Я выпила шампанское и после небольшой паузы, которую никто не захотел нарушить, заговорила вновь:
– Наверное, не все из вас знают, с чего началась эта история и почему так причудливо развернулась. Для меня самой это было ребусом, загадкой без разгадки…
Началось все с того, что в последнем своем номере газеты, который вышел тиражом в пятнадцать тысяч…
– Извините, Оля, – подал голос Кряжимский, – но вы ошиблись. Прошлый номер газеты имел тираж уже двадцать пять тысяч экземпляров.
– Спасибо, Сергей Иванович, – обрадовалась я. – Конечно, я ошиблась. И вы меня поправили. Вот эту систему взаимоотношений я и хотела бы сохранить в редакции впредь. Поверьте мне, я вовсе не стремлюсь быть диктатором. Иногда необходима чья-то энергия и воля, чтобы быстро идти вперед. Но если я ошибаюсь, вы просто обязаны меня поправлять, если хотите добра нашей газете… Впрочем, извините, я отвлеклась…
Итак, рассказав в газете одну очень любопытную для правоохранительных органов историю, мы привлекли к себе внимание супруги Арнольда Салько, Евгении Сергеевны Митрофановой.
Я отпила шампанского, чтобы смочить пересохшее горло, и продолжала свой рассказ:
– Евгения Сергеевна Митрофанова, супруга Арнольда Салько, женщина очень хитрая и хваткая. Сергей Иванович сообщил мне, что она – любовница арестованного не так давно, очень известного в Тарасове крупного дельца – Ермолаева. И это натолкнуло меня на подозрение, что вся эта странная история – месть со стороны его любовницы. Месть мне, всем нам, «Свидетелю». Но когда Митрофанова призналась мне, что Ермолаева она пыталась просто использовать, ей нужен был его авторитет и его деньги, я поняла, что дело не в мести. Митрофанова привыкла манипулировать людьми, использовать их в своих интересах, заставлять их делать то, что ей нужно, исполнять партии, написанные ею самой. Поэтому она просто подставила меня для достижения своей цели, которую, надо сказать, ей чуть не удалось достичь.
Это она организовала убийство любовницы Салько Ельницкой в доме, который находится в парке. Эта квартира, как удалось выяснить, принадлежит человеку, который должен ей очень большие деньги. То есть фактически она является неофициальной собственностью Митрофановой. Она могла распоряжаться ею, как хотела и когда хотела.
О ее мотивах и методах, которыми она пользовалась, дает хорошее представление магнитофонная запись, сделанная ребятами Эдика.
Я поставила пленку, и все прослушали милую беседу Митрофановой со своим любовником – Рыжим. Запись произвела шоковое впечатление. Со столь открытым цинизмом никому из нас не приходилось еще сталкиваться.
Когда пленка кончилась, я продолжила свои объяснения:
– Митрофанова вела мужа к убийству как на поводке, вы сами в этом сейчас убедились, а он даже не замечал того, что она управляет его действиями.
Салько, правда, оказался предусмотрительным.
Он для убийства выбрал не начало второго действия, а конец первого, когда у него на сцене мало текста и вместо него Мефистофеля мог изобразить его дружок, пожарник дядя Вася, человек талантливый, но в силу обстоятельств артистом не ставший. А свои реплики, которые Арнольд произносит за сценой, он записал на магнитофон. Все это выяснил Сергей Иванович в беседе с вдовой убитого пожарника.
На допросе Салько все это не только подтвердил, но и дополнил картину существенными деталями, я сама разговаривала со следователем, ведущим его дело. Арнольд сказал дяде Васе, что жена ему изменяет, что ему нужно убедиться в этом и застукать ее с любовником, а свидание у нее во время «Фауста», и попросил дядю Васю заменить его в одной сцене.
Тот, по свидетельству Салько, согласился с удовольствием. Во-первых, из-за мужской солидарности, а во-вторых, потому, что это была его мечта – выйти на сцену в настоящей роли. Болтать об этом пожарник никому не станет, рассудил Салько, потому что за это можно вылететь из театра, а жизни без театра, в котором проработал пятнадцать лет, дядя Вася не представлял, и Салько об этом прекрасно знал, так как поддерживал с ним дружеские отношения.
Мне же была уготована роль козла отпущения.
Салько привел меня в тот дом, выдав его за свой, отправился в театр, отыграл начало, помог загримироваться пожарнику и помчался на место свидания своей жены с любовником, чтобы ее убить в полной темноте, а я должна была в это время беситься наверху, но снять на пленку ничего не смогла.
Салько, конечно, не стал бы убивать Ельницкую, обнаружив ее вместо жены в этой квартире, и вся комбинация, разыгранная Митрофановой, рассыпалась бы.
Но Митрофанова делает еще один ход, из разряда тех, что в шахматной записи отмечают двумя восклицательными знаками. Она гримирует Рыжего под Мефистофеля, и тот становится практически неотличим от Салько.
Рыжий приходит в квартиру раньше Салько, душит его любовницу, и этот момент я успеваю сфотографировать, хотя и в очень плохих условиях.
Помешать мне эффективно воспользоваться фотоаппаратом опять-таки позаботилась Митрофанова. По ее указанию ко мне в кафе пристают два ублюдка из ее охраны и крадут фотовспышку, что я обнаруживаю только на месте. В результате снимки у меня получаются отвратительные.
Рыжий тем временем исчезает, а в квартире появляется Салько. Он ищет жену, но в квартире темно, это его настораживает, он думает, что жена по какой-либо причине не пришла, отменила свидание с любовником. Он включает в спальне свет и видит, что на кровати лежит его любовница – она задушена, и понимает, что его тоже подставили, в свою очередь.
Тут он очень быстро соображает, что раз его подставили, его будут с какой-то целью шантажировать, и понимает, что избежать этого можно только единственным способом – обеспечив себе алиби, под которое никто не сможет подкопаться. Он мчится в театр, рассказывает все дяде Васе, а тот неожиданно для Салько советует ему обратиться за помощью в милицию. А что скажет милиции Салько – историю про жену, ее любовника и фотографа, которого он нанял, чтобы их накрыть? Но если он сам в это время отсутствовал в театре, то эта история звучит неправдоподобно.
Салько рассказал следователю, как пытался уговорить пожарника, но тот настаивал, что лучше все рассказать милиции, и добавил, что если Арнольд не решается это сделать, то он сам расскажет. Тогда Арнольд в состоянии аффекта хватает лежащий у дяди Васи на столе нож и всаживает тому в спину, под левую лопатку. Попадает очень удачно – пожарник мгновенно умирает.
Но Салько не знал, что перед своим «театральным дебютом» пожарник позвонил домой, жене, и поделился с ней своей радостью – на сцену выходит. Та прибежала в театр и стала свидетельницей отсутствия в это время Салько на сцене.
Я немного отдышалась и продолжила:
– У Митрофановой все сошлось бы прекрасно, если бы Рыжий не допустил одной ошибки.
Он забыл надеть на голову черный парик, чтобы скрыть свой цвет волос.
Если бы он это сделал, мы не смогли бы догадаться, что на снимке не Салько. И тому в итоге пришлось бы отвечать еще и за убийство своей любовницы, которого он не совершал. Но Рыжий ошибся и позволил нам перейти к активным действиям.
Милиция меня искала, потому что я была главной подозреваемой. Салько заявил, что нанял меня, а на месте преступления нашли целую кучу моих отпечатков пальцев. С него взяли подписку о невыезде и отпустили. Он забился в свою квартиру на набережной и просидел в ней, не показывая носа на улицу, вплоть до того самого момента, пока за ним не приехала милиция, теперь уже по моей наводке.
Если бы меня арестовали, дело, пожалуй, до сих пор не было бы раскрыто, а я так и была бы главной подозреваемой. Кроме того, сомневаюсь, что удалось бы раскрыть убийство пожарника дядя Васи. Очень помог мне Сергей Иванович, сходив в морг и поговорив там с вдовой пожарника. До него с ней, как я выяснила у следователя, беседовали милиционеры, но ничего не узнали.
Мы начали следить за Митрофановой, это ей стало известно, и она приказала привезти меня к себе.
Митрофанова начала угрожать и принуждать меня взять вину на себя, считая, что загнала меня в угол, похитив Ромку. Мне пришлось обратиться за помощью… ну, скажем, в одну из не совсем официальных структур. Ответственность за развитие событий взял другой человек, а я превратилась с этой минуты в наблюдателя… Дальше, собственно, вам все уже наверняка известно!
То, что произошло сегодня ночью, меня огорчает и тревожит. Прежде всего тем, что Митрофановой удалось уйти… Это вызывает опасения. От нее можно ожидать всего, что угодно, в этом мы сегодня с Мариной убедились.
Я вновь подняла бокал с шампанским и сказала, давая понять, что рассказ мой завершен:
– За вас, мои друзья, и за вашу помощь!
В секретариате поднялся шум, каждый высказывал свое мнение, и все почему-то – о моих действиях в этой истории. Я, конечно, готова признать, что они далеки от идеальных, но не выглядела же я окончательной дурой?! В это я никогда не поверю!
То, что произошло сегодня ночью, меня огорчает и тревожит. Прежде всего тем, что Митрофановой удалось уйти… Это вызывает опасения. От нее можно ожидать всего, что угодно, в этом мы сегодня с Мариной убедились.
Я вновь подняла бокал с шампанским и сказала, давая понять, что рассказ мой завершен:
– За вас, мои друзья, и за вашу помощь!
В секретариате поднялся шум, каждый высказывал свое мнение, и все почему-то – о моих действиях в этой истории. Я, конечно, готова признать, что они далеки от идеальных, но не выглядела же я окончательной дурой?! В это я никогда не поверю!
Так, в шуме и разговорах прошел весь этот день. За шампанским сбегали еще раз, потом еще раз, а к вечеру Сергей Иванович уже объяснялся мне в любви, вполне серьезно просил моей руки, а когда я уже готова была согласиться, пораженная его настойчивостью, вспомнил вдруг, что женат.
Я обиделась и отправилась домой, в свою квартиру, в которой я не была уже несколько дней.
Еще мне позвонил генерал Синицкий. Я приготовилась к очередной порции сарказма и упреков с его стороны в том, что я вмешиваюсь не в свои дела и только мешаю работать. Но он меня чрезвычайно удивил, сказав о телефонном разговоре с генералом Свиридовым, от которого он узнал, что у моей газеты неприятности, что я считаю чуть ли не его виновником этих неприятностей, а он тут ни при чем, напротив, он очень заинтересован, чтобы «Свидетель» выходил и дальше, и выходил как можно чаще, что это газета совершенно нового типа, что за такими газетами будущее, что он поможет нам разобраться с нашими мелкими проблемами…
Я устала его слушать и объяснила, что ни на что подобное генералу Свиридову не жаловалась, ну, может быть, всего лишь однажды как-то мельком обмолвилась о наших трудностях, а уж генерал сам из мухи слона сделал.
Генерал тем не менее еще раз пообещал свою помощь, и мы с ним распрощались.
Справедливости ради надо отметить, что буквально на следующий день наш счет в банке был восстановлен, и это позволило нам сразу же выпустить газету, в которой рассказывалось обо всей этой истории.
Выпуск – тиражом в тридцать тысяч – разошелся отлично, а это говорило уже о том, что мы прочно завоевали симпатии читателей.
А еще мы с Ромкой встречали его маму. На железнодорожном вокзале.
Когда мы стояли на перроне, Ромка чуть ко мне наклонился и сказал:
– Оль, только ты не рассказывай ей, как я мину в окно выбросил. Не надо ее волновать. Хорошо?
– Не беспокойся, – сказала я. – Я умею хранить чужие тайны.
Вся та ночь в редакции промелькнула у меня перед глазами, и вдруг я споткнулась на одном странном, хотя и мелком факте. Он мог быть и случайностью, но не верю я что-то в случайности…
– Ром, – спросила я, – а откуда в редакции взялась кошка? И куда потом делась? Она не привидением случайно была?
– Какое там привидение! – улыбнулся Ромка. – Я ее во дворе поймал. Я знал, что она к ней наклонится. А потом я кошку обратно во двор выпустил. Она под шкафом сидела, глазищи – во! Спряталась от взрыва. Испугалась…
– А ты, – спросила я, – испугался?
Он зябко повел плечами и посмотрел на меня.
– Конечно, испугался, – сказал Ромка.
К перрону подползал поезд, и мы прекратили разговор о вещах, о которых Ромкиной маме знать не нужно было.
Я смотрела, как она выходит из вагона, как Ромка ей улыбается, а она целует его, как он подхватывает ее сумку и пакеты, как они, счастливые от встречи, идут в мою сторону, и жгучее чувство ревности к этой женщине заполнило меня всю.
Едва найдя в себе силы улыбнуться, я взяла у Ромки часть пакетов и посоветовала ему найти такси, пока мы с мамой его ждем.
Ромка поставил на асфальт тяжелую сумку и помчался к привокзальной площади разыскивать такси.
– Вы его… девушка? – спросила у меня Ромкина мама, очень осторожно и с сомнением произнося слово «девушка».
– Ну что вы! – заставила я себя засмеяться и тут же соврала, чтобы окончательно ее успокоить: – Я замужем. А с Ромкой мы – друзья!
Она успокоилась, перестала думать обо мне и счастливыми глазами смотрела на бегущего к нам от стоянки такси Ромку.
– Хороший у меня сын! – сказала она.
– Да, – согласилась я. – Просто отличный!
Идеальных преступлений нет
Глава 1
Меня разбудил телефонный звонок, и, честно говоря, я этому была рада, хотя толком и не выспалась. Потому что сама я ни за что бы не проснулась, а проснуться было просто необходимо.
– Алло! – Схватив трубку и прижав ее к уху, я машинально выдала фразу, которую мне приходится говорить десятки раз в день: – Редакция газеты «Свидетель». Вас слушает главный редактор Ольга Бойкова. Представьтесь, пожалуйста…
И только когда услышала низкий глуховатый голос, сообразила, что я не на работе, а дома. Мы с Маринкой, моей секретаршей, только к ночи выпутались из очень неприятной истории, в которую, впрочем, ввязались исключительно по собственной инициативе.
– Слушай сюда, кляча длинноногая! – Я настолько растерялась от такого приветствия, что застыла с трубкой в руке, не в силах сказать ни слова. – Еще раз появишься там, куда тебя не звали, убью! В газете про нас напечатаешь – убью! Ментам пожалуешься – убью! Все поняла?
– Кто это? – сумела я наконец произнести. – Кто говорит?
Но в трубке уже слышались короткие гудки отбоя. Мой неизвестный «доброжелатель» повесил трубку.
Я посмотрела на часы. Половина восьмого! Уже полчаса, как меня должен ждать в редакции Виктор, наш штатный фотокорреспондент, со снимками, которые я сделала накануне вечером. Из-за этих снимков мы с Маринкой жизнью рисковали, в прямом смысле слова. И сегодняшний утренний звонок с угрозами явно был связан со вчерашними нашими приключениями. Ну что ж, чего-то подобного я и ожидала, а потому этот разговор никак не повлиял на мои планы.
Я за пять минут привела себя в порядок и уже взялась за ручку входной двери, но телефонный звонок заставил меня вернуться. Я бросилась к аппарату. Может быть, это звонит тот же самый человек, который только что мне угрожал? Не хочу сказать, что мне было приятно слушать его угрозы, но, возможно, мне удастся выяснить, кто это?
– Алло! – крикнула я. – Это вы сейчас мне звонили?
– М-м-м… – замычали в трубке. – Здравствуйте, госпожа Бойкова. Я, собственно, впервые вам звоню. Мне кажется, вас должно заинтересовать мое мнение по поводу принятого нашей Думой вчера в первом чтении закона.
– Кто вы? – тут же спросила я.
– Я депутат Думы… – ответил голос в телефонной трубке. – Моя фамилия Сидорович. Александр Павлович Сидорович. Председатель Комитета по здравоохранению. Наш комитет не одобрил проект закона. Я сам голосовал против этого закона. Но дело не в этом… Это, видите ли, не повлияло… Я не хотел бы по телефону…
– Где мы с вами встретимся? – сразу же спросила я. – Я через десять минут буду там, где вы скажете.
– А вы подходите прямо сюда, в мой рабочий кабинет в Думе, – ответил он. – Второй этаж, пятнадцатая комната. Через десять минут я вас жду.
«Отлично! – подумала я, положив трубку. – Одни мне угрожают, другие собираются поделиться какой-то информацией! Наконец-то зашевелились! Нет, правильно мы сделали, что заинтересовались этой историей! Из нее можно сделать настоящий «гвоздь» для газеты!»
И первый, и второй сегодняшние звонки были, как вы уже поняли, связаны друг с другом. Но рассказ об этом мне, наверное, придется начать с предыдущего дня, когда эта история только началась…
Как все же я была наивна, когда представляла себе жизнь редактора частной газеты в этаком романтическом ореоле. Журналистские расследования, репортажи с мест событий, популярность среди читателей и вечная борьба за оперативность с главным, как мне казалось, врагом журналиста – временем. Из этого, думала я, и складываются журналистские будни. Оказалось – ничего подобного…
Самым главным врагом владельца частной газеты, как выяснилось, является вовсе не время, а недостаток денег на выпуск следующего номера. А журналистские расследования оказались занятием гораздо более опасным, чем я себе представляла, и каждое из тех, которые мне удалось уже провести, заводило меня, да и всю нашу редакцию, в такие ситуации, когда расстаться с жизнью было гораздо реальнее, чем увидеть следующий номер своей газеты.
Не стала исключением и та история, о которой я хочу рассказать…
Началась она до того обыкновенно, что и говорить-то, собственно, не о чем.
Сижу я как-то в своем кабинете, скучаю, потому что ничего другого мне и не остается. Денег на счету – ровно столько, сколько нужно для того, чтобы выпустить один-единственный номер газеты минимальным тиражом. Как я ни рассчитывала, как ни прикидывала, как ни разыскивала в Тарасове и Тарасовской области типографии, где цены пониже, как ни мечтала найти бумагу подешевле, все равно больше трех тысяч экземпляров у меня не выходило. А это означало одно – средств, которые поступят от реализации этого номера газеты, не хватит, чтобы выпустить следующий. Даже самому неопытному журналисту, только еще делающему первые шаги в нашей профессии, должно быть ясно, что тираж в три тысячи экземпляров нерентабелен, если цена одного экземпляра не превышает себестоимости раз в десять. И как я ни пыталась обойти этот экономический закон, ничего, естественно, у меня не выходило.