— Что?!
— Здоровенный внедорожник на скорости в пятьдесят миль запросто с этим управится.
— Что?! Вы же говорили, что можете взломать этот замок хоть во сне!
— Эту хитрую электрическую штуковину? Ни в коем разе!
— Я не стал бы запирать Нокс и угонять машину, если бы знал, что вы не можете взломать замок!
— Да, именно, вы ведь неженка, вот вас и надо было подбодрить.
— Подбодрить?!
В моем вопле было поровну испуга, отчаяния и ярости. Машина пробиралась сквозь цеплявшиеся за нее кусты.
— Как ужасно волнительно! — воскликнула Вероника.
Эрни говорил так, словно обсуждал какую-то головоломку.
— Если центральный столб не утоплен слишком глубоко, ворота от удара просто разлетятся.
— А если он таки утоплен?
В Веронике обнаружилась маниакальная черточка.
— Тогда от удара разлетимся мы сами! Так что жмите, мистер Кавендиш!
Ворота стремительно надвигались, они были от нас в десяти, восьми, шести корпусах машины. Откуда-то из тазового моего этажа раздался голос отца: «Парень, ты имеешь хоть малейшее представление, во что ты вляпался?!» Так что я его послушался, я повиновался ему и ударил по тормозам. Мама шепнула мне в ухо: «Высади их, Тим, что тебе терять?» Мысль о том, что вместо тормозов я ударил по педали акселератора, была последней — два корпуса машины, один, баммм!
Вертикальные прутья стали диагональными.
Ворота слетели с петель.
Сердце мое прыгало, как на батуте, от горла к желудку, снова и снова, «рейнджровер» заносило по всей ширине дороги, я изо всех сил удерживал свой кишечник запечатанным, тормоза визжали, но я не дал машине съехать в кювет, двигатель по-прежнему работал, и ветровое стекло осталось невредимым.
Остановка.
В лучах фар, сгущаясь и редея, клубился туман.
— Мы гордимся вами, — сказала Вероника, — правда, Эрнест?
— Да, парень, и еще как!
Эрнест похлопал меня по спине. Я слышал, как позади, не очень далеко, изрыгал гневные проклятия Уизерс. Эрни опустил окно и крикнул в сторону «Дома Авроры» «Ко-о-о-о-о-оззззззллллллы-ы-ы-ы-ы-ы!» Я снова надавил на газ. Шины зашуршали по гравию, двигатель разошелся, и «Дом Авроры» исчез в ночи. Черт возьми, когда твои родители умирают, они переселяются в тебя.
— Где дорожная карта? — спросил Эрни, шаря в бардачке. Пока что в числе его находок были только солнечные очки и пакет ирисок.
— Не нужно. Маршрут я помню. Знаю его как свои пять пальцев. Любой побег на девять десятых зависит от службы тыла.
— Лучше держаться подальше от шоссе. Теперь на них ставят камеры и черт знает что еще.
Я размышлял о зигзагах своей карьеры — из издателя я превратился в угонщика.
— Знаю.
Вероника изобразила мистера Микса — превосходно:
— Я знаю! Я знаю!
Я сказал ей, что голос Микса она воспроизвела невероятно точно.
— Я ничего не говорила, — сказала она после паузы.
Эрни обернулся и удивленно вскрикнул. Когда я посмотрел в зеркало и увидел мистера Микса, забившегося в самое заднее купе автомобиля, то едва не съехал с дороги.
— Как… — начал я. — Когда… кто…
— Мистер Микс! — проворковала Вероника. — Какой чудесный сюрприз!
— Сюрприз? — сказал я. — Он нарушил законы чертовой физики!
— Вряд ли мы можем себе позволить сделать крюк в Эд, — констатировал Эрни, — и сейчас слишком холодно, чтобы его высадить. К утру он превратится в ледышку.
— Мы сбежали из «Дома Авроры», мистер Микс, — объяснила Вероника.
— Я знаю, — проблеял этот словно бы вконец нализавшийся старый дурачок, — я знаю.
— Один за всех и все за одного, да?
Пока внедорожник пожирал мили, направляясь к северу, мистер Микс сочился хихиканьем, сосал ириски и мычал марш «Британские гренадеры».
Свет фар выхватил надпись: БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ НА ДОРОГАХ ШОТЛАНДИИ. Здесь Эрни большим красным крестом обозначил на карте конец нашего маршрута, и теперь я видел почему. Перед нами была круглосуточная заправка, а радом с нею — паб под названием «Повешенный Эдвард». Давно уже перевалило за полночь, но огни все еще горели.
— Припаркуйтесь у паба. Я выйду и принесу канистру бензина, так что никто нас не заметит. Потом предлагаю по-быстрому спрыснуть хорошо сделанную работенку. Дурак Джонс оставил в машине свой пиджак, а в пиджаке-то — как-никак! — Эрни похвастался бумажником размером с мой портфель. — Уверен, что он позволит нам гульнуть.
— Я знаю! — пришел в восторг мистер Микс. — Я знаю!
— «Драмбуи» с содовой, — решила Вероника, — будет самое то.
Через пять минут Эрни вернулся с канистрой.
— Порядок.
Он перелил бензин в бак, потом мы вчетвером отправились через стоянку к «Повешенному Эдварду».
— Бодрящая ночка, — заметил Эрни, предлагая руку Веронике.
Было чертовски холодно, и я никак не мог унять дрожи.
— И красивая луна, Эрнест, — добавила Вероника, продевая свою руку в его. — Какая великолепная ночь для побега с возлюбленным!
Она рассмеялась так, словно ей было шестнадцать. Я закрутил крышку над старинной своей мучительницей — Ревностью. Мистер Микс плелся шатко, и я поддерживал его до самой двери, где на доске мелом рекламировался «Смачный Матч!». В теплой пещере за дверью куча народу смотрела по телевизору футбол в каком-то отдаленном часовом поясе, где, в отличие от нашего, было светло. На восемьдесят первой минуте Англия отставала от Шотландии на один мяч. Никто нас даже не заметил. Англия играла с Шотландией, где-то за границей, посреди зимы — что, опять пришла пора отборочных матчей на Кубок мира? Вот и говори теперь о чертовом Рип ван Винкле![196]
Я не большой любитель пабов с трансляциями, но там, по крайней мере, не было этой тум-тум-тумбовой кислотно-электрической музыки, а добытая тем вечером свобода выступала в роли самого прекрасного угощения. Парнишка с повадками овчарки расчистил для нас место на скамье возле очага. Выпивку заказывал Эрни, потому что, как он сказал, у меня слишком южный выговор, за что мне могут плюнуть в стакан. Я получил двойной «Килмагун» и самую дорогую сигару, которую могли раздобыть в пабе, Вероника заказала свое «Драмбуи» с содовой, мистеру Миксу досталось имбирное пиво, а Эрни — кружка «Энгри-Бастарда» горького. Бармен не отрывал глаз от экрана — он обслуживал нас исключительно на ощупь. Как только мы уселись в одной из ниш, вдоль стойки пронесся циклон отчаяния. Шотландии назначили пенальти. Зрителей наэлектризовало чувство племенной розни.
— Эрни, хотелось бы уточнить наш маршрут. Позвольте-ка взглянуть на карту.
— Но ведь она оставалась у вас.
— А, должно быть, она… — У меня в комнате. Здесь, режиссер Ларс, надо как можно более крупным планом подать лицо Кавендиша, осознающего свою зловещую ошибку. Я забыл ее на своей кровати. На благо сестры Нокс. Забыл карту, на которой фломастером был обозначен наш маршрут. — В машине… О господи. По-моему, нам бы лучше по-быстрому покончить с выпивкой и ехать дальше.
— Но мы ведь только начали.
Я с трудом сглотнул.
— Насчет этой, как ее, карты…
Взглянув на часы, я расчислил расстояния и скорости. До Эрни начинало доходить.
— Что насчет карты?
Мой ответ потонул в вопле племенного горя: Англия сравняла счет. И в этот самый момент, вот чтоб мне провалиться, в дверь просунулся Уизерс. Гестаповские его глазки остановились на нас. Нет, счастливым он не был. Рядом с ним появился Джонс Гочкис, увидел нас, и уж вот он-то был по-настоящему счастлив. Он вынул мобильный телефон, чтобы призвать своих ангелов мщения… В отряде их состоял еще какой-то неотесанный детина в промасленном комбинезоне, но, похоже, сестра Нокс убедила Джонса Гочкиса воздержаться от вызова полиции. Мне никогда не доведется узнать, кем был этот промасленный детина, однако я сразу же понял: игра окончена.
Вероника горько вздохнула.
— Я цветущий горный край, — едва ли не пропела она, — так надеялась увидеть, но, увы, мечта, прощай…
Впереди простиралась отравленная лекарствами полужизнь из ограничений и предписаний. Мистер Микс поднялся на ноги, чтобы идти с нашим тюремщиком.
Он издал библейский рев. (Ларс: крупным планом — начинаем из-за автостоянки, следуем через поглощенный матчем бар и нацеливаемся между сгнивших миндалин Микса.) Телезрители оборвали свои разговоры, расплескали содержимое стаканов и воззрились. Даже Уизерс оцепенел. Восьмидесятилетний старик вскочил на стойку, словно Астер[197] в лучшую свою пору, и проревел SOS, адресованный вселенскому братству.
— Иль нет иссссстинных шортланцев в этэм до-о-оме?
Целое предложение! Эрни, Вероника и я оторопели, словно кефали.
Высокая драма. Никто не шелохнулся. Иссохшим, как у скелета, пальцем мистер Микс указал на Уизерса и речитативом произнес это древнее проклятие:
— Эти вот английские хмыррри попэрррают мои Богом данные прррэва! Они очччень гррубо угрррожают мне и моим дррругам, и нам нужжжна ваш’ помыщь!
Уизерс ворчливо бросил нам:
— Утихомирьтесь и будьте готовы принять свое наказание.
Южная английскость нашего захватчика вышла наружу!
Поднялся, словно Посейдон, какой-то байкер и сжал-разжал кулаки, разминая суставы. Рядом с ним встал крановщик. Мужчина с акульим подбородком в костюме за тысячу долларов. Женщина-лесоруб — судя по шрамам.
Телевизор выключили.
Один из горцев мягко произнес:
— Эй, парниша. Мы те этого не позволяем.
Уизерс оценил положение и воспользовался самодовольной ухмылкой типа «будем реалистами!».
— Эти люди — угонщики.
Женщина-лесоруб выдвинулась вперед:
— Так ты что, копарь?
Вперед шагнул крановщик:
— Тогда покажь нам свой значок.
— Да ты, я вижу, полон дерьма, парень, — сплюнул Посейдон.
Сохраняй они хладнокровие, мы бы проиграли, но Джонс Гочкис забил роковой гол в собственные ворота. Обнаружив, что дорогу ему преградили кием для пула, он предварил свои муки такими словами:
— Ну а теперь послушайте, вы, поганки: вас могут засунуть в ваш же долбаный спорран,[198] если вы думаете…
Один из его зубов плюхнулся в мой «Килмагун», пролетев футов пятнадцать. (Я выудил этот зуб, чтобы хранить его как доказательство, иначе никто бы мне никогда не поверил.) Уизерс поймал и сломал запястье надвигающейся руки, швырнул низкорослого противника через бильярдный стол, но людоед был один, а его разъяренных врагов — целый легион. О, последовавшая за этим сцена была сравнима с Трафальгарской битвой.[199] Должен признать, что вид того, как зверствовали над зверем, не был вполне отталкивающим, но, когда Уизерс грохнулся на пол и на него посыпались калечащие удары, я предложил тактично удалиться за кулисы к нашему одолженному средству передвижения. Мы вышли через заднюю дверь и понеслись к автостоянке со всей быстротой, какую позволяли восемь ног совокупным возрастом больше чем три столетия. Я повел машину. На север.
Чем все это кончится, я не знаю.
КОНЕЦОч. хор., дорогой Читатель, вы заслуживаете эпилога, раз уж оставались со мною так долго. Мое страшное испытание завершилось в этом чистеньком пансионе в Данди, который содержит осторожная вдова с острова Мэн. После драки в «Повешенном Эдварде» мы, четыре слепые мышки, погнали в Глазго, где Эрни знает спившегося полицейского, который сможет позаботиться о машине Гочкиса. Здесь наше содружество распалось. Эрни, Вероника и мистер Микс помахали мне вослед на вокзале. Эрни пообещал принять огонь на себя, если закону суждено когда-либо нас поймать, поскольку он слишком стар, чтобы предстать перед судом; это чертовски порядочно с его стороны. Они с Вероникой направлялись в некое поселение на Гебридах, где кузен Эрни, священник и мастер на все руки, приводит в порядок заросшие травой огороды для русских мафиози и немецких энтузиастов изучения гэльского языка. Я возношу свои светские молитвы за их благополучие. Мистеру Миксу надлежало быть помещенным в публичную библиотеку с ярлычком «Пожалуйста, позаботьтесь об этом медвежонке»,[200] но подозреваю, что Эрни и Вероника возьмут его с собой. По прибытии к вдове с острова Мэн я уснул под пуховым своим одеялом так же крепко, как король Артур на острове Блаженных. Почему я не сел на первый же поезд, идущий на юг, к Лондону, там и тогда? До сих пор не уверен. Может быть, я вспоминаю замечание Денхольма касательно жизни за пределами шоссе «М-25». Мне никогда не узнать, какую роль сыграл он в моем заточении, но он был прав — Лондон затемняет карту, словно полип в кишечнике Англии. Здесь, выше, находится целая страна.
В библиотеке я отыскал домашний телефон миссис Лэтем. Трогательным было наше телефонное воссоединение. Разумеется, миссис Лэтем пригасила свои чувства, костеря меня в хвост и в гриву, прежде чем поведать о том, что произошло за недели моего отсутствия. Гидра Хоггинсов распотрошила наш офис вдоль и поперек, когда я не смог явиться на свою назначенную на три часа кастрацию, но годы балансирования на грани финансового краха привели мою устрашающую «подпорку» в прекрасную форму. Она засняла акт вандализма на хитрую видеокамеру, предоставленную ей ее племянником.
Хоггинсы, таким образом, были обузданы: держитесь подальше от Тимоти Кавендиша, предостерегла их миссис Лэтем, иначе этот документальный фильм попадет в Интернет и из ваших разнообразных испытательных сроков вылупятся тюремные приговоры. Так она убедила их принять справедливое предложение, ограничивающее их будущие гонорары. (Подозреваю, они испытали раболепное восхищение хладнокровием моей дамы-бульдога.) Компания, управляющая зданием, воспользовалась моим исчезновением — и разгромом моей конторы — как поводом для того, чтобы нас вышвырнуть. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мои бывшие комнаты отделывают под «Хард-рок-кафе» для скучающих по дому американцев. В настоящее время дела «Издательства Кавендиша» ведутся из дома, которым владеет старший племянник моей секретарши, живущий в Танжере. А теперь самая лучшая новость: какая-то студия в Голливуде за право снимать фильм по «Удару кастетом» уплатила сумму, бессмысленно длинную, как строка в кодированной телеграмме. Куча денег отойдет Хоггинсам, но все равно, впервые с тех пор, как мне было двадцать два, я краснею.
Миссис Лэтем отобрала мои банковские карточки и проч., и теперь я, подобно Черчиллю и Сталину в Ялте, планирую будущее, лежа на медвежьих шкурах — и должен сказать, что будущее это не слишком уж убого. Я найду голодного писателя-«негра», чтобы он превратил те заметки, что вы сейчас прочли, в мой собственный киносценарий. Да какого черта, если Дермот «Кастет» Хоггинс может написать бестселлер, по которому снимут фильм, то почему того же самого не может сделать Тимоти «Лазарь» Кавендиш? Вставить сестру Нокс в мою книгу, усадить ее на скамью подсудимых — да и отправить на плаху. Эта женщина была искренней — большинство изуверов искренни, — но из-за этого ничуть не менее опасной, а потому должна быть названа и устыжена. С несущественным вопросом — заимствованием машины Джонса Гочкиса — требуется обойтись как можно деликатнее, но паршивую рыбешку надо зажарить как следует. Миссис Лэтем связалась по электронной почте с Хилари В. Хаш, выразив нашу заинтересованность в «Периодах полураспада», и не прошло и часу, как почтальон доставил часть вторую. В бандероль было вложено фото, и оказалось, что «В» означает «Винсент»! Ну а что за жиртрест! Я и сам не Чиппендейл,[201] но при полете экономическим рейсом Хилари займет даже не два, но три места. Сейчас я узнаю, жива ли до сих пор Луиза Рей, вот доберусь только до одного из уголков «Заполошного чертополоха», своего фактического офиса, потерпевшего крушение галеона, таверны на задворках, куда Мария, королева Шотландии,[202] призывала дьявола, чтобы тот ей помог. Тамошний хозяин, чьи двойные порции в правленческо-совещательном Лондиниуме сошли бы за четверные, клянется, что видит ее злосчастное величество, притом регулярно. In vino Veritas.[203]
Вот так, более или менее, дело и обстоит. Пора средних лет улетучилась, но не годы, а отношение к ним — вот что либо заставляет тебя присоединиться к рядам Неумерших, либо обещает спасение. В царстве молодости обитает много Неумерших душ. Они так и мечутся туда-сюда, их внутреннее гниение остается скрытым несколько десятилетий, вот и все. За окном пушистые снежные хлопья падают на шиферные крыши и гранитные стены. Подобно Солженицыну, работавшему в Вермонте, я стану трудиться в изгнании, вдали от города, который сращивал мои кости.
Подобно Солженицыну, я вернусь однажды, в светлых еще сумерках.
Периоды полураспада Первое расследование Луизы Рей
40
Черная морская вода с ревом врывается внутрь. Ее холодные объятия приводят Луизу в чувство. Задний мост «фольксвагена» ударился о воду под углом в сорок пять градусов, так что сиденье спасает ее от перелома позвоночника, но теперь машина раскачивается кверху дном. Привязной ремень удерживает Луизу в нескольких дюймах от ветрового стекла. «Выбирайся наружу, или умрешь здесь». Луиза паникует, вдыхает воду и, кашляя, возится в воздушном мешке. «Расстегни этот ремень. — Она извивается и царапает замок ремня. — Высвободи защелку». Та не поддается. Машина, выполняя полусальто, погружается глубже, и со рвущимся шумом огромный, похожий на осьминога пузырь уплывает прочь. Луиза лихорадочно впивается в защелку, и ремень наконец расстегивается и уплывает. «Еще воздуха». Она находит воздушный мешок, застрявший под ветровым стеклом, за которым видна только темная вода. Водная масса плотно придавливает дверцы. Опусти стекло. Оно медленно опускается и застревает на половине, как раз там, где застревает всегда. Луиза изворачивается и просовывает в щель голову, плечи и туловище. Отчет Сиксмита!