— Вот что, Игорь, — сказал Антон, отряхиваясь от дремы в салоне. — Сейчас шесть утра. Если я не ошибаюсь, то через три дня у «Олимпа» выездная серия товарищеских матчей в Турции. С тамошними клубами на халяву будут мячи катать.
— Откуда вы знаете? — спросил Сидельников.
— Базаян говорил. Ты что, спал тогда на трибуне, что ли? Вылетают на такие игры — это, кстати, тоже Фрунзик Норикович рассказывал — за три дня. Возвращаемся в Ебург. По приезду я отправлюсь в клуб, а вы поедете на квартиру Крыльникова. Сегодня там должны быть гости с явными признаками ревизии на одной половине лица и скорбью на другой. К десяти-одиннадцати подъеду я. Не забудьте купить цветов и не торопитесь их класть у тела. Тот, кто на похоронах держит в руках цветы, подозрителен менее всего.
… * * *Раздумывая, не прихватить ли с собой в «Олимп» «наседку» Шульгина Полянского, Антон решил этого не делать. Но и на похороны Крыльникова не отправил. Вместо этого поручил выяснить в информационном центре все данные на Гринева, а также лиц, с ним связанных по службе или в частной жизни.
Президент клуба «Олимп» Ресников Артур Олегович торопился. Ночь задалась долгая: проводив в начале шестого утра гостей, он пытался уснуть, но сон не заладился. Говоря о состоянии президента, праздник был ни при чем. Тревога за настоящее и будущее была вызвана последними событиями, развивающимися по нарастающей. Сначала вздернулся этот взбалмошный менеджер клуба. Раньше Артур Олегович такой принципиальности за ним не замечал. То ли денег больше захотелось — что наиболее вероятно, то ли открылся во всей своей красе, что прямо указывает на то, что президент что-то просмотрел и пригрел на груди аспида.
Потом словно взбесилась команда, две трети которой вдруг переметнулись на сторону покойного и едва не выразили свое мнение начавшемуся следствию по факту суицида менеджера. Уж что они там хотели поведать Крыльникову — непонятно, в святая святых — бухгалтерию клуба ни один из них вхож никогда не был. Наверное, причина тоже в деньгах. Заездились ребята по заграницам, насмотрелись на звезд! Непонятно, как, скажем, тот же плеймейкер (еле язык повернулся его так назвать!) Зинкевич хочет играть как Зинкевич, а получать как Зидан. Все, что Зинкевич выполняет мастерски, это стоит в «стенке» при штрафном. Но все туда же — денег мало, уйду в украинский «Оболонь».
Иди! Иди в украинский «Оболонь»!.. Покажи себя. А потом «Оболонь» обратится в международный спортивный арбитражный суд по факту обмана покупателя.
За сколько тебя продать в «Оболонь», Зинкевич? За пятьдесят тысяч долларов? Иди.
Но ведь не идет. И, что самое странное, второго такого Зинкевича в стране не сыскать. Он лучший плеймейкер чемпионата России. Хотя какой это чемпионат России? Это чемпионат мира среди инвалидов. «Ромарио получает мяч от Жиждича, обходит Илича, Картегу, бьет по воротам, но Палеску начеку. Он берет этот трудный мяч играючи и тут же вводит его в игру, пасуя Куку»…
Не продай за прошлый год Иванова в «Реал Сосьедад» и Комарова в «Пари Сен-Жермен», не было бы ни Куку, ни Жиждича. Российский футбол таков, что не «лохотроня» середняков высших лиг Европы, не приобретешь середняков из элиты второсортных чемпионатов из той же Европы. Парадокс: Россия, занимающая шестую часть суши, играет в футбол хуже, чем Голландия, на семьдесят процентов стоящая на воде. На следующий год вернутся и Иванов, и Комаров. Но это будет в году следующем. Еще полгода уйдет, чтобы психику молодым людям подлечить после долгого сидения на скамейках запасных, снова играть научить. А нынче что делать? Нынче нужно «лохотронить» Европу вновь зажженными звездами российского футбола и закупать то, что хотя бы в состоянии бить по воротам и бегать.
Как объяснить это Крыльникову? Впрочем, тому уже все объяснено, все вопросы сняты. Жаль только, что напрасно. Теперь нужно объяснять «важняку» из Генпрокуратуры Кряжину. А с этим, как понял президент, придется туже.
Но вот что это за «архив Крыльникова», о котором упомянул этот Кряжин? Выходит, все материалы по «Олимпу» полковник хранил у себя дома.
Ночью он позвонил начальнику СБ «Олимпа» и велел узнать домашний адрес покойного полковника. В пять утра, когда Артур Олегович уже принялся спроваживать гостей, тот отзвонился и сказал:
— Вы были правы. Полковник Крыльников Андрей Николаевич проживал на улице Гоголя. И в одиннадцать утра в его квартире назначена панихида.
— Почему не в ГУВД? — удивился Ресников.
— Мы не стали этим интересоваться у Чубасова.
Действительно. Было бы глупо. Наверное, унюхал генерал запашок сторонний, к служебной деятельности покойного не относящийся, да не дал команду холл ГУВД знаменами траурными украшать. Ох как все плохо…
— Там должен быть архив Крыльникова, — с тоской проговорил в трубку Ресников.
— Мы купим пару венков, — успокоил его начальник службы безопасности и ровно в одиннадцать подъехал с двумя своими ребятами к дому покойного.
А за час до этого президент вошел в свой офис и, едва успев снять пальто, услышал за спиной клацание дверной ручки и звук решительных шагов.
— Артур Олегович, — пищал впереди вошедшего огромный охранник, — я ему говорю, что вас нет, а он все равно идет!
Тот, кто не поверил охраннику на слово, был не менее высок. Под мышкой он держал толстую папку, широко улыбался и, казалось, хорошо выспался.
— Ситуация — смешнее не придумаешь, правда? «Артур Олегович, я ему говорю — его нет, а он все равно идет». Не увольняйте его, президент. Он действительно сделал все, что мог.
— Что вам нужно? — недружелюбно бросил Ресников, усаживаясь за стол и расстегивая пиджак. — Все показания я дал Крыльникову. На ваши вопросы ответил. Между тем у меня много дел, а вы снова ищете мою компанию. Сегодня отъезд в Турцию.
— Если вам не нравится мой приезд, — заметил Антон, — я могу сделать так, что компанию со мной начнете искать вы. Вам организовать перед выездом привод в ГУВД? Я люблю футбол, Ресников, но из-за вашего упрямства буду вынужден сделать так, что команда останется без практики. Либо вылетит без вас, и вы потеряете уйму денег. Вы же зарабатывать туда по большей части едете, а не тренироваться, верно?
— С чего вы взяли? — удивился и порозовел Артур Олегович.
— Я ни с чего не брал. Просто мне известно, что подрастающей звездой «Олимпа» Кандыгиным интересуется «Галатасарай». И даже готов выплатить за него два миллиона евро.
— А вы не столь просты, насколько стараетесь казаться.
— Нет, в футболе я полный дилетант, — отмахнулся Копаев. — Любитель. И то только потому, что люблю смотреть, как мячик прыгает от одних ворот к другим. Люблю, когда мужчины целуются, обнявшись у ворот, как они толкаются ладошками и падают, показывая всему миру боль. Футбол для меня — не более чем времяпрепровождение в те часы, когда по телевизору нет хоккея.
— Я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь. — Ресников часто так подводил черту под разговором, демонстрируя участникам разговора, что он закончен. Но до этого дня все разговоры составлял сам Ресников.
— Сейчас поймете, — пообещал Антон. — К шестнадцати часам сегодняшнего дня вы на этот стол выложите всю финансовую документацию клуба. По фактам государственных инвестиций, пожертвований, купле-продаже игроков. Ресников, я сейчас говорю, и мне кажется, что выполняю какую-то миссию по оздоровлению и реанимации российского футбола.
Президент вспыхнул, как бенгальский огонь. Он водил перед собой руками и не находил корректных выражений для возмущения.
— Господин следователь, я буду обращаться к Генеральному прокурору и советнику президента по спорту!.. Вы… вы ставите под удар выступление клуба! Крыльников…
— Кстати, о полковнике, — не стараясь выглядеть прилично, перебил Антон. — Я изучил работу его следственной группы. В молодые годы, когда я хотел похерить дело, я составлял точно такие же документы.
— Но вы говорили, что ищете материалы самого Крыльникова! Наверное, уже нашли! Там же ответы на все вопросы!
— Вы хотите, чтобы я производил обыск в квартире полковника в день его похорон? Дело, несомненно, особой важности, однако безнравственные поступки мне не свойственны.
— Но вылет в Турцию…
— Вы штатный пенальтист клуба? — с сарказмом поинтересовался Копаев. — Клуб улетит без вас. И без главного бухгалтера. Таким образом, все, чем будет «Олимп» заниматься в Турции, — это тренироваться.
— Я постараюсь сделать все возможное, чтобы вы были наказаны, — пообещал, поняв бесполезность сопротивления, Ресников.
— Когда я доложу руководству, чем вы занимались неделю во время следствия Крыльникова и неделю до того, как это следствие началось, к вашему ходатайству оно будет уже равнодушно.
Президент замолчал, и Антон понял, что только что состоялось самое главное в разговоре. Рука Копаева сама потянулась к карману, где находился телефон, но он вовремя изменил направление ее движения и вынул платок.
— В четыре часа, Артур Олегович.
Спустившись вниз, он в холле клуба вынул трубку и нажал на ней несколько кнопок:
— Сидельников, люди Ресникова уже в квартире Крыльникова.
— Мы тоже. И я их, кажется, уже вижу. Двое, один в сером костюме и рубашке в полосочку, другой в синем костюме и лиловой рубашке. Принесли венок и сейчас не знают, куда его деть. Кстати, Полянский подъехал…
— Я велел ему ехать к вам после того, как закончит с адресами.
— Думаете, перестал снабжать Шульгина информацией? — с недоверием поинтересовался Сидельников.
— Не перестал. Но все что сообщает, я знаю.
Не успел он уложить телефон в карман, как тот залился полифонией — саунд-трек к мультфильму «Следствие ведут колобки». Уже дважды, забывая выключать телефон при разговоре с Быковым, Антон вызывал его мефистофельские улыбки.
— Антон, — раздался в трубке голос Быкова, начальника УСБ. — Проверка ГУВД футбольного клуба «Олимп» была инициирована самим Крыльниковым.
— Он не мог сделать это лично, — запротестовал Антон. — Это означает засветиться!
— Разумеется. Поэтому Крыльникову поступила информация от оперуполномоченного Гринева, который, ссылаясь на агентурное сообщение, доложил руководству об имеющих место махинациях. Ты не мог об этом знать, потому что оперативная информация в делах отсутствует.
— Почему я узнал сейчас?
— Потому что я, развеивая свою тоску, решил развеять ее и у Стоцкого. ФСБ разрешила мне поговорить с этим парнем. Почту получил?
— Да.
— Так вот, парень, похоже, не понимает, что продавился. Если эта информация для тебя ценна, имей ее в виду.
Это была не просто информация. Это был ответ на многие вопросы, ответы на которые Копаев пока был не в силах найти. Сейчас же перед ним открылась еще одна сторона этого странного уголовного дела. Проверку Крыльниковым клуба «Олимп» организовал сам Крыльников.
Быков был прав в своих сомнениях — смерть полковника Крыльникова явилась следствием его преступной деятельности. Очередной преступник в погонах. Но доказательств этому добыто пока не было. Как не было добыто доказательств вины и других лиц, связанных с Крыльниковым.
Продолжая развивать события в четком соответствии с уже свершившимися фактами, Копаев выделил для себя два главных момента. Во-первых, Крыльников, руководя следственной группой, похерил дело, им же начатое, что явно не вписывается в его крутой и самолюбивый нрав. Между тем следователи, привлеченные полковником для расследования фактов коррупции и мошенничества, в один голос заявляют, что в ходе работы ничего, что могло бы иметь интерес для возбуждения уголовного дела, выяснить не удалось. Они не настаивают на том, что расследование проведено в полном объеме, — это и не удивительно, если учесть, что следствие заняло всего неделю. Однако при этом упрямо свидетельствуют, что изучили всю документацию клуба и ничего подозрительного в ней не обнаружили.
До поездки в квартиру Крыльникова у Антона еще было время. Тем более что следственный изолятор находится по дороге. Туда-то и решил заглянуть Копаев, чтобы поговорить с Тузковым.
Ночь в двадцатиместной камере, заполненной тридцатью четырьмя арестантами, сказалась как на психике молодого крупье, так и на его физическом состоянии. По ссадине на скуле следовало догадываться, что он, совершенно не имевший каторжанского опыта, либо плюнул в камере на пол, либо отказался стоять на шухере у «глазка» при «роботе» [4], когда «центровые» шпилили в «буру».
— Вы какой-то нынче не такой, барин, — заметил Антон, подталкивая к Тузкову пачку сигарет. — Словно из камеры.
— Шутите? — Потомок «небогатого, но дворянского рода» щелкнул зажигалкой следователя и моргнул свежеподбитым глазом, травму которого опер УСБ заметил только сейчас. — Держите человека ни за что с уголовниками и насмехаетесь. Меня избили.
— За что?
— Один из сокамерников узнал во мне крупье из «Азов-сити».
— Ты посмотри, как тесна Россия. В Екатеринбурге тебе бьют морду за проделки в Краснодарском крае.
— Я его тоже узнал, — пропустив мимо ушей тираду, продолжил Туз. — Он тогда спустил полторы тысячи зеленых, упрямо делая ставки на зеро. Пятнадцать раз кряду.
— Это всегда так было, Тузков, — заметил Копаев. — Одни бьют, когда проигрывают, а от других получаешь за то, что помогаешь выигрывать другим.
— Да говорите вы, в конце концов, что вам нужно! — возмутился Туз. — То двоих фраеров бестолковых присылаете, то сами рака за камень заводите! Я устал, и возвращаться в камеру у меня нет ни малейшего желания!
— Вот видите, Константин, как у нас хорошо все получается. Кто велел вам подыгрывать Крыльникову?
— Гаенко! — без раздумий выпалил крупье. — Как полковник приходил, я должен был тотчас вставать к столу и принимать ставки.
— Что, каждый раз, когда тот появлялся? А откуда вы об этом узнавали?
— Мне говорил об этом сам Гаенко. Думаю, Крыльников сообщал ему, что едет в «Азов-сити». А по приезде узнавал номер стола. Управляющий тут же передавал эту информацию мне. Велено было делать так, чтобы полкан не выигрывал больше тысячи. Но и не меньше.
— И как часто он приходил?
— Раз или два в неделю.
— Думаете, у Гаенко были какие-то обязательства перед полицейским?
— А что тут думать? — поперхнулся дымом, едва успев затянуться, Тузков. — Дураку понятно, что полкан крыл казино «крышу», а Гаенко за это рассчитывался. За три года работы я не видел ни разу, чтобы к управляющему приезжали бандиты. И верно — какой идиот поедет, если казино «красное»… Кстати, товарищ следователь… Мне тут объяснили… Короче, поскольку я не государственное добро растачивал, а частное, да еще и по распоряжению его владельца, то вы никакого права не имеете меня за это преследовать. Вот если бы я, наоборот, у Крыльникова…
— Ты мне еще закон почитай. Думаю, скоро тебя выпустят. У них на тебя ничего нет. Так что потерпи еще сутки.
— У них?..
Улыбнувшись, Копаев поднялся.
— У кого — у них?!
— Гаенко — твой начальник?
— Да.
— Значит, ты выполнял указания начальника?
— Верно.
— Но ты осознавал, что поступаешь неправильно?
— Ну конечно! Я же шельмовал!
— Это нехорошо, — Антон не выдержал и рассмеялся. — Под подпиской ходить будешь до суда. А скроешься — будешь сидеть. Так что являйся по первому вызову и давай правдивые показания.
— Черт, да я хоть какие дам, лишь бы не париться здесь!..
— Хоть какие — не надо. Нужно — правдивые. Бывай.
Выйдя из изолятора, Антон сел в машину и поехал к дому Крыльникова.
Глава 9
Похороны — эта та часть жизни, которую всегда хочется побыстрее закончить. Плач вдовы, которая по деревенскому обычаю причитала и рвала на себе волосы, потемневшие от горя дети — их у Крыльникова было двое — мальчик и мальчик постарше, молчание коллег полковника — все угнетало и торопило.
Кое-где среди родственников то там, то тут раздавались шепотки о том, что вот, мол, человек всю жизнь носил погоны, отдавал службе всего себя без остатка, а его начальство, которому он верой и правдой служил, не разрешило разместить гроб в ГУВД. Изредка слышались другие шепотки. О том, что ГУВД — постоянно функционирующий орган, не Кремль и не Дворец спорта. И прекратить там работу по причине того, что умер кто-то из сотрудников, хоть и заместитель начальника, недопустимо. Не хватало еще этим гробом вызывать саркастические улыбки задержанных, привозимых и приводимых в управление.
Словом, ко второму часу прощания, когда рыдания окончательно захлебнулись, вдова, опоенная валерианой, затихла. Присутствующие, коих на общей площади четырехкомнатной квартиры насчитывалось порядка шести десятков, разбились на два лагеря: родственники с друзьями и коллеги Крыльникова по службе. Следуя процедуре мероприятия, вторые периодически подходили к первым, обещали «найти их», «помнить всегда» и заверяли, что «его дело будет продолжено».
Если абстрагироваться от тяжелой атмосферы происходящего и взглянуть на это свежим взглядом, то среди всей разномастной толпы скорбящих можно было заметить два маленьких коллектива по два человека, которые перемещались среди участников собрания, как маломерные суда среди военной флотилии.
Все самое драматичное, неприятное и тоскливое Сидельников и Молибога пережили стоически. Они и были тем первым из коллективов, пришедших скорее посмотреть, чем поучаствовать. Вернее, они были вторым коллективом, потому как постоянно бродили за двумя типами, ранее описанными Копаеву.