ведь этот Илья Кириллович и слова мне вставить не дает: он, словно крупье, который мечет перевернутые вверх рубашками карты игрокам, а там уж кому что достанется.
– Ну как, молодой человек, приглядели что-нибудь? Учтите – это все предложения из первых рук, никаких перекупщиков, только чистые аукционные лоты.
– Какие еще «лоты»? – невольно вырвалось у меня. – Разве вы продаете эти участки с молотка?
– Ну, разумеется! – изумился Илья Кириллович. – Вы думаете, мало желающих? Да очередь стоит, чтобы ко мне попасть. Известные люди за честь почитают, а вы, похоже, чем-то недовольны.
Я испугался, что сейчас он меня, чего доброго, прогонит, и стал его убеждать, что я-то как раз всем доволен и обязательно подам заявку на участие в аукционе, вот только…
– Мне бы какой-нибудь список, чтобы по адресам проехаться, увидеть все собственными глазами, – попросил я. – А то сами понимаете…
– Да вы что?! – еще больше изумился он. – Какой еще список?! Это же секретная информация! И того, что я вам показал, вполне достаточно. Могу вам назвать дату проведения аукциона и не более того. И пожалуйста, не считайте, что я не даю вам привилегий. Мне звонил сам Семен Ильич Кисин, просил вас принять, помочь вам просил, вот я и помогаю. Итак, вы намерены участвовать, прекрасно. Секретарь сообщит вам подробности и технические детали. А я, простите, уже опаздываю. Столько дел! Верчусь, как белка в колесе, ничего не успеваю. Прошу вас, выйдем вместе.
Мы буквально впрыснулись в его приемную. Подозрительной ориентации секретарь профессионально набросил на шефа пальто, подал ему меховую шапку и портфель.
– Я, Мишенька, буду к вечеру, – отеческим, ласковым голосом сообщил Илья Кириллович своему секретарю, – а ты покуда сообщи вот товарищу информацию по следующему аукциону. И постарайся, вот именно, ничего не пропустить. Поподробней, – загадочно закончил Илья Кириллович и, воскликнув: «Все, меня здесь нет», немедленно удалился, а я остался наедине с Мишенькой, который деликатнейшим манером предложил мне выпить кофейку. Так прямо и сказал, пидор: «Кофейку пожалуйте». Как приказчик при старом режиме, ей-богу. Я кивнул, мол «буду». Мишенька расстарался: включил чайник, проворно присел, достал «Нескафе», сахарницу, вазочку с конфетами и пачку зефира в шоколаде. Чашки были коричневые снаружи, с абстрактным рисунком, гнутыми вензельными ручками и белые внутри. Метеоритный секретарь куда-то на секунду отлучился и вернулся с крохотным молочником. Накрыл на журнальном столике: быстро, ловко, с музой в движеньях. Его халдейство явно доставляло ему нежно щекочущее потроха удовольствие. Пригласил меня присесть, отведать, отпить, послушать…
– Знаете, всегда такая суета вокруг этих аукционов, что прямо ужас, – пожаловался Мишенька, с подсвистом прихлебывая растворимую жижицу. – Сливок хотите? Вы добавляйте-добавляйте, они не очень холодные. А с аукционами оно, конечно, всегда все в напряжении, все заранее хотят знать список объектов, чтобы подготовиться. А тут ведь все дело в чем? В том, что помимо хороших участков нужно еще и менее хорошие пристраивать. Если заранее знать весь список, то можно иметь перед другими участниками существенное преимущество.
– Это я как раз очень хорошо понимаю, – добавив сливок и освобождая конфету от обертки, согласился я с секретарем. – А каковы вообще условия участия?
– Это я как раз очень хорошо понимаю, – добавив сливок и освобождая конфету от обертки, согласился я с секретарем. – А каковы вообще условия участия?
Со слов Мишеньки выходило, что условия участия в аукционе были не ахти какие выгодные: приходилось вносить куда-то там депозит, который в случае покупки какого-нибудь лота входил в его стоимость, а в случае если участник ничего не покупал, то депозит ему не возвращался. Из общего количества депозитов разделенного на количество лотов потом формировалась стартовая цена лота, то есть получалось, что каждый участник, перечислив эти деньги, уже как бы покупал один из лотов безо всякой гарантии того, что его покупка в конечном итоге к нему попадет. Сумма депозита была очень существенной, и, конечно, тот, кто знал список лотов-участков, мог бы не опасаться, что с его деньгами случится такое, что он их, не ровен час, больше никогда не увидит. Такое уж время наступило, что все вокруг стали накалывать ближнего своего, стараясь сами не угодить впросак.
– Что же делать? Послушайте, Миша, как бы мне все-таки получить этот список? Понимаете, я начинающий предприниматель, мне рисковать не на что.
– Понимаю, – со вздохом ответил секретарь. – Есть, конечно, возможность…
– Правда? Все-таки есть?! Так помогите же мне! Клянусь, что никто ничего не узнает! – принялся я упрашивать этого юркого аспида, и тот, сперва немного поотнекивавшись и пожаловавшись на то, что его, если что, «по стенке размажут за такие дела», сказал, что он вполне может предоставить мне список лотов для аукциона, который пройдет через сорок один день.
– Как вы сами понимаете, это кое-чего стоит, – скромно потупившись, изрек Мишенька. – Ведь не мне одному. Я-то здесь лицо незначительное.
Он назвал сумму, услышав которую я подумал, что ослышался, и даже переспросил, все ли правильно я понял и это действительно стоит столько-то. Секретарь в ответ удрученно кивнул, словно ему жаль было меня и потраченных мною денег.
– Вы, если можно, пожалуйста, сегодня привезите, – озабоченно попросил он, – Илья Кириллович к вечеру вернется, часам к шести. А вам бы на часок пораньше здесь быть желательно. Я вас тогда бы и в заявочный лист вписал.
– Куда вписали бы? – не понял я.
– В лист. Ну, в смысле, в перечень участников. Впрочем, если у вас при себе есть деньги, то можно было бы и прямо теперь все сделать. Вы как на это смотрите?
Я было хотел ответить, что должен еще раз все взвесить, подумать, посоветоваться… Но советоваться мне было не с кем, Мишенька торопил, я чувствовал себя, словно перекати-поле, которое никак не может зацепиться хоть за что-нибудь и на всех парах движется туда, куда ему двигаться вовсе не нужно. Деньги у меня с собой были, и я, покраснев, попросил у секретаря лист бумаги, который тот немедленно и вручил мне, не спрашивая, зачем он мне понадобился. Отвернувшись, я вытащил пачку сотенных долларов из внутреннего кармана пиджака, завернул ее в бумагу, взвесил в руке. Было невероятно жаль расставаться с приятностью этого веса. Я слышал, как за моей спиной посапывает Мишенька. В силу его ориентации, в которой я уже совершенно не сомневался, его сопение было отвратительным полунамеком. Я резко обернулся и протянул ему сверток:
– Вот, возьмите.
– Спасибо, – поблагодарил секретарь. – А вот и ваш документик.
И он подал мне список на двух листах. Покуда я просматривал номерной перечень с адресами участков. Мишенька переметнулся за свой стол и защелкал клавишами.
– Вас под каким именем вписать?
– В каком смысле?
– Я имею в виду: как организацию или как частное лицо? Если как частное, то пожалуйте паспорт, а потом надо будет предоставить устав организации, где будет ваша фамилия фигурировать.
– Как частное, – засуетился я, вытаскивая паспорт. – У меня организация в процессе оформления.
– Нет проблем. – Мишенька открыл мой паспорт и занес его данные в свой компьютер. – Ну что ж, – улыбнулся, – как будто все в порядке. Вот копия вашей заявки на участие с банковскими реквизитами. По ним перечислите депозит не позднее, чем за двадцать один день до дня аукциона. О! Простите! Я сумму не вписал. Позвольте-ка…
…Сумма показалась мне гигантской. Из здания неподалеку от Павелецкого вокзала, где размещался городской земельный комитет, я вышел в том самом подавленном состоянии, которое знакомо всякому, кто хоть раз долгое время лелеял мечту, а потом, узнав о ее стоимости, имел бледный вид. Закурив и подняв воротник, я двинулся в направлении метро, про себя ругая хитрых на выдумки чиновников и всякую петушню, невесть как пристраивающую свои вертлявые задницы в теплые кресла. Хотя как именно Мишенька это сделал, было до омерзения очевидно. Впрочем, мне-то какая разница? Не этот, так кто-то другой продал бы мне заветный список. Меня посетила шальная мысль посетить какую-нибудь газетенку, поведать ей о том, чему я только что стал свидетелем, но я тут же отмахнулся от мысли этой, словно от надоедливой мухи. Придет же такое в голову, в самом деле!
Машину я себе так и не купил, решив некоторое время не привлекать ничьего внимания. После вскрытия известного сейфа я всего боялся: боялся, что возникнут невесть откуда какие-нибудь Аллины кредиторы и потребуют с меня должок, боялся грабежа, боялся, что меня убьют. Я как следует не простился с тетей Цивой, и порой мне казалось, что она может кой-кого навести на мой след. Я все еще был одиночкой с большим наследством, и не более того. Вместе с мамой мы тряслись от страха, и кто-то из нас двоих обязательно находился в квартире, чтобы она не пустовала, ведь все деньги и прочие ценности из сейфа за диваном я, от нечего делать, перевез к себе домой и спрятал под половицей, для чего даже пришлось вскрыть несколько половых досок. Сделавшись, пусть косвенно, убийцей целой семьи, я получил в качестве кровавой мзды около N миллионов долларов, что было суммой поистине немыслимой, и у меня были причины для опасения. Я всегда ходил с оглядкой, я во всякий момент ожидал, что кто-то положит мне сзади руку на плечо и рука эта будет тяжела, словно она вытесана из камня. Все чаще меня посещала мысль о том, что необходимо как можно быстрее избавиться от этих денег, вложив их в дело, не держа их под скрипучей половицей, не подвергая риску жизнь. И было одновременно жутковато расставаться с ними, начиная то, что я сам для себя называл «большой игрой». Особенно жутко стало после посещения этого Ильи Кирилловича, которого я про себя прозвал «голубятником».
Позвонив маме, я сказал, что вернусь не скоро, выслушал ее наставления относительно позднего возвращения, пообещал не нарываться и, в случае чего, переходить на другую сторону улицы. Весь остаток дня я ездил по тем адресам из списка. Всего их было шестнадцать, и я придирчиво осмотрел каждый участок, предложенный для будущего аукциона. Мысль, что тот или другой кусок московской земли может стать моим собственным, что я смогу построить на этой земле все, что захочу, а построив, продать и повторить этот процесс снова и снова, таким образом влившись в ряды настоящих капиталистов, очень меня бодрила. Половину позиций из списка я без сожаления вычеркнул. На то были разные причины, в основном дело касалось наличия каких-нибудь построек, которые пришлось бы сносить: от гаражей до ветхого жилья, где, тем не менее, судя по белью, развешанному на балконах и запаху крысиной норы из подъездов, продолжали обитать граждане. Все эти сносы, переносы, расселения – дело муторное, долгое и, главное, очень дорогое. Пусть с этим связываются те, у кого это поставлено на поток, а я решил подыскать кое-что получше, и поиск мой увенчался, наконец, успехом.
Это был прекрасный участок земли в большом дворе по улице Космонавтов. Сюда так и просился жилой дом этажей в восемь-девять, на три подъезда с пристройками, с детской площадкой, с подземным гаражом… Мне пригрезилось, как Рубен стоит у чертежной доски и рисует, рисует, рисует проект моего первого дома. Конечно же, я поручу это только ему: надо везде и повсюду тащить своих, давать им работу, создавать вокруг себя команду, семью… Я размечтался не на шутку. Меня поразил знакомый всякому истинному строителю синдром муравья, против симптомов которого, коли уж началось, бороться почти бесполезно. Синдром муравья подобен тому, когда вас трясет током какая-нибудь железяка и отлипнуть от нее самостоятельно вы не в силах. Так что, ежели не найдется рядом кого-то, кто отобьет вас, ударив прямо по рукам тяжеленной доской, то дело ваше дохлое и ничто уже не поможет: выгорите до уголька…
…Существует, между прочим, история, своего рода корпоративный анекдот, который давно прижился в строительской среде и передается из уст в уста на манер древних сказаний, когда не было еще письменности, а стройка уже существовала. Значит, так, один мужик работал, кажется, на лесопилке. Вот это начало меня всегда смущает потому, что коли он работал на лесопилке, то получается, что это анекдот про долбаных лесорубов, а вовсе не про нас. Поэтому пусть лучше будет так: «Один мужик работал на стройке. Однажды он решил подшутить над своим приятелем с помощью электрического щитка, будто бы он полез что-то там такое переключать, а его начало бить током. И вот случилось так, что действительно надо было отключить питание, а приятель находился неподалеку. Тот мужик и говорит: «Пойду отключу. Хотя, конечно, опасное это дело, щиток этот хренов. Что-то с ним не в порядке, мне кажется. Надо бы, конечно, электрика подождать, но сколько его ждать и где этот электрик шляется, только черт знает. Так что хрен с ней, с техникой безопасности. Пойду и отключу!» Ну, тут его приятель давай его отговаривать, мол, да не стоит, да лучше и впрямь электрика дождаться и так далее, но наш шутник знай гнет свое: «Пойду и все тут». На том и порешили. Вот подошел он, значит, к щитку, а это такой здоровенный железный шкаф, в котором черт знает сколько проводов понапихано, и всяких разных переключателей, и еще много всякого непонятного дерьма. Подошел он к этому шкафу и открыл его. И начал там руками чего-то такое шуровать (а приятель стоит рядом). Поковырялся шутник недолго и вдруг ка-ак заорет: «А-а-а!», да ка-ак затрясет его! А приятель видит, что дело-то паленым пахнет, причем в самом полном смысле этого слова, и если сейчас чего-то такое не сделать, то мужик у него на глазах буквально сгорит. Тогда этот находчивый приятель пошарил взглядом и глянь! – валяется доска. Здровая такая! Прямо бревно! Это ж стройка, на ней чего только не валяется. Ну, он хвать эту доску и подбегает к шутнику, который весь такой с понтом под напряжение попал, а сам вот-вот готов уже от души посмеяться. Этот, который с доской, подбегает да ка-ак даст шутнику доской по рукам со всей силы! Это чтобы отбить его, значит, от электричества. Так-то оттащить невозможно, самого тряхнет, а дерево, как известно, ток не проводит. И вот вдарил он по тому доской и обе руки ему, натурально, сломал! И вот картина: стоит бывший шутник, орет от боли, вокруг его приятель болтается и думает, что у шутника нечто вроде шока, и хочет его на землю повалить, чтобы «заземлить». А тем временем мимо идет электрик, смотрит на такое дело и спрашивает: «А чего это вы возле старого щитка-то делаете? Я его еще неделю назад вырубил раз и навсегда». И только тогда тот шутник голос подает, что вот, мол, «полюбуйся, я над этим мудаком подшутить хотел, как будто меня током бьет, а тот купился и по рукам мне доской врезал!»…