— Врачи говорят, как долго они еще вас здесь продержат? — спросил он.
— Еще несколько дней, полагаю. Как минимум пока я не перестану писать кровью.
— Господи, какой кошмар! Тех, кто это совершил, ведь поймают, да?
— Непохоже, чтобы кто-нибудь так уж старался это сделать.
Рохас кивнул. Я больше ничего не сказал. Молчание зачастую — лучший инструмент допроса. Не выдержав паузы, мой шофер несколько раз провел ладонями по бедрам вверх-вниз и встал.
— Ну, не буду вас утомлять. Наверное, вам нужно поспать или еще что.
— Нет, Рохас, я проснулся и готов к новому дню. Слишком много спать вредно. Можешь посидеть. Куда тебе спешить? Ты же не возишь теперь кого-нибудь другого, правда?
— О нет, нет, ничего подобного!
Он нехотя снова сел. Прежде чем стать моим водителем, Рохас был моим клиентом. Его застукали на хранении краденого, и над ним висел условный приговор. Обвинение настаивало на тюремном заключении, однако мне удалось добиться условного. Он был должен мне три тысячи за мои старания, но потерял работу, так как его работодатель также оказался в числе обворованных. Я предложил ему отработать долг, служа мне шофером и переводчиком, он охотно согласился. Каждую неделю я платил ему пятьсот долларов и списывал по двести пятьдесят. Три месяца спустя долг был выплачен, но он остался работать у меня, получая теперь все семьсот пятьдесят. Я полагал, что он счастлив и твердо встал на путь исправления, но, видимо, вор остается вором.
— Я только хочу, чтобы вы знали, мистер Холлер, что, когда вы выйдете отсюда, я буду в вашем распоряжении двадцать четыре часа в сутки. Я не хочу, чтобы вы вообще ходили пешком. Даже если вам понадобится всего лишь спуститься с холма в ближайший «Старбакс», я вас туда отвезу.
— Спасибо, Рохас. В конце концов, как я догадываюсь, это самое меньшее, что ты можешь сделать, чтобы загладить вину, так?
— Э-э-э…
Он смутился, догадавшись, к чему я клоню, но смутился не так уж сильно. Я решил больше не ходить вокруг да около:
— Сколько тебе заплатили?
Он беспокойно заерзал на стуле.
— Кто? За что?
— Хватит, Рохас. Кончай ломать комедию. Это утомительно.
— Я действительно не понимаю, о чем вы говорите. Может, мне все же лучше уйти?
Он встал.
— У нас с тобой нет договора, Рохас, — ни письменного, ни даже устного, никаких обязательств, вообще ничего. Можешь выйти из этой комнаты, и я уволю тебя — вот и все. Ты этого добиваешься?
— Не имеет значения, есть ли у нас договор. Вы не можете просто так выгнать меня безо всякой причины.
— А вот причина-то у меня как раз есть, Рохас. Герб Дэл мне все рассказал. Тебе следовало знать, что для воров не существует понятия чести. Он сказал, что ты позвонил ему и предложил достать все, что ему потребуется.
Блеф удался. Я увидел, как в глазах Рохаса вспыхнула ярость, и на всякий случай положил палец на кнопку вызова медсестры.
— Дерьмоед поганый!
Я кивнул:
— Весьма точное определение. Как…
— Я не звонил этому козлу. Мерзавец сам ко мне подошел. Сказал, что ему нужно только заглянуть в багажник — всего на пятнадцать секунд. Я не знал, чем это обернется.
— Я думал, ты умнее, Рохас. Сколько он тебе дал?
— Четыре сотни.
— Меньше, чем я плачу тебе в неделю. А теперь у тебя вообще никаких денег не будет.
Рохас подошел вплотную к кровати. Я продолжал держать палец на кнопке вызова, догадываясь, что он либо собирается напасть на меня, либо попросить о сделке.
— Мистер Холлер… Я… Мне нужна эта работа. Мои дети…
— Ты второй раз наступаешь на те же грабли, Рохас. Неужели ты не извлек никакого урока из ограбления своего прежнего работодателя?
— Нет, сэр, я извлек. Но он сказал, что ему нужно только посмотреть, а сам что-то взял, а когда я попытался его остановить, объяснил, как вы со мной поступите. Он меня поймал. Я ничего не мог сделать.
— Эти четыре сотни еще у тебя?
— Да, я не потратил ни цента. Четыре бумажки по сто долларов.
Я указал ему обратно на стул — не хотел, чтобы он стоял так близко.
— Ладно, Рохас, пора сделать выбор. Ты можешь выйти отсюда со своими четырьмястами долларами, и мы больше никогда не увидимся. Или я дам тебе второй…
— Да-да, я хочу второй шанс! Простите меня, пожалуйста.
— Прощение придется заслужить. Ты должен будешь помочь мне исправить то, что натворил. Я собираюсь возбудить иск против Дэла за кражу документа, и ты дашь свидетельские показания, чтобы точно объяснить, что случилось.
— Показания-то я дам, но кто мне поверит?
— Вот тут-то и понадобятся твои четыреста долларов. Я хочу, чтобы ты сейчас поехал домой или туда, где ты их…
— Они у меня здесь. В бумажнике.
Он вскочил со стула и выхватил бумажник из кармана.
— Вынь их вот так. — Я аккуратно сложил кончики большого и указательного пальцев.
— С них можно снять отпечатки?
— Разумеется, можно, и если это будет сделано, то совершенно не важно, что скажет про тебя Дэл, — он у нас в руках.
Я выдвинул ящик прикроватной тумбочки. Там лежал пластиковый пакет на молнии со сложенными в него моими бумажником, ключами, мелочью и наличными. Все это собрали медики, вызванные в гараж Дома победы. Я вывалил свои пожитки прямо в ящик и протянул пакет Рохасу.
— Положи деньги сюда и застегни молнию.
Он сделал то, что я велел, и по моему знаку передал пакет мне. Банкноты были новенькими и хрустящими. Чем меньше они находились в обороте, тем лучше: пальцы Дэла должны были отчетливо на них отпечататься.
— Я отдам их Циско — позвоню и скажу, чтобы он за ними вернулся. В какой-то момент ему понадобятся и твои отпечатки.
— А-а-а…
Рохас не сводил глаз с пакета.
— Что?
— Я получу их обратно?
Сунув деньги в ящик, я с треском захлопнул его.
— Господи Иисусе, Рохас, убирайся отсюда, пока я не передумал и не выгнал тебя.
— Хорошо-хорошо, знаете, мне очень жаль…
— Тебе жаль только, что тебя поймали, — вот и все. Уходи! Сам себе не верю, что дал тебе второй шанс. Видно, я полный идиот.
Рохас уполз, как собака с поджатым хвостом. После его ухода я медленно опустил изголовье кровати и постарался не думать ни о его предательстве, ни о том, кто послал ко мне двух громил в черных перчатках, ни о чем другом связанном с делом. Я смотрел на мешочек с прозрачной жидкостью, висевший на штативе у меня над головой, и ждал, когда благословенный эликсир хоть немного утишит боль.
13Как и ожидалось, в конце продлившихся целый день вступительных слушаний в ван-нуйсском Высшем суде Дарио Моралес признал обвинение против Лайзы Треммел обоснованным и назначил процесс по делу об убийстве. Использовав детектива Ховарда Керлена как своего главного свидетеля, обвинитель Андреа Фриман бегло представила набор косвенных доказательств, в результате чего из подозреваемой Лайза быстро превратилась в обвиняемую. Порог достаточных доказательств Фриман преодолела со скоростью спринтера, бегущего стометровку, и судья продемонстрировал такую же прыть в вынесении решения. Совершеннейшая рутина. Раз-два — и Лайза уже обвиняемая.
Моя клиентка сидела во время слушаний за столом защиты, но меня там не было. Дженнифер Аронсон противостояла обвинению насколько было возможно, учитывая, что игра велась в одни ворота. Судья мог открыть заседание, только попросив Лайзу безоговорочно подтвердить, что ее решение участвовать в слушаниях в мое отсутствие обдуманно, добровольно и окончательно. Лайза заверила суд в том, что знает о недостатке процессуального опыта у Аронсон и что не будет использовать аргумент неэффективной защиты в качестве предлога для апелляции при вынесении окончательного решения судьи.
Большую часть этой процедуры я наблюдал дома, где продолжал оправляться от побоев и ран.
Пятый канал кабельного телевидения Лос-Анджелеса вместо части местных передач вел прямую трансляцию утренней сессии из зала суда, пока не вернулся к обычной дневной программе скучных ток-шоу. Значит, я пропустил лишь последние два часа слушаний. Но это не имело значения, поскольку к тому моменту мне стало ясно, чем все кончится. Никаких сюрпризов никто не преподнес, единственное разочарование состояло в том, что ничего нового не удалось узнать насчет того, как именно обвинение собирается разворачивать свой флаг на процессе.
Как было решено во время наших подготовительных встреч в моей больничной палате, Аронсон не вызывала никаких свидетелей и не заявляла ни о каких фактах, опровергающих обвинение. Мы решили приберечь все, что касается гипотезы невиновности, до суда, где необходимый и достаточный порог для «признания вины без обоснованных сомнений» почти сравняет наши ставки. Аронсон экономно использовала возможности перекрестного допроса свидетелей обвинения. Все они, в том числе Керлен, эксперт-криминалист и судмедэксперт, были закаленными ветеранами в области дачи свидетельских показаний. Фриман решила не вызывать Марго Скейфер, заставив Керлена лишь пересказать содержание своего опроса свидетельницы, по словам которой Лайза находилась в квартале от места убийства. Таким образом, мало что удалось почерпнуть относительно схемы будущих действий обвинения, а следовательно, чтобы выстроить собственную стратегию, нужно было ждать подходящего момента и наблюдать. На процессе мы просто вступим в дело тогда, когда позиция для нас будет наиболее выгодной.
В конце слушаний Лайзе объявили, что она предстанет перед судьей Коулменом Перри на шестом этаже Дома правосудия. Перри был из тех судей, с которыми я никогда прежде не встречался в работе. Но поскольку знал, что его зал являлся одним из четырех возможных пунктов назначения для моей клиентки, я провел кое-какую разведывательную работу среди коллег по гильдии. В целом информация сводилась к тому, что Перри — человек прямолинейный и вспыльчивый. Он действовал справедливо, пока ему не перечили, но если уж затаивал на кого-нибудь зуб, то имел обыкновение лелеять его до конца процесса. Это было важно знать при переходе дела в решающую стадию.
Через два дня я наконец почувствовал себя готовым снова вступить в бой. Мои сломанные пальцы были туго стянуты эластичным гипсом, а темно-синие и багровые синяки и ссадины на теле стали приобретать болезненно-желтый цвет. Швы на голове сняли, так что я мог теперь аккуратно зачесывать волосы назад, скрывая под ними выбритые места. Самым радостным оказалось то, что свернутое яичко, которое доктора в конце концов решили не ампутировать, само собой начало постепенно возвращаться в исходное положение. Теперь, как обнаружилось при последнем осмотре специалиста, оно отклонялось всего на 30 градусов и с каждым днем все больше становилось на место. Оставалось лишь понаблюдать, восстановится ли в полной мере его функция или оно завянет, как несорванный помидор-сливка на ветке.
По предварительной договоренности Рохас подкатил «линкольн» к моему крыльцу ровно в одиннадцать утра. Я медленно спустился по ступенькам, крепко опираясь на трость. Рохас подоспел, чтобы помочь мне дойти до задней дверцы. Мы двигались с чрезвычайной осторожностью, но вскоре я уже сидел на своем обычном месте, готовый двинуться в путь. Рохас прыгнул за руль, машина слегка дернулась, и мы поехали вниз по склону холма.
— Поаккуратней, Рохас. Я не могу пристегнуться — ремень больно впивается в тело, так что смотри, чтобы я не впечатался в спинку переднего сиденья.
— Простите, босс. Я постараюсь. Куда мы сегодня едем? В офис?
Этого «босса» он перенял у Циско. Я ненавидел, когда меня называли боссом, хотя понимал, что являюсь им по существу.
— В офис позднее. Сначала на Мелроуз, в «Арчуэй пикчерс».
— Понял.
«Арчуэй» находилась во втором ряду студий, расположенных вдоль Мелроуз, за одним из голливудских «бегемотов», «Парамаунт пикчерс». Начавшись с маленькой студии, одной из многих, предназначенных для того, чтобы справиться с переизбыточным спросом на звукозаписывающие павильоны и техническое обеспечение, она выросла в самостоятельную кинокомпанию под руководством покойного ныне Уолтера Элиота. Теперь она ежегодно выпускала собственную кинопродукцию и сама пользовалась услугами вспомогательных студий. По случайному совпадению Элиот когда-то был моим клиентом.
Дорога от моего дома над каньоном Лорел до студии заняла у Рохаса двадцать минут. Он подъехал к будке охраны, расположенной под въездной аркой, украшенной огромной эмблемой компании и знаменовавшей границу ее территории. Я опустил окно и сказал охраннику, что приехал к Клеггу Макрейнолдсу. Он попросил меня назваться и предъявить какой-нибудь документ. Я дал ему свои водительские права. Охранник вернулся в будку, сверился со списком в компьютере и нахмурился.
— Простите, сэр, но вашей машины в списке нет. Вы договаривались о встрече?
— Не договаривался, но он захочет со мной повидаться.
Я не желал заранее уведомлять Макрейнолдса, чтобы не дать ему возможности подготовиться.
— Извините, но я не могу впустить вас без предварительной записи.
— А позвонить ему и сказать, что я здесь, можете? Он захочет повидаться со мной. Вы ведь знаете, кто он, да?
Намек был ясен, и охранник понял его правильно. Разговаривать по телефону он предпочел, закрыв дверь, но я видел его через стекло. Потом он открыл дверь и протянул мне трубку. Шнур оказался длинным, я взял трубку и поднял окно — зуб за зуб.
— Это Майкл Холлер. Я говорю с мистером Макрейнолдсом?
— Нет, это личный помощник мистера Макрейнолдса. Чем могу вам помочь, мистер Холлер? У меня в книге регистрации встреч нет вашего имени, и, признаться честно, я не знаю, кто вы.
Голос был женский, молодой и самоуверенный.
— Я тот человек, который собирается отравить жизнь вашему боссу, если вы не соедините меня с ним.
Последовала тишина, сопровождавшаяся шумным дыханием, прежде чем голос зазвучал снова:
— Простите, мне не нравится ваш угрожающий тон. Мистер Макрейнолдс в павильоне и…
— Это не угроза. Я никому не угрожаю. Это правда. Где находится павильон?
— Я не могу вам этого сказать. Вы не приблизитесь к Клеггу, пока я не узнаю, о чем речь.
Я отметил, что она со своим боссом в близких отношениях, поскольку называет его по имени. Сзади раздался автомобильный сигнал. За нами уже скопились машины. Охранник постучал по окошку костяшками пальцев и наклонился, пытаясь рассмотреть меня сквозь тонированное стекло. Я проигнорировал его. Сзади снова засигналили.
— Речь о том, чтобы избавить вашего босса от крупных неприятностей. Вам известно про сделку, о которой он объявил на прошлой неделе, — это касается женщины, обвиняемой в убийстве банкира, собиравшегося отнять у нее дом?
— Да, известно.
— Так вот, ваш босс приобрел права незаконно. Предполагаю, что он сделал это по незнанию или по ошибке. Если так, то он — жертва мошенничества и я помогу ему выйти из положения. Предлагаю только раз. Нет — Клегг Макрейнолдс утонет в судебной трясине.
Последнюю часть моей речи, словно автоматная очередь, прошила целая гамма клаксонов из скопившихся позади машин, а также сопроводил громкий стук в окно.
— Передаю трубку охраннику, — закончил я. — Скажите ему да или нет.
Я опустил стекло и отдал трубку рассерженному охраннику. Он приложил ее к уху.
— Что происходит? У меня тут очередь из машин выстроилась до самой Мелроуз.
Он послушал, затем вернулся в будку, дал отбой и, не сводя с меня глаз, нажал кнопку, поднимавшую ворота.
— Девятый павильон, — сказал он. — Прямо и в конце налево, не ошибетесь.
«Ну, что я говорил?» — подразумевала улыбка, которой я одарил его, после чего поднял стекло и Рохас въехал под еще не до конца поднятые ворота.
Открытый спереди девятый павильон оказался достаточно просторным, чтобы вместить авианосец. Он был окружен по периметру рельсами для передвижного оборудования, вагонами-гримерными для звезд и мини-вэнами всевозможных специальных назначений. С одной стороны были припаркованы четыре длинных лимузина, их моторы работали, и водители, сидя за рулем, ждали окончания съемки и распоряжения двигаться в путь.
Похоже, съемки здесь происходили весьма масштабные, но я не собирался воспользоваться случаем и посмотреть, что именно снимают. По середине проезда между девятым и десятым павильонами нам навстречу шли средних лет мужчина и молодая женщина. За ухом у женщины был закреплен телефонный наушник, видимо, это была личная помощница Макрейнолдса. Она указала пальцем на мою приближающуюся машину.
— Так, ну теперь выпусти меня.
Рохас затормозил, и в тот момент, когда я открывал дверцу, у меня зазвонил телефон. Я вынул его и посмотрел на дисплей: «Номер не определяется».
Обычно такая надпись появлялась, когда звонил кто-то из клиентов, связанных с наркоторговлей. Они пользовались дешевыми одноразовыми телефонами, чтобы избежать прослушки и не обнаружить своего местонахождения. Проигнорировав звонок, я оставил телефон на сиденье. Хотите, чтобы я ответил, — назовитесь.
Медленно выбравшись из машины, я оставил в ней и трость — зачем демонстрировать свою слабость, как говаривал мой отец, великий юрист, — и направился навстречу продюсеру и его провожатой.
— Вы — Холлер? — издали крикнул мужчина.
— Да, это я.
— Да будет вам известно, что съемка, от которой вы меня оторвали, стоит четверть миллиона в час. Ее пришлось остановить, чтобы я мог выйти поговорить с вами.
— Понимаю и буду краток.
— Хорошо. Так что там, черт возьми, насчет какого-то жульничества? Никто меня не обжуливал!
Я смотрел на него и молчал. Мистер Макрейнолдс выдержал всего секунд пять, после чего снова взорвался:
— Вы собираетесь мне что-нибудь сказать или нет? Я не могу стоять здесь целый день.
Я взглянул на его личную помощницу, потом снова на него. Он понял.
— Э-э-э… я хочу иметь свидетеля тому, что здесь будет сказано. Девушка останется.
Я пожал плечами, вынул из кармана диктофон, включил его и поднял так, чтобы был виден красный огонек.
— Тогда я тоже должен обеспечить себе свидетельство.
Макрейнолдс взглянул на диктофон, и я заметил озабоченность в его взгляде. Его голос, его слова будут документально зафиксированы. В таком месте, как Голливуд, это может оказаться опасным. В голове пронесся образ Мэла Гибсона.