– Пожалуй, вы правы, – улыбнулась вдруг Митрофанова вполне светской улыбкой и уселась в кресло за столом, – болезненнее всего я реагирую, когда мне указывают на мою необразованность, когда заставляют вспоминать, что я как была епифановской девкой, так и осталась ею. Но сейчас у вас этот номер не пройдет, поскольку я знаю, что вы – тоже не голубых кровей. Вы учились и пытались замаскировать свою карасевскую породу и натуру, а я этого скрывать не умею, зато научилась зарабатывать деньги и чувствовать себя независимой.
Она вновь оказалась в композиционном центре комнаты, и я опять очутилась под прицелом ее глаз. Она могла теперь следить за мной, не поворачивая головы. Впрочем, мне уже удалось вывести ее из неподвижности и заставить говорить. Я всегда ставлю перед собой какие-нибудь цели, пусть и незначительные, даже в той ситуации, когда о моих целях речь не идет вовсе, то есть в абсолютно безвыходной для меня. И, признаюсь без ложной скромности, редко случается, чтобы я не добилась своего.
– А вы тем не менее производите впечатление интеллигентного человека, – заметила я невинно. – По крайней мере – внешне.
Чтобы не торчать у нее перед носом, мне пришлось вернуться в кресло, с которого я только что встала. У меня появилось неприятное чувство, что это она меня туда загнала, и я тут же встала и пересела в другое кресло, но ощущение преследующей меня ее воли не исчезло.
Она усмехнулась, наблюдая за моими перемещениями.
– А вы, знаете ли, тоже производите такое впечатление, – сказала она, вернув мне мяч. – По крайней мере – иногда.
– Чего нельзя сказать о ваших подручных! – заявила я, показав глазами на дверь, за которой скрылся Рыжий.
– О ваших «афганцах» этого тоже, наверное, не скажешь, – вздохнула она, повторив свой маневр с возвратом мяча, но теперь я посчитала себя вправе записать очко на свой счет: напрасно она соблазнилась возможностью повторить один и тот же финт дважды – это уже дурной тон.
Кажется, до нее это тоже дошло.
– Довольно ханжества, – заявила она. – Или, если хотите, назовите это глупой, бесцельной комедией…
– Почему же бесцельной? – перебила я ее. – Мне, например, удалось вывести вас из равновесия. А этого я и добивалась.
Она усмехнулась.
– Мелкая задача для такого виртуоза, как вы, – сказала она. – Вы уж позвольте сделать вам этот комплимент, тем более что в нем содержится доля иронии, раз уж вы у меня в руках…
Теперь ей удалось меня разозлить. Но я в отличие от нее не собиралась этого скрывать.
– Послушайте, Митрофанова! – сказала я резко. – Хватит кривляться. Говорите прямо: зачем меня сюда привезли? Не любезностями же с вами обмениваться и не в пинг-понг играть!
– Конечно! – согласилась она. – Просто вы перешли границы дозволенного, и вас изъяли, чтобы вы не влезли еще глубже – туда, где вам делать совершенно нечего. Это, надеюсь, понятно?
– Не совсем, – возразила я. – Куда это я влезла?
– Вы начали совать свой нос в мои дела! Я, правда, могу быть вам только благодарна за то, что вы устранили моего главного конкурента по многим делам – Ермолаева. Но вы стали позволять себе слишком многое. Ваши люди обнаглели настолько, что следят за мной, – сказала Митрофанова, и я почувствовала настоящее, а не вызванное моими безобидными шпильками раздражение в ее голосе.
– Это первое, – продолжала она. – Вы что-то слишком заинтересованы, как я погляжу, в делах моего супруга Арнольда Салько. И напрасно. Вам отведена роль козла отпущения! Так почему же вы отказываетесь ее играть? Вернее – пытаетесь отказаться. Вам так или иначе придется взять на себя эту роль. Но если раньше вас хотели просто подставить, то теперь вы сами усложнили свое положение. Теперь вам придется взять эту роль на себя добровольно.
– Позвольте, – сказала я в недоумении, – так это вы закрутили всю эту историю! Но зачем же, скажите мне, ради бога, вам понадобилось убивать эту женщину, балерину? Вы же совершенно, как я поняла, равнодушны к Арнольду!
Митрофанова рассмеялась. Смех у нее был жесткий, какой-то самоутверждающий.
– Равнодушна? – переспросила она. – Я отнюдь к нему не равнодушна, если хотите знать. Я его презираю, а это чувство, отличное от равнодушия. Я давно его презираю, он это знает, и его это устраивает. Его не устраивало только то, что я могу жить, не ограничивая себя в средствах, а ему деньги на казино и рестораны, куда он любил ходить со своей Настей, приходилось под разными предлогами вытягивать у меня. А последнее время он начал интересоваться фирмой «Голд». И выяснил, что дела ее идут как нельзя лучше. А ведь мы с ним до сих пор находимся в зарегистрированном браке. И если я, не дай бог, умру, наследником станет он, потому что ни детей, ни близких родственников у меня нет. Я помогла ему принять это решение, как только почувствовала его интерес к делам фирмы. Он же сам нерешительный и обдумывал бы все это мероприятие года полтора. Арнольдом, знаете ли, не так уж и трудно управлять.
Митрофанова посмотрела на меня и вдруг спросила:
– Как вы думаете, зачем я все это вам рассказываю?
Я пожала плечами – ответа на этот вопрос у меня не было. Мою голову занимали сейчас тысячи вопросов, потому что мне далеко еще не все ясно было – что же произошло той ночью?
– Это только для того, чтобы вам было легче принимать осознанное решение, – туманно ответила она, но я не обратила внимания на эту фразу, поскольку не поняла ее. – Я вовремя подсунула Алексею идею пригласить вас на роль девочки для битья, – сказала она, немного помолчав. – И вы с радостью согласились. Еще бы вам не согласиться, когда вы на такую мель напоролись, как налоговая инспекция…
Я посмотрела на нее удивленно.
«Откуда ей известно? – подумала я. – Неужели и к этому она руку приложила?»
– Он даже не понял, что идея принадлежит не ему, а мне, – улыбнулась она. – Он не умеет думать сам. Он только произносит текст, который заучил, а думает вместо него режиссер. А чего вы еще хотели от актера!
Она вдруг посмотрела на меня жестко и сомкнула пальцы в кулак.
– Он мне нужен вот здесь!.. И я загнала его в такую ситуацию, из которой у него выхода теперь нет. Он хотел убить меня, а вышло так, что он, оказывается, совершенно неожиданно для себя убил свою любовницу, а у вас есть этому доказательства. И Арнольд у меня в кулаке. Да и вы – тоже! Вы просто еще не почувствовали силу моих пальцев. Я еще только рассматриваю вас, верчу в руках перед глазами… Я вовсе не хочу, однако, отправлять Арнольда в тюрьму за это преступление. Поэтому вам придется сделать следующее. Вы в скором времени отправитесь обратно в Тарасов, найдете негативы снимков, которые вам удалось сделать и на которых можно узнать в убийце Арнольда Салько, и передадите их моему человеку…
– Рыжему? – спросила я.
– А он вам не нравится? – ухмыльнулась Митрофанова. – Так и необязательно, чтобы он вам нравился… А потом… Потом вы позвоните в милицию и признаетесь в том, что совершили убийство любовницы Арнольда Салько Анастасии Ельницкой.
– А зачем мне было ее убивать? – возразила я.
– Нашей милиции стоит только версию подсунуть, пусть даже и неправдоподобную, – иронично сказала Митрофанова. – Они готовы во все, что угодно, поверить, лишь бы дело «глухарем» не оказалось… Скажешь, что решила воспользоваться тем, что ты одна в квартире и обокрасть хозяев.
– Я? Обокрасть? – ужаснулась я. – Зачем мне это?
– Как это зачем? – возразила Митрофанова. – На выпуск газеты. Это прозвучит убедительно. А когда ты шарила по ящикам письменного стола, вошла эта самая Анастасия, которой Арнольд свидание там назначил. У вас завязалась борьба, и ты ее задушила. На вид ты гораздо сильнее, чем эта престарелая балеринка. Как видишь, мотив вполне обоснованный и обставленный жизненными реалиями.
– А зачем же тогда Арнольд меня пригласил, если не у вас с любовником было свидание, а у него с любовницей? – спросила я, пытаясь разрушить ее логику, которая вынуждала меня к каким-то диким и совершенно меня не устраивающим поступкам.
– Скажешь, что мое свидание было назначено на другой день. И ты не рассчитывала никого там встретить, а просто воcпользовалась тем, что Арнольд передал тебе ключи от этой квартиры.
– Так чей же это дом? – воскликнула я.
– Тебе этого знать совершенно необязательно, – ответила Митрофанова, и я вынуждена была с ней согласиться.
Я растерянно молчала. Я не смогу наговорить на себя весь этот вздор!
– Неужели вы не понимаете, что я не могу… – начала я, но она меня перебила:
– Это ты не понимаешь очевидных вещей. У тебя будет время немного подумать. Просто помни о том, что через несколько минут сюда привезут твоего юного поклонника, твою странную привязанность… Он останется у меня. И если ты не сделаешь этого, я отдам Ромочку сначала моим мальчикам, Саше с Виталей, а потом попрошу Рыжего проводить его… В последний путь.
– Нет! – закричала я. – Ты этого не сделаешь!
– Сделаю, милочка, непременно сделаю! – сказала Митрофанова, и я поняла, что она действительно это сделает.
– Не трогайте его! – крикнула я. – Зачем он вам?
– Чтобы придушить его, – сказала Митрофанова зло, – если ты предпримешь хоть один шаг, направленный против меня!
– Я… – начала я и замолчала.
– Что? – спросила она. – Согласна взять все на себя? Тогда я его и пальцем не трону.
– Нет! – вырвалось у меня. – Оставьте меня здесь, а его отпустите!
– А зачем ты мне нужна, – усмехнулась Митрофанова, – если ты отказываешься от моего предложения? Иди, испей свою чашу до дна.
Я повернулась и пошла к двери. Ноги были ватные и еле двигались.
– Горькую чашу любви! – донеслись, как сквозь какую-то пелену, последние слова Митрофановой и ее совсем уж уничтожающий меня смех.
Глава 6
Едва я вышла из кабинета, Рыжий приложил к моему лицу чем-то смоченную тряпку, перед глазами у меня поплыли круги, пол ушел из-под ног, и я потеряла сознание.
Через мгновение, как мне показалось, мне поднесли к ноздрям что-то очень резко пахнущее, от чего я задергала головой и открыла глаза.
– Смотри внимательно! – приказал мне Рыжий. – Узнаешь, кто это?
Сквозь мутную пелену я различила, что две «шестерки», Саша и Виталя, держат прямо передо мной за руки стоящего на коленях Ромку.
– Рома! – крикнула я и попыталась вскочить.
Но Рыжий был наготове. Он схватил меня за шею и вновь прижал к лицу тряпку, смоченную эфиром. Я опять отключилась.
Очнулась я в центре Тарасова, сидя на лавочке на своем любимом Камышинском бульваре. Я долго не могла сообразить, что я тут делаю, и с недоумением смотрела на идущих мимо прохожих.
На улице было темно, и это совсем сбивало меня с толку. С трудом сообразив, что сейчас вечер, я начала постепенно восстанавливать в памяти события прошедшего дня и вдруг вспомнила все сразу.
«Ромка!» – мелькнуло у меня в голове, и, прежде чем я поняла, что делаю, я уже бежала к его дому, привлекая к себе внимание прохожих, на что мне было совершенно наплевать. Ромка был в опасности, и это было сейчас важнее всего!
Дверь в Ромкину квартиру была не заперта, и это открытие убило меня окончательно, потому что я вспомнила, что Рыжий приказывал мне смотреть на стоящего передо мной на коленях Ромку, а его держали за руки два парня в черных куртках. Ромка был в руках Митрофановой!
Я вбежала в прихожую, и сразу же мне в глаза бросились следы борьбы – вешалка с одеждой на полу, оторванный от рубашки рукав, разбитое зеркало на стене.
Я подобрала рукав, прижала его к груди и прошла на кухню. Сев на табурет, я огляделась и только тут увидела, что за столом сидят Виктор с Эдуардом и молча смотрят на меня.
– Ну что за истерика, Оля! – сказал Эдик. – Возьми себя в руки.
Виктор жестом остановил его и, подойдя ко мне, прижал мою голову к себе и осторожно погладил. Я разрыдалась и только теперь заметила, что без конца повторяю одно и то же: «Рома! Ромочка! Мальчик мой! Рома! Ромочка! Мальчик…»
– Мы его вытащим обязательно! – сказал Виктор. – Поверь мне, Ольга! Клянусь Мариной!
То ли удивленная, то ли обрадованная, сама не могла понять, я с надеждой посмотрела на него.
– Вытащите, Витя? Правда? – спросила я.
Он не отвел взгляда, и я ему поверила. Сразу стало легче, хотя боль от сознания, что Рома в руках у Митрофановой, не проходила.
– Что здесь произошло? – спросил Эдик, видя, что я немного успокоилась. – Мы вошли минут десять назад и, честно говоря, не знали, что и думать.
– Вы сумели найти что-нибудь на жену Митрофанова? – спросила я взволнованно.
– Ну, кое-что о ней мы и до того знали, – усмехнулся Эдик. – Нужно было только немного обновить устаревшую информацию.
– Нам надо знать все ее квартиры и дачи! – заявила я. – Ромку могут держать на любой из них.
– Не проблема, – ответил Виктор в своем обычном лапидарном стиле.
– Знаем! – кивнул головой Эдик. – Я уже расставил своих ребят приглядывать и за обеими дачами, и за тремя квартирами, и за коттеджем в Миллионеровке…
– Ни в коем случае нельзя сейчас проявлять хоть какую-то активность! – в панике замахала я отчаянно руками.
– Почему? – в один голос воскликнули оба «афганца».
Я сбивчиво, но вполне внятно пересказала им, как в квартиру ворвался Рыжий, как он увез меня, как мне угрожала Митрофанова, и главное – рассказала о ее угрозе в адрес Ромки.
– Если я только попытаюсь сделать против Митрофановой хоть один шаг, она обещала Ромку придушить! – Я опять готова была разрыдаться.
– Да, ситуация, – почесал в затылке Эдик. – Тут напролом идти нельзя, убьют пацана.
Я услышала в его голосе искреннюю заботу о Ромке и, чуть успокоившись, судорожно вздохнула.
– Значит, так! – сказал Эдик, по привычке беря на себя функции командира, и я с радостью уступила ему право принимать решения, которое обычно принадлежало мне, потому что никто, кроме Эдика, и не пытался оспаривать у меня это право. – Делаем пока только то, что никак не укажет на твою активность Митрофановой. У нас три задачи. Первая – позаботиться о Салько прежде, чем он позаботится о себе сам и, не дай бог, исчезнет и из нашего поля зрения, и из-под надзора его столь талантливой в интригах супруги. Вторая – доказать, что ты не убивала эту балерину, ну, Ельницкую, что ли. И третья – вытащить Ромку.
– Это – первая! – перебила я его.
– Нет, Оля! – возразил он спокойно. – Мне тоже хочется побыстрее помочь ни в чем не виноватому пацану. Но если мы сейчас с этого начнем, Митрофанова объявит нам войну, и неизвестно еще, чем эта война кончится. Она выдвинула свои условия – значит, ты должна делать вид, что выполняешь их. Пока она в это будет верить, пацана не тронет. А мы тем временем постараемся вытащить козыри из ее колоды…
– И что же нам делать? – спросила я.
– Прежде всего – сдать Салько Свиридову, – сказал Эдик. – А жена убитого им пожарника, пока она над собой чего-нибудь не натворила, должна дать показания. Сама понимаешь, это сделать можешь только ты. Нам к Свиридову путь заказан. У нас с ним слишком разные представления о методах установления справедливости и порядка. И мы для него – такие же преступники, как и те, против кого боремся мы. Или почти такие же. Но для суда это роли играть не будет. Поэтому садись и звони Свиридову прямо сейчас. Хотя стой! Отсюда нельзя! Он же и тебя арестует за это убийство, которое ты якобы совершила. Ладно, сейчас пойдете с Виктором на улицу, выберете автомат поспокойнее, оттуда и позвоните. Только не долго, а то накроют. Ты, Виктор, останешься с ней. Неизвестно, что еще взбредет в голову этой Митрофановой. На всякий случай, чтобы накладок впредь не было, одну ее больше не оставляй. Мало ли что! Я свяжусь со своими. Будем охотиться за Рыжим.
– Зачем? – забеспокоилась я. – Ведь Митрофанова предупредила…
– Ты что же, думаешь, что, кроме тебя, некому Рыжему счет предъявить? – засмеялся Эдик. – Ну у тебя и самомнение. Да ему пол-Тарасова рады были бы башку оторвать. Да не могут, не получается.
Он усмехнулся.
– А у нас получится. Но башку отрывать не будем, а поговорим с ним по душам, попросим рассказать, как он в костюмчике Мефистофеля гастролировал.
– Он не скажет ничего, – сказала я, вспомнив Рыжего.
– Скажет, – спокойно и уверенно произнес Эдик, и у меня мурашки по спине пробежали от его слов, потому что мне однажды пришлось смотреть, как он разговаривает с бандитами «по душам».
– Все! – сказал Эдик, поднимая обе руки и прекращая дискуссию. – Встречаемся здесь же.
Мы с Виктором разыскали подходящий телефон-автомат за пять кварталов от Роминой квартиры – он стоял на открытом перекрестке пешеходных улиц, которые просматривались далеко в каждую сторону. Ни подъехать неожиданно, ни подбежать к нам незаметно было невозможно. К тому же Виктор был начеку, а его афганскому опыту я доверяла, можно сказать, слепо. Мне приходилось видеть его в деле, и это было лучшей его рекомендацией в моих глазах.
К генералу Свиридову мне пришлось пробиваться довольно долго. Меня отфутболивали от одного заместителя к другому, а их у генерала насчитывалось, оказывается, около десятка, и, только истратив кучу жетонов и нервов, я услышала наконец в трубке знакомый, всегда дежурно-веселый голос милицейского генерала:
– Алло! Ну, кто это такой настойчивый, что все мои заместители уже от него стонут?
– Георгий Петрович! – воскликнула я. – Это Бойкова. У меня к вам разговор есть!
Я услышала, что генерал как-то подавился готовыми вылететь из него словами, и отчетливо представила, как он машет кому-то руками: «Засекайте! Засекайте скорее, откуда говорит!»
– Вы напрасно там гоняете своих, Георгий Петрович! – сказала я. – Я тут дольше двух минут торчать не буду. А за это время вы меня не найдете.
– Конечно, что такое две минуты, вот если бы… – начал генерал.