— Дорогой, надень халат, — прошептала она.
— Вызови врача! — Халат! Нашла о чем говорить! Да хоть совсем голый, что с того?! — Ма, не давай им увозить меня! — Мать взяла телефонную трубку, но он схватил ее за руку и направил ее к двери. — Запри все двери! Ты знаешь, что они делают? — Он говорил доверительным тоном, но быстро, так как онемение в теле развивалось и он знал, в чем дело. Дело в нем! Он останется таким на всю жизнь! — Знаешь, что они делают, мам? Они сажают тебя в смирительную рубашку и не дают ни капли, и это убьет меня!
— Доктор Паркер? С вами говорит миссис Бруно. Вы не могли бы порекомендовать врача поблизости?
Бруно заорал. Какие тут могут быть доктора?
— Ма… дай… — Он хватал ртом воздух, не мог говорить, даже пошевелить языком: он провалился в горло! — А-а-а! — Он отбивался от пиджака, который мать старалась накинуть на него. Пусть Херберт придет и полюбуется на него, если хочет!
— Чарльз!
Непослушными руками он указал на рот, потом подошел в зеркалу. Лицо его побелело, возле рта казалось плоским, словно его кто-то приложил доской по этому месту, губы разошлись и открывали страшный оскал. А руки! Он не мог уже взять в руки стакан или закурить. Он не сможет водить машину. Он не сможет даже самостоятельно сходить в клозет!
— На, выпей!
Да, выпивка. Он попытался влить содержимое стакана сквозь сжатые губы, но всё вылилось на лицо, обожгло кожу и полилось дальше на грудь. Он сделал знак, чтобы мать налила ему еще, а также напомнил ей знаком, чтобы она заперла двери. Господи, если бы это оставило его в покое, он был бы благодарен судьбе всю жизнь! Он дал Херберту и матери положить себя на кровать.
— Не… вай! — он подавился словами. Потом он схватился за платье матери и чуть не уронил ее на себя. Наконец-то он сумел за что-то ухватиться.
— Не… вай… мня… возить! — с усилием произнес он, и она пообещала, что не даст увезти и что запрет все двери.
В его памяти всплыл Джерард. Джерард по-прежнему копает против него. И не только Джерард, а целая армия, которая проверяет, шпионит, ходит к людям, при них машинистки, они снуют всюду, собирают по кусочку, в том числе и кусочки из Санта-Фе, и в один прекрасный день Джерард сложит всё это вместе. Однажды он придет, застанет его в таком состоянии, как этим утром, задаст ему несколько вопросов, и он всё ему расскажет. Ты кого-то убил, а они убивают тебя за то, что ты кого-то убил. Может быть, ему не удастся совладать с собой. Бруно уставился на светильник в центре потолка. Он ему напомнил хромированную пробку бассейна в доме бабушки в Лос-Анджелесе. С чего он это вспомнил?
Болезненный укол вернул его в полное сознание.
Молодой врач нервозного вида разговаривал с матерью в затемненном углу комнаты. Бруно стало лучше. Теперь они его не увезут. Теперь всё о'кей. Паника прошла. С опаской, под одеялом, он посмотрел, как гнутся пальцы, потом прошептал: "Гай". Язык был пока еще тяжелым, но уже повиновался ему. Врач ушел.
— Мам, я не хочу в Европу, — произнес он монотонным голосом, когда мать подошла к нему.
— Хорошо, дорогой, не поедем. — Она осторожно села на край кровати, и ему сразу стало лучше.
— Доктор не говорил, могу я ехать или нет? — Как будто он не поедет, если захочет! Чего он боится? Нет, не другого подобного приступа. Он коснулся накладного плеча платья матери, но подумал о Рутледже Овербеке, который будет на обеде, и опустил руку. Он был уверен, что у матери с ним роман. Она слишком часто ходила к нему в студию в Силвер-Спрингзе и слишком долго оставалась там. Он и рад был бы не признавать этого, но как, если всё происходит у него под носом? Это у нее был первый роман, но почему бы ей и не иметь романа, раз отца уже нет? Только вот неужели она не могла найти ничего получше? Глаза у матери казались в затемненной комнате еще темнее. После смерти отца ее внешний вид так и не улучшился. Вот такой она и останется, понял теперь Бруно, и никогда не будет снова молодой — такой, какой он любил ее. — Мам, не будь такой грустной.
— Дорогой, ты обещаешь мне не пить так? Доктор говорит, это начало конца. Сегодня утром прозвенел звонок, ты понимаешь? Природа тебя предупреждает, — произнесла она, наклонившись к нему, и провела языком по губам. Бруно было невыносимо видеть так близко эту нежность накрашенных губ.
Он закрыл глаза. Если он пообещает, то тем самым солжет.
— Черт, у меня же это была не белая горячка, правильно? И никогда ее не было.
— Но это хуже. Я говорила с доктором. Это разрушает твою нервную ткань и может убить тебя. Это-то ты понимаешь?
— Да, мам.
— Так обещаешь?
Его дрожащие веки снова опустились, он вздохнул. Трагедия случилась не этим утром, думала она, а годы назад, когда он впервые выпил самостоятельно. Трагедия была не в первой выпивке, потому что первая выпивка была не первым убежищем, а последним. Должна была быть причина в чем-то еще — в ее и Сэма ошибках, в друзьях, в крушении надежд, потере интересов. И как она ни пыталась, она не могла обнаружить, как или где это началось, потому что Чарли всегда имел всё и они с Сэмом делали всё, чтобы поощрить его интерес, если такой обнаруживался. Если бы она могла обнаружить эту точку в прошлом, с которой всё началось… Она встала: ей самой захотелось выпить.
Бруно осторожно приоткрыл глаза. Он чувствовал приятную тяжесть от дурного сна. Он видел себя в центре комнаты, будто смотрел на себя в кино. Вот он в красно-коричневом костюме на острове в Меткалфе. Его молодая стройная фигура изгибается, бросая Мириам на землю, и эти короткие мгновения разделяют его жизнь на время до и время после. Он делал какие-то особые движения, в голову ему приходили какие-то особенно светлые идеи, и он знал, что эти мгновения никогда не вернутся. Вот и Гай так говорил о себе тогда на яхте про дни, когда он строил "Пальмиру". Бруно был рад, что эти моменты у них обоих так близко сошлись по времени. Иногда он думал, что может умереть без сожалений, ибо что он еще сможет сделать такого, что сравнилось бы с тем вечером в Меткалфе? Чем можно затмить Меткалф? Иногда, как, например, сейчас, он чувствовал, что его энергия угасает, умирает в нем и нечто вроде любопытства. Ну и ладно, он сейчас такой мудрый и всем доволен. Еще вчера ему хотелось прокатиться вокруг света. А зачем? Сказать, что был? И кому сказать? В прошлом месяце он написал Уильяму Бибу, вызвавшись добровольцем на новую супербатисферу, которую он испытывал вначале без человека на борту. А зачем? Все ерунда по сравнению с тем вечером в Меткалфе. Все, кого он знает, ничто по сравнению с Гаем. Совсем глупо говорить, что ему хотелось посмотреть на европейских женщин. Может быть, это из-за потаскух "Капитана", ну и что? Многие считают, что секс слишком переоценивается. Вечной любви не бывает, говорят физиологи. Но он не сказал бы так про Гая и Энн. У него такое ощущение, что их любовь продлится вечно. И это не только потому, что Гай весь в ней и слеп до прочих. Дело не в том, что у Гая сейчас достаточно денег. Тут что-то невидимое, о чем он и не думал еще. Он только, пожалуй, на подходе к размышлению об этом. Нет, он не ищет ответа для себя. Это в духе научного исследования.
Он перевернулся на бок и с улыбкой стал щелкать своим золотым "данхиллом". Турагент встретится с ними сегодня или в другой день. Всё-таки дома куда уютнее, чем в Европе. Здесь есть Гай.
Тридцать девятая глава
Джерард гнался за ним по лесу, размахивая всеми доказательствами обрывком перчатки, клочком пальто, даже револьвером, потому что Джерард уже взял Гая. Гай остался у него за спиной, связанный в лесу, из его правой руки обильно шла кровь. Если Бруно не сможет сделать круг и добраться до Гая, тот истечет кровью и умрет. Джерард хохотал на ходу, словно это была игра, шутка. Еще мгновенье — и Джерард дотянется до него своими мерзкими ручищами!
— Гай! — Но его голос прозвучал немощно, а Джерард уже коснулся его. Вот в чем игра-то: Джерард осалил его!
Бруно с трудом удалось сесть в постели. Ему стало легко после кошмарного сна, словно с него каменная плита свалилась.
Джерард? Так вот он!
— Что такое? Кошмар приснился?
Его красноватые руки касались Бруно, и Бруно, чтобы избавиться от этого прикосновения, соскочил на пол.
— Как раз вовремя проснулись, а? — засмеялся Джерард.
Бруно так сжал зубы, что они могли бы сломаться. Он бросился в ванную и выпил там, не закрывая двери. В зеркале его лицо выглядело так, будто он только что вырвался из битвы в аду.
— Простите за вторжение, но я нашел кое-что новое, — произнес Джерард напряженным, на высоких нотах голосм, а это означало, что он одержал небольшую победу. — Насчет вашего друга Гая Хейнза. Том самом, о дружбе с которым вы мечтали, те так ли?
Стакан лопнул в руке Бруно, и он стал старательно собирать осколки из раковины и складывать их на сохранившееся дно стакана с острыми краями. Потом с тяжелым сердцем побрел обратно к кровати.
— Когда вы с ним познакомились, Чарльз? Только не говорите, что в прошлом декабре. — Джерард прислонился к комоду и закурил сигару. — Вы познакомились с ним года полтора назад, верно? В поезде, когда ехали в Санта-Фе? — Джерард ждал, что ответит Бруно. Он извлек что-то из-под руки и бросил на кровать. — Вы помните это?
Это была книга Платона, принадлежавшая Гаю, всё еще обернутая и с полустершимся адресом.
— Конечно, помню. — Бруно небрежно отпихнул книгу. — Я потерял ее, когда шел на почту.
— Она лежала на полке в отеле "Ла Фонда". Как вам удалось позаимствовать книгу Платона?
— Я нашел ее в поезде. — Бруно поднял глаза. — Там был адрес Гая, вот я и решил отправить ее по почте. Я нашел ее в вагоне-ресторане, это факт. Бруно встретился с острым, немигающим взглядом маленьких глаз Джерарда.
— А когда вы с ним познакомились, Чарли? — снова спросил Джерард спокойным тоном человека, который допрашивает ребенка и знает, что тот лжет.
— В декабре.
— Вы, конечно, знали об убийстве его жены?
— Конечно. Прочел в газетах. А потом прочел про него, он строил здание клуба "Пальмира".
— И вы подумали: надо же, как, мол, интересно, потому что вы за полгода до этого нашли его книгу.
— Да-а, — ответил Бруно после небольшой паузы.
Джерард недовольно проворчал и опустил голову с легкой презрительной улыбкой.
Бруно стало не по себе. Когда же в последний раз он видел это ворчание, а потом презрительная улыбка? Однажды, когда он что-то врал отцу, причем вранье было откровенным, но он за него цеплялся до последнего, и отец проворчал, а потом недоверчиво улыбнулся, и Бруно стало стыдно. Бруно знал, что его глаза сами просят Джерарда простить его.
— И вы делали все эти звонки в Меткалф, не зная Гая Хейнза? — Джерард забрал книгу.
— Какие звонки?
— Несколько звонков?
— Может и звонил раз, когда набрался.
— Несколько раз. И о чем же?
— Да об этой чертовой книге! — Если Джерард так хорошо знает его, то должен знать, что именно так он и поступил. — Может, я звонил, когда узнал, что у него жену убили.
Джерард покачал головой.
— Вы звонили до того, как она была убита.
— Ну и что? Может быть и да.
— Ах, ну и что? Надо будет спросить у мистера Гая Хейнза. Если принять во внимание ваш интерес к убийству, то странно, что вы не позвонили после убийства.
— Меня тошнит от убийств! — закричал Бруно.
— О, я верю, Чарли, верю! — сказал Джерард, прогуливаясь по холлу до комнаты матери и обратно.
Бруно неторопливо принял душ и тщательно оделся. Джерарда куда более волновал Мэтт Ливайн. Насколько он помнит, он лишь два раза звонил в Меткалф из отеля "Ла Фонда", где Джерард, должно быть, разыскал счета. Насчет остальных звонков он может сказать, что мать Гая ошиблась, это был не он.
— Что хотел Джерард? — спросил Бруно мать.
— Ничего особенного. Хотел знать, не знаю ли я одного из твоих друзей — Гая Хейнза. — Она расчесывала волосы кверху широкими движениями расчески, отчего они пышно обрамляли ее спокойное и усталое лицо. — Он ведь архитектор, да?
— Угу. Я с ним мало знаком.
Он прошелся туда-сюда у нее за спиной. Она забыла те вырезки в Лос-Анджелесе, на что он и надеялся. Слава Богу, что он не напомнил ей, что он знал Гая в то время, когда появились фото "Пальмиры".
— Джерард говорил, что ты звонил ему прошлым летом. О чем это он?
— Ой, мам, надоели мне все эти дурацкие намеки Джерарда!
Сороковая глава
В то же утро несколькими минутами спустя Гай вышел из директорского кабинета проектной фирмы "Хэнсон и Кнапп" таким счастливым, каким он не был на протяжении многих последних недель. Фирма занималась копированием последних чертежей по больнице — наиболее сложному проекту, которым когда-либо руководил Гай, пришли последние "добро" на материалы, а этим утром он получил телеграмму от Боба Тричера, которая заставила Гая порадоваться за своего старого друга. Боба назначили в консультативный инженерный комитет по строительству крупной плотины в канадской провинции Альберта, к этой работе он стремился последние пять лет.
По обеим сторонам прохода стояли столы, и чертежники поднимали голову, когда он проходил мимо них к выходу. Гай кивнул их улыбающемуся начальнику. Он обнаружил, что его уверенность в себе излучает сияние. А возможно, всё дело было в новом костюме, подумал он, — всего лишь третьем за всю жизнь пошитом костюме. Материал в серо-голубую шотландскую клетку выбрала для него Энн, она же этим утром выбрала томатного цвета галстук, чтобы он пошел в нем — галстук давнишний, но он ему нравился. Он потуже затянул узел перед зеркалом между лифтами. Из густой черной брови выбился седой волос. Его брови выгнулись от удивления: это был первый седой волос, который он заметил у себя. Гай пригладил бровь.
Начальник чертежников появился в двери помещения:
— Мистер Хейнз! Повезло, что я захватил вас. Вам звонок.
Гай вернулся, надеясь, что это на минутку, потому что он и без того встречается с Энн через десять минут. Он взял трубку в одном из пустых кабинетов возле помещения чертежников.
— Гай? Привет. Слушай, Джерард нашел книгу Платона… Да, в Санта-Фе. Сейчас, знаешь, это ничего не меняет…
Прошло целых пять минут, прежде чем Гай вновь оказался у лифтов. Он всегда знал, что Платона могут найти. А Бруно говорил, что никакого шанса. Бруно вполне может ошибиться, а потому попасться. Гай наморщился, словно мысль о том, что Бруно может попасться, была невероятной. И тем не менее до сих пор действительно была невероятной.
Как только Гай вышел на солнце, он снова вспомнил о своем новом костюме и сжал кулаки в гневе на самого себя. "Я нашел книгу в поезде, помнишь? — сказал ему сейчас Бруно. — Звонил я тебе в Меткалф только насчет книги. Но до декабря мы с тобой не виделись…" Голос у Бруно был более эмоциональный и говорил он четче, чем когда-либо, встревожено, быстро, мало похоже на прежнего Бруно. Гай еще раз продумал версию, которую ему только что предложил Бруно — словно вещь, не принадлежащую ему, словно образец материала, который он сам собирался носить. Дыр в нем нет, но носить его не обязательно. Особенно если их кто-то запомнил по поезду. Например, официант, который обслуживал их в купе Бруно.
Гай постарался успокоить дыхание и замедлить шаг. Он понял голову и посмотрел на диск зимнего солнца. Его черные брови с одним седым волоском, с белым шрамом, его брови, которые, как сказала Энн, здорово погустели в последнее время, разбили солнечный свет на частички, защитив глаза. Если смотреть прямо на солнце в течение пятнадцати секунд, то через роговую оболочку можно загореться, вспомнил он откуда-то. Энн тоже защищает его. И его работа защищает его. Новый костюм, дурацкий новый костюм. У Гая внезапно испортилось настроение, он почувствовал себя беспомощным. Образ смерти вполз в в сознание, захватил его мысли. Он ведь так давно дышит ее воздухом. Может быть, он и вырос привычным к ней. Тогда чего ж бояться? И он расправил плечи, даже несколько неестественно.
Когда он пришел в ресторан, Энн еще не было. Тут он вспомнил, что она собиралась зайти за снимками, которые они делали дома в воскресенье. Гай достал из кармана телеграмму Боба Тричера и снова и снова перечитал ее.
— ТОЛЬКО ЧТО НАЗНАЧЕН В КОМИТЕТ АЛЬБЕРТЫ. РЕКОМЕНДОВАЛ ТЕБЯ. ЭТО МОСТ, ГАЙ. КАК МОЖНО СКОРЕЕ БРОСАЙ ДЕЛА. ПРИЕМ ГАРАНТИРОВАН. ПИСЬМО СЛЕДУЕТ.
БОБ
Прием гарантирован. Независимо от того, как он строит свою жизнь, его способность строить мосты не стоит под вопросом. Гай задумчиво потягивал мартини, поверхность напитка при этом оставалась спокойной.
Сорок первая глава
— Я сделал экскурс в другое дело, — приятным тихим голосом сообщил Джерард, глядя на отпечатанный отчет на своем столе. Он так и не взглянул на Бруно с тех пор, как молодой человек вошел в его кабинет. — Убийство первой жены Гая Хейнза. Осталось нераскрытым.
— Да, я знаю.
— Я думаю, вы достаточно много знаете об этом. И теперь скажите мне всё, что вы знаете об этом. — Джерард приготовился слушать.
— Ничего, — сказал Бруно. — Никто не знает. А что-нибудь известно?
— А что вы думаете? Вы же наверняка много говорили с Гаем об этом.
— Не особенно. Даже вовсе не говорили. А зачем?
— Потому что убийства вас очень интересуют.
— Что вы хотите сказать этим?
— Ладно, Чарльз, если бы я не знал этого от вас, я узнал бы от вашего отца! — Джерард взорвался — выдержка редко изменяла ему.
Бруно полез за сигаретой, но остановился.
— Я говорил с ним об этом, — спокойно и уважительно заговорил Бруно. — Он ничего не знает об этом. Он в то время и жену-то свою плохо знал.
— Кто, по-вашему, сделал это? Вы когда-нибудь думали, чтобы мистер Хейнз мог организовать это? Может быть, вы интересовались, как он это устроил и вышел сухим из воды? — Джерард расслабленно отвалился на спинку кресла, положив руки за голову, будто они беседовали о сегодняшней погоде.