И эта пара была самой примечательной. Лишь тоска по умершему не позволяла многим видеть, насколько необычно поведение этих двоих на церемонии прощания.
— Ты в кабинете был?
— Да, но там какая-то старуха спит. Я в столе посмотрел, на стеллажах. На полках, под кроватью, — один из СБ Ресникова покосился на лаковые туфли покойного и сглотнул слюну. — Под матрацем посмотрел. Ничего нет…
— Иди на кухню, я — в спальную…
Сидельников, пытающийся среди приглушенного шепота поймать хотя бы одно из произносимых ими слов, помял пару белых гвоздик и поморщился:
— Интересно, о чем они говорят.
— Этот, в полосочку, рассказывает, наверное, как под матрацем искал. На кровати старуха столетняя дремлет, он стал матрац вместе со старухой переворачивать, а она так — зырк! — одним глазом, и смотрит. Но под ней ничего не было, я видел…
И, следуя за сотрудниками СБ, они снова разошлись.
Антон прибыл на похороны в тот момент, когда назрел момент для выноса. Все было сказано, обо всем переплакано, гроб очевидно застоялся. Остановившись в кухне за занавеской из бамбуковых звеньев, будучи не видимым никому, оперативник УСБ смотрел, как толпа шествует на улицу, едва не задевая его локтями. Молибогу он приметил сразу — тот топтался, дыша в затылок одному из людей Ресникова.
К удивлению своему, Антон обнаружил, что из руководящего состава ГУВД здесь всего несколько человек, среди которых выделялся Шульгин. Но «следователя Генпрокуратуры» генерал-майор еще не заметил. Остальные — уровня начальников отделов и рядового состава. Всех их Антон, конечно, знал. Для них же Антон Копаев был лицом неизвестным.
Пользуясь всеобщей отрешенностью, опер УСБ миновал прохожую и, стараясь не обнаруживать свое присутствие ни перед своими, ни перед чужими, прошел в комнату, напоминающую кабинет.
Так оно и было. Стены — дань моде — были уставлены стеллажами с сотнями книг, в свободном от них пространстве стоял диван, на котором дремала какая-то старуха. В углу располагался стол. Компьютеров было два. Один стационарный, монитор никак не меньше двадцати одного дюйма, второй скромно лежал в углу и поблескивал черной матовой крышкой. Ноутбук Копаева занимал больше, но выносить его под мышкой из дома, где оплакивают его хозяина, было бы неразумно. Вынос компьютера на законных основаниях будет сейчас трактован еще хуже, чем мародерство. Все равно что снять сапоги с убитого на поле боя. И Антон подсел к клавиатуре перед огромным монитором. Главное, чтобы не был введен пароль.
Пароль, конечно, был введен, о чем незамедлительно было сообщено на экране.
Когда великие умы создавали свои «Macintosh» и «Windows», многоступенчатые системы доступа к информации, хранящейся в них, они вряд ли предполагали, что компьютеры с их программным обеспечением станут доступными в цене настолько, что когда-либо окажутся в руках русского человека. Либо предполагали, но по-прежнему надеялись, что они — великие умы и их система безопасности недоступна для взлома.
Так, наверное, оно и есть. Без пароля нынче никуда. Ни позвонить, ни информацию с оргтехники снять. Все, что сейчас оставалось бы Флемингу, опиши он в одном из своих романов такую же ситуацию с его Бондом, это усадить 007 за стол и мастерски взломать код при помощи знания 007 кода доступа подключения через космический спутник связи разведки Ее Величества. Но реалии таковы, что оперуполномоченный УСБ Антон Копаев не знал ни пароля Крыльникова, ни кода доступа к космическому спутнику. Поэтому он, вернувшись к двери, осторожно замкнул ее на торчащий в замочной скважине ключ и вернулся к столу. Поддернул штанины и оказался под ним.
Вынул нож. Лезвие щелкнуло, хищно блеснув на солнце, и советник отвинтил крышку компьютера.
Нашел жесткий диск и вынул из него батарейку.
Потом снова вставил батарейку, поместил жесткий диск в аппарат и привинтил крышку.
Джеймс Бонд — лох в бабочке. Для того чтобы отменить пароль, не нужно взламывать код доступа к компьютеру через космический спутник связи. Нужно вынуть из этого компьютера батарейку и снова ее поставить на место. Разница между британскими и российскими правоохранительными органами заключается лишь в том, что значение слова «взлом» они понимают по-разному.
До того момента, как экран засветился голубым светом, в дверь ткнулись дважды. Ткнулись и отступили. При наличии гроба в зале вряд ли кто решится справляться у вдовы о том, почему заперт кабинет. А самой вдове сейчас не до того, чтобы по кабинетам ходить.
— И чем же из последнего интересовался Андрей Николаевич… — бормотал Антон, водя мышью по портрету Элвиса Пресли на коврике.
Пришлось подключить Интернет, потому что все свидетельствовало о том, что Крыльников в последние дни его не покидал.
— Так… Так… Очень интересно… — по лицу Копаева блуждала коварная улыбка, не соответствующая происходящим в квартире событиям. — Это очень интересно и занимательно. И что мы туда писали?
Изучив все, что хотел, он откинулся на спинку кресла, и колесики под ним жалобно скрипнули. Он чувствовал, как руки его тянутся к клавиатуре просмотреть все, что было в базе данных, но обстоятельства заставляли его покидать эту комнату. В любом случае компьютер никуда не денется. Мысль о хищении жесткого диска Антон отверг сразу, как только отложил мышь в сторону. Этот «ящик» — самый настоящий кладезь вещественных доказательств. Изымать диск нужно в присутствии понятых и обязательно тогда, когда это будет уместно. Плевать на траур! Под «уместно» понимается момент, когда это будет выгодно следствию. Переживать по поводу неожиданной продажи компьютера не стоило — судя по интерьеру квартиры, семья Крыльникова не нуждалась до такой степени, чтобы начать распродавать имущество.
Отключив компьютер, опер УСБ подошел к двери и бесшумно провернул ключ. Выглянул. И так же незаметно, как и вышел, снова вернулся на кухню. Не без удовольствия отметил, что сделал это вовремя — гости стали покидать квартиру, сосредоточиваясь перед подъездом.
Когда квартира опустела, он увидел встревоженного Сидельникова. Капитан поглядывал по сторонам, метался от двери к двери, и Копаеву не стоило труда догадаться, что сыщик потерял свой объект наблюдения. Не желая себя выдавать, Антон молча следил за растерянностью капитана, дождался, пока тот поймет, что объект на улице, и выглянул из-за занавески.
Антон остался в пустой квартире. Покойный Крыльников — не в счет.
Сейчас на улице определятся, как лучше выносить — Антон уже обратил внимание на то, что пролеты узки, а лестницы круты — и в квартиру поднимутся шестеро для выноса гроба.
«Интересно, — пронеслось в голове Антона, — ГИБДД с мигалками во дворе. Следуют распоряжению и статусу убиенного. А где похоронная команда из числа сотрудников ГУВД, которую Чубасов должен был отправить для последнего салюта и караула у гроба? Их нет. И не будет. Вывод: Чубасов пребывает в глубоких сомнениях относительно того, что его заместитель погиб при выполнении служебных обязанностей. А быть может, свою роль в этом сыграли СМИ, раструбившие на весь мир о четырех миллионах Крыльникова. Перестраховка. Генерал-лейтенант Чубасов ждет результатов расследования, следуя давно опробованному на практике опыту — лучше перебздеть, чем недобздеть».
Копаев уже собирался выйти и спуститься — не хватало еще, чтобы шестеро поднявшихся в квартиру обнаружили здесь его, скорбящего — как вдруг решил додумать мысль до конца.
«А еще у Чубасова свежи воспоминания о рассказе министра, как того чистили банником от Царь-пушки».
И не пожалел, что задержался.
Плотное гардинное полотно у окна напротив гроба шевельнулось, и Антон, качнувшись на носочках, дал задний ход.
Полотно шевельнулось еще, теперь уже более откровенно, и через секунду из-за него показалось бледное от притока адреналина лицо. Из-за тяжелой шторы бордового цвета появилась сначала рука, потом нога и после весь мужчина, одетый, как и описывал его Сидельников. Главной приметой была лиловая рубашка, чей воротник из-за последних, активно прожитых хозяином минут, был выбит наружу и торчал, как крылья облитой чернилами чайки.
Стараясь не дышать, опер УСБ затаил дыхание и стал ожидать развязки этого магического появления. Она не заставила себя ждать.
Не теряя ни секунды, «лиловый» приблизился к гробу, потер руки, словно намеревался посмотреть, правильно ли патологоанатом наложил вдоль Крыльникова шов…
И сунул руки в гроб.
Покойник «лиловому», несомненно, мешал. Чтобы сэкономить время своих действий, настырный сотрудник службы безопасности Артура Олеговича Ресникова взял полковника в обхват и перевернул на бок. Тотчас появилась спина с порезанным на ней пиджаком. Такие разрезы на дорогих костюмах делают, чтобы не вводить в искушение крематоров.
Руки «лилового» лихорадочно частили под материей, покрывающей дно гроба, и напоминали руки молодого хирурга, который боялся потерять пациента, но никак не мог найти в нем загнивший аппендицит.
Но вдруг «лиловый» замер и потянул длани к себе. И в тот момент, когда он, затая дыхание, увидел появившуюся из преисподней на свет божий тонкую пластиковую папку, на плечо его легла тяжелая рука…
— Вы из похоронной команды? — сказал кто-то, поворачиваться к которому в этот момент «лиловый» был просто не в состоянии. — А я из ОБХСС. Контрольное захоронение, товарищ!
Он все-таки обернулся.
Перед ним стоял внушительных размеров мужчина лет тридцати на вид. Под мышкой неизвестного была зажата папка, его свободная рука лежала на плече его, «лилового». Еще секунда, рука с плеча соскользнула и перехватила папку, край которой торчал из гроба.
— Я возьму это, — сказал незнакомец.
Все могло закончиться иначе, не появись в дверях, ведущих в гостиную из спальни, третий. Точнее — третья. Маленькая старушка с ввалившимся ртом и в траурном одеянии стояла и смотрела, как двое мужиков, переложив ее зятя на правый бок, держат руки в его гробу.
Антон служил в полиции давно. Он видел многое и во многом участвовал. Но это был первый раз, когда он чувствовал себя перед лицом общественной морали и нравственности абсолютно виновным и совершенно беззащитным. У «лилового» были, по-видимому, другие мысли, однако вряд ли и он мог припомнить хотя бы один похожий случай из своего прошлого.
— Что ж вы делаете, криворукие? — проскрипела она и обтерла кончиками черного платка уголки губ.
Ответить на этот вопрос было трудно даже Копаеву. Поэтому он, потянув на себя пластиковую папку, молча выдернул ее из-под тела и прихватил рукой вместе со своей, кожаной.
«Лиловый» выпрямился. По лицу его можно было догадаться, что двойной стресс стал от него отходить. Морщины на лбу его разгладились, губы разъединились и расслабились.
Старушка как на колесе подкатилась к гробу, уложила сильными руками зятя на спину и расправила на его груди отвороты резаного пиджака.
— Возюца, возюца, как неживые, — недовольно проныла она. — А ты меня, милок, с зятем никак надысь перепутал? Я вас переживу, — пообещала она и направилась обратно в спальную.
— Верни, — тихо приказал «лиловый» и опустил руку в карман. — По-хорошему.
— Это вряд ли, — тяжело выдавил Антон и разочарованно вздохнул, когда услышал щелчок и увидел справа от себя скользнувший по стене блик выброшенного из ножа лезвия…
— Ничего не понимаю, — буркнул Молибога, разглядывая шестерку дюжих мужиков, утонувших в подъезде для спуска гроба из квартиры. — Напарник «полосатого» исчез, Кряжин обещал и не приехал. Может, позвонишь ему?
Сидельников и сам находился в растерянности. Свой объект он «уронил» [5], от советника никаких сообщений и распоряжений не поступало. Тот случай, когда стоит побеспокоить начальство.
Но вдруг изменилось все и сразу. Сразу после того, как в подъезд вошли шестеро, из него вышли двое. И то, как это происходило, у обоих оперов вызвало сильное удивление. «Лиловый», прижимая к лицу шарф, держался другой рукой за советника, и ноги его, непослушные, заплетающиеся, волочились по земле, как штанины пустых брюк. Он стоял на ногах только потому, что одной своей рукой следователь Генеральной прокуратуры держал его за талию.
Проходя мимо вдовы и насторожившихся родственников, Копаев пояснил:
— Андрей Николаевич был его учителем и другом. Его горе безмерно.
Родственники расслабились, а вдова напряглась еще сильнее. Сегодня здесь был некто, кто выражал скорбь гораздо сильнее, чем она.
«Полосатый», оценив мизансцену реально, попытался выйти из толпы и оказаться на Мясницкой. Его порыв был остановлен Полянским.
— Сажай обоих в машину, — тихо бросил Копаев оперу ГУВД. — И в райотдел.
— В какой?
— В ближайший, по месту задержания! Первый день в полиции, что ли?
А Сидельникову наконец-то довелось увидеть лицо «ученика Андрея Николаевича». Оно от бровей до подбородка было испачкано кровью, опушено ворсинками от шерстяного шарфа, а нос свернут на бок. Судя по всему, было еще что-то, невидимое под одеждой, — «лиловый» постоянно хватался рукой за печень и прижимал локоть другой руки к ребрам.
— Что это? — спросил в машине Сидельников, указывая на папку, перепачканную красными разводами.
— Это лежало под телом Крыльникова. Думаю, что это и есть тот самый «материал», о котором я спонтанно сообщил Ресникову.
— Значит, он существовал на самом деле? — пробормотал капитан, откидываясь на спинку. — А… а как вы его вытащили?
Вопрос был резонен.
— Его вытащил не я, — недовольно буркнул, пожевав губами, Антон. — Осталось выяснить, кто эту папку в гроб уложил. Крыльников мертв. К гробу доступны только родственники. Значит, полковник мог предупредить жену и велеть ей уничтожить материал, если с ним случится непредвиденное.
— Он предполагал, что будет помещен в гроб? — спросил Молибога.
Копаев улыбнулся, и улыбка никому из присутствующих не понравилась.
— Думаю, он предполагал, что его поместят не в гроб, а в камеру следственного изолятора. Гони на этот адрес, друг. До четырех часов мне нужно изучить содержимое этой папки и поближе познакомиться с заглянувшей на траурный огонек парочкой.
В райотделе все происходило так, как предполагал Антон. Наркоман со стажем Вольников — а именно такую фамилию носил сотрудник СБ «Олимп», задержанный Антоном у гроба, — затянул обычную для оперов песню.
— Я работаю в службе безопасности футбольного клуба «Олимп» с февраля позапрошлого года. Выполняю различные поручения президента клуба. В незаконных мероприятиях не участвовал, закон не нарушал. Имею лицензию на частную детективную деятельность и частную охранную деятельность, выданную отделом лицензионно-разрешительной работы при ГУВД города Екатеринбурга. В силу своих полномочий имею право на ношение и хранение табельного огнестрельного оружия. Почему я задержан, не знаю.
Антон прошел к окну кабинета, который они арендовали в райотделе, и открыл форточку.
— Я задержал вас после того, как увидел перед собой лезвие выкидного ножа. Последний в кадастре служебного оружия частных охранных структур не значится. Равно как и капроновая удавка, обнаруженная при вас при досмотре.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — нос «лилового» был забит марлей, поэтому говорить ему приходилось, запрокинув голову, глухо. — Ножа и другого у меня до задержания не было. Зато были две тысячи долларов, которые после задержания исчезли.
— Вольников, на вашем теле нет ни одной выступающей наружу вены, которая не была бы обдолбана. Вы торчок. Думаю, не глюкозой балуетесь. А потому и не помните, когда в ваших карманах были две тысячи долларов, а когда нож с удавкой.
Вольников откинулся на спинку стула.
— Я устал слышать этот бред. Требую адвоката, имя которого назову.
— Очередная ваша ломка должна начаться максимум через два часа. Через сто двадцать минут вы превратитесь в мразь, которая начнет умолять меня дать ей наркотик и сдавать всех направо и налево без моих на то просьб. Может, лучше сохраните лицо?
— Мне нужен адвокат Райсман. Он юридический советник президента футбольного клуба «Олимп». И убери со стола свои бумаги с карандашами. Разговор окончен.
— Нет проблем, — Антон повернулся к Полянскому: — Отведи его в камеру.
Через полтора часа Антон приказал Сидельникову привести задержанного. Через пять минут опер завел в кабинет, в котором Антон, Сидельников и Молибога сидели и пили принесенный симпатичной секретаршей начальника чай, Вольникова.
— Вы уроды. Вы все здесь — уроды. Нелюди! Я много прошу? Я прошу «веса» на один укол. Это, по-вашему, много? Не стоит того, чтобы заплатить этим за показания?
— С чего вы взяли, что я собирался вам платить за показания? — катая во рту карамель, спросил Копаев.
За время нахождения в райотделе он дважды связывался с Быковым и докладывал обстановку. Время шло, и Антон хотел заехать в райотдел для разговора с Вольниковым позже, но Быков велел оставаться в отделе, опасаясь, что Вольникова могут перехватить люди Чубасова и Шульгина.
И те явились. Но, выяснив, что с охранником «Олимпа» «следователь Генпрокуратуры» общается лично, отвалили.
— Напротив, — продолжал Антон, — я говорил вам, что превратитесь в мразь и будете попрошайничать, как на паперти. Но я не обещал подать. Я всего лишь просил объяснить, что вы делали в квартире полковника Крыльникова и кто вас этим озадачил. Я много просил? Это, по-вашему, много? Не стоило того, чтобы сейчас не выглядеть, как животное?
— Вы все здесь козлы… Я умираю, а вы, пользуясь этим, заставляете меня сознаваться в чем-то, чего я не совершал!.. Я пришел в квартиру Крыльникова, чтобы отдать ему последний долг памяти!.. Ты понял — долг?!! Да, памяти… Он был хороший человек.