– Ты его не слушай, ведьма!… Ты себя слушай… Ты же не такая, как мы. Тебе наши законы не подходят… Сама решай…
И замолчал, с ненавистью уставившись на Жана. Тот молча и спокойно встретил его взгляд, презрительно сплюнув себе под ноги. Тонкоголосый закрыл глаза и опять замер. Остальные трое не могли сделать даже этого. Белки их помутневших глаз налились кровью и потеряли осмысленное выражение.
Маша обернулась через плечо и позвала:
– Лейтенант, подойди сюда…
Сяма, умытый и подтянутый, через мгновение вырос перед ней.
– Распорядись развязать и поднять этих. – Маша кивнула на лежащую четверку.
– Вешать будем, Ваша колдовская сила? – бодро поинтересовался тот.
– А ты палачом будешь? – задала Машенька встречный вопрос.
Сяма замялся, но через секунду справился с собой и ответил, правда, без прежней бодрости:
– Как прикажет Ваша колдовская сила…
– Давай, зови людей, – проворчала Мария и, снова повернувшись к Жану, спросила: – Ты вина привез?
Тот утвердительно кивнул.
– Принеси бутылку… – попросила баронесса. Пожир бросился к своей телеге. Маша в это время, сложив пальцы щепотью, незаметно трижды перекрестила лежащих и как-то странно каркнула. Три тела скованных заклятием сразу расслабились. Их глаза закатились и веки опустились на истерзанные глазные яблоки. Тело Трота, лежавшее слегка на боку, откатилось в сторону и перевернулось на спину, демонстрируя его голый живот. Маша брезгливо сморщилась и коротко бросила подбежавшим гвардейцам:
– Приведите его в порядок. – А затем приказала вернувшемуся с бутылкой Жану: – Дай им по паре глотков… А то они замерзли на открытом воздухе да с голыми задницами.
Отдав эти распоряжения, она тронула коня и отъехала в сторону, дав возможность своим людям заняться пленниками.
Через пятнадцать минут интенсивной народной медицины, включавшей в себя прием спиртного внутрь и усиленный массаж физиономий, четверо ренегатов были приведены в относительно вменяемое состояние. Они были поставлены в центре поляны и, опираясь друг о друга, ожидали решения баронессы. Не менее заинтересованно ждали вынесения вердикта столпившиеся вокруг них их бывшие товарищи. Хотя все прекрасно понимали, каким будет это решение, и сообразительный Сяма уже скомандовал приготовить четыре прочные веревки.
А Машенька, опустив голову и глубоко задумавшись, медленным шагом объезжала четверку по кругу. Она не замечала почтительно отступающих перед ее конем гвардейцев, растерянных, лихорадочно блестящих глаз обреченных преступников, она снова и снова взвешивала решение, принятое ею еще ночью.
Наконец она остановила коня и подняла голову. В ту же секунду над поляной повисла гнетущая тишина. И словно последние, тяжелые капли красного вина, падающие из опрокинутой бутылки в переполненный бокал, в эту вязкую тишину рухнули слова, сказанные звонким девичьим голосом:
– Отпустите их! Пусть они уходят!…
И над поляной вновь повисла тишина. Пустая тишина облегчения.
Только через несколько секунд прозвучал изумленный вопрос:
– Но… почему?
И Машенька ответила:
– Я надеюсь, что в будущем мои решения не будут сопровождаться какими-либо вопросами. Но сегодня я, так и быть, объясню… Во-первых, я не желаю, чтобы мои люди становились палачами. Или среди вас есть желающие?…
Под ее тяжелым взглядом стоявшие плотным кругом гвардейцы только слегка попятились.
– Во-вторых, эти четверо столь ничтожны, что мстить им я считаю ниже своего достоинства. И в-третьих, вчера они меня… повеселили и поэтому заслуживают награды. Пусть она будет такой!…
И она улыбнулась. И ее гвардия сначала неуверенно, а затем все более искренне и открыто заулыбалась. Только четверо неожиданно обретших жизнь никак не могли осознать услышанное. Они смотрели шальными глазами на ухмыляющиеся физиономии бывших своих товарищей и ничего не понимали.
Наконец самый маленький, словно прозрев, быстро завертел головой и вдруг, медленно опустившись на колени, горько зарыдал. Его голова уткнулась в седую клочковатую траву, зад жалко отклячился, и все тело содрогалось от истеричных рыданий. Пузан сначала уставился на малыша, а потом принялся шарить ладонями по своему телу, начиная от горла и кончая своим необъятным брюхом. Тонкоголосый вдруг часто-часто заморгал, потом поднял лицо к небу и забормотал своим писклявым голосом:
– Я знал… я знал… я знал…
И только Трот стоял по-прежнему, набычившись, глядя на Машеньку исподлобья. Наконец он шагнул в ее сторону, но перед ним мгновенно вырос Жан, а по обеим сторонам от него тут же встали, сжав кулаки, Стоп и Ржавый Гвоздь. Трот сразу понял, что подойти к баронессе ему не дадут – хотя что он мог ей сделать, поэтому он заорал своим хриплым голосом:
– Убей меня! Ведьма, лучше убей меня!! Или я тебя убью!!
Он помолчал, а потом снова заревел с непередаваемым отчаянием в голосе:
– Ведьма-а-а! Убей меня-а-а!!
И снова над поляной повисло изумленное молчание. И снова его прервал спокойный, но на этот раз мужской голос:
– Уходи!… – И Жан кивнул головой на мгновенно образовавшийся проход в кольце гвардейцев.
– Ы-ы-ы-ы! – завыл Трот, запрокинув голову. А потом он повернулся и, свесив голову, медленно пошел прочь. Никто его не тронул. А вот его «соратников» выпроводили с поляны пинками. И Пузан даже нашел в себе силы огрызаться на каждый пинок. В общем, проводы несостоявшихся убийц вылились во всеобщее народное гулянье, которое прервал властный окрик Ее колдовской силы.
– Выступаем через полчаса! Кто не будет готов – два наряда вне очереди!…
И хотя никто не понял, что такое «два наряда», все поняли, что к «одеже» это отношения не имеет. Так что через полчаса колонна во главе с лейтенантом была готова к выходу. Но Машенька, сурово оглядев свое воинство, неожиданно улыбнулась и спросила:
– Так, пешие-пешеходы, кто поводьями владеет?… Трое новичков, быстро разобравшись в существе вопроса, разом шагнули вперед. Остальные, не желая ни в чем уступать «молокососам», протопали за ними.
– Вот как?! – удивилась Машенька. – Прекрасно! Седлать коней!
И знаете, через двадцать минут вся ее гвардия была в седлах! Вот только кавалеристами были далеко не все. Поэтому колонна сначала двинулась неспешным шагом, давая возможность новичкам приноровиться к своему «верховому» положению.
По приказу командирши отряд свернул к старому броду – на короткую дорогу к ставке герцога. Вопреки мнению лейтенанта Сямы никто не возражал против такого маршрута, видимо, понятие «дисциплина» начало доходить до понимания ватажников. Причем не дисциплина кулака, а дисциплина авторитета.
В начале пути всадники старались держаться строгой колонной, однако ночные и утренние события, стремительно разворачивавшиеся и так неожиданно закончившиеся, требовали обсуждения. Так что уже через полчаса после начала движения гвардия сбилась в отдельные кучки, каждая из которых бурно обсуждала окончательное решение баронессы.
Утренний дождь кончился, но солнце так и не показалось из-за нависших клочковатых туч. Воздух был пропитан осенней сыростью и запахом древесной трухи. Лес вокруг стоял тихий и смурый, даже птицы попрятались и помалкивали. Наконец впереди, в просвете леса, мелькнула полоска серо-серебристой воды. Мария, оторвавшись от своих дум, подняла голову и увидела, что Сяма вывел отряд точно к старому броду. За рекой, прямо от берега, начиналась улица небольшой деревни. Маша повернулась к лейтенанту, трусившему рядом с ней на каурой кобыленке.
– В деревне задержимся часа на два-три. Предупреди ребят, чтобы никакого хулиганства, а тем более грабежа не было. У них вполне хватит денег расплатиться за все, что понадобится. Если на кого пожалуются – повешу!
Сяма коротко кивнул, придержав лошадь, дождался обоих капралов и начал им что-то горячо втолковывать. Мария кивком головы подозвала к себе Жана.
– Поедешь со мной к кузнецу. Возьми с собой кого-нибудь из местных, пусть дорогу покажут.
Жан махнул рукой, подзывая молодого светловолосого, веснушчатого паренька и крикнул:
– Орт! Давай ко мне!
Тот, тронув своего коня, быстро приблизился, и вся троица первыми ринулись в быструю воду брода.
На противоположной стороне, пока ее жеребец карабкался по крутому подъему, Маша оглянулась назад и была поражена. Ее отряд форсировал реку стройной колонной и даже сохраняя установленную ею расстановку по росту! Впереди двигался Сяма, а сразу за ним оба капрала. Банда, взятая ею под опеку, действительно стала походить на обученную регулярную воинскую часть.
Но особенно долго задумываться над такой метаморфозой ей не пришлось. Они добрались до верхнего обреза берегового откоса, и их проводник пустил свою лошадь наметом. Они с Жаном ринулись следом по странно пустой деревенской улице. За деревней расстилалось перепаханное, но незасеянное поле, а за ним виднелся небольшой каменный дом, рядом с которым дымила трубой полуоткрытая кузня. Из кузни слабо доносились звонкие удары молота.
Через несколько минут они подскакали к дому. Рядом с ним был разбит обширный огород, посреди которого стояла молодая девушка с испачканными землей руками. Она оторвалась от работы и спокойно рассматривала всадников.
– Панька, – крикнул, придержав лошадь, их веснушчатый проводник. – Хозяин-то где?…
Девушка улыбнулась, видимо, узнав паренька, и крикнула в ответ:
– В кузнице, заказчик у него…
Орт снова тронул коня, но теперь уже они поехали шагом.
Обогнув дом, они въехали на широкий неогороженный двор, полого спускавшийся к маленькой рощице. Большая каменная кузница с открытыми воротами стояла посреди двора. Рядом с ней притулился деревянный угольный сарай и добротный лабаз, видимо, предназначенный для железа. Мария, подъехав к воротам кузницы, спрыгнула на землю и, накинув поводья на специально вбитый колышек, направилась внутрь. Ее сопровождающие двинулись следом.
Внутри кузницы уже не грохотал молот, зато раздавался громкий визгливый крик, который, похоже, был готов перейти в рукоприкладство.
Рядом с гигантских размеров наковальней, опираясь на рукоять огромного молота, стоял здоровенный черноволосый мужик в толстом кожаном фартуке, подпоясанном узким кожаным ремешком, из-за которого торчали рукавицы. Он, наклонив голову, с усмешкой на бородатой роже слушал громко оравшего карлика, разодетого в яркий, синий камзол, с оранжевыми рукавами, из прорезей которых выглядывала зеленая рубаха. Желтые штаны, заправленные в коричневые замшевые сапожки, напоминали галифе времен Гражданской войны.
Карлик в крике закатывал глаза, размахивал своими маленькими ручонками, а на его пухлых, ярко-красных губах выступила пена.
– Куда делся Кром?! Куда спрятался этот мошенник?! Где мой заказ?! Он обещал двадцать пять мечей, двадцать пять кинжалов, пятьдесят метательных ножей!! Я заплатил ему двадцать гульдов! Где мой заказ?! Отдай мой заказ, или я не знаю, что я с тобой сделаю!! Куда делся Кром?! Куда он спрятался?! Где мой…
Орал он, похоже, уже давно, но его слушатель молчал и даже не старался вставить хотя бы слово в бесконечный поток ругани своего собеседника. Машенька с минуту наблюдала эту одностороннюю беседу, а потом выступила из полумрака в полосу света, падавшую из прорехи в крыше. Черноволосый верзила с молотом заметил ее и неожиданно подмигнул. Маша увидела, что в его глазах прыгают чертики смеха.
В этот момент рядом с ней появился ее молодой веснушчатый сопровождающий. Сунувшись вперед, как с разбега, он звонко спросил:
– А куда делся Кром?
Пестрый карлик подпрыгнул и в воздухе развернулся в сторону спрашивающего. Опустившись на землю, он тут же снова заорал:
– Я первый спросил – куда делся Кром?! И я первый получу на этот вопрос ответ. И на все остальные мои вопросы тоже. А вы, молодой человек, станьте в очередь со своими дурацкими вопросами!…
И тут он неожиданно для себя увидел Машеньку. Его перекошенная от возбуждения физиономия на мгновение застыла, словно маска ужаленного змеей сатира, а потом он весь как-то расслабился. Личико его поползло в стороны в неудержимой улыбке, вздернутые ручки упали вниз и тут же плавным движением разошлись в стороны, он опустился с носочков на каблучки и, продолжая движение туловища вниз, согнулся в элегантном поклоне. Куда делся его пронзительный визг, когда из-под опущенной головы послышалось:
– Благородная госпожа, я рад счастливому случаю, позволившему мне лицезреть твою небесную красоту в столь неподходящем для тебя месте!…
Машу аж качнуло от такой неприкрытой лести, но тут вперед неожиданно вылез Жан и с присущей ему прямотой спросил у улыбающегося верзилы:
– Ты молотобоец?
Тот утвердительно кивнул. Жан еще раз внимательно его оглядел и пробурчал:
– Ну-ка, пойдем, поговорим… – И, взяв его за локоток, потянул из кузни.
– Э, э… Ты куда его уводишь? – растерялся малорослый льстец. – Пусть он скажет, куда делся Кром?
– Куда, куда… – буркнул Жан, не оборачиваясь. – Вату пошел покупать.
– Какую вату?! – мгновенно взвился экспансивный малыш. – Зачем?…
– Уши затыкать, чтобы визга не слышать, – пробурчал Жан, уже выходя из кузницы. Вслед за этой могучей парочкой выскочил и Орт.
– Я ни-че-го не понял! – воскликнул малыш. Его узкие плечики с такой стремительностью прыгнули вверх, что создалось впечатление, будто маленькая пушистая голова буквально рухнула внутрь грудной клетки. Маша едва не расхохоталась. Ее удержало только привычное уважение к старшим. Но карлик ничего не заметил.
– Твой спутник, благородная госпожа, изъясняется столь туманно… столь запутанно… Какая-то вата?… Зачем Крому вата?!
– Прошу прощения, сударь, – решила Маша взять инициативу в свои руки. – Если я правильно поняла, Кром – местный кузнец, а у тебя к нему какое-то важное дело?
– Как ты сказала?… Сударь?… – Карлик как карамельку покатал слово во рту. – Какое замечательное слово!… Сударь!… Ах!
Он вскинул личико к Маше и вздохнул.
– Так о чем я?… Да! Кром – это действительно местный кузнец, и у меня к нему очень важное дело! Он, видишь ли, обещал сделать для меня партию оружия… А оружие он делать умеет! И он получил плату вперед! А теперь он где-то прячется и не желает отдавать мой заказ!
По мере произнесения этой фразы карлик все более распалялся и повышал голос и наконец снова завизжал:
– Где мой заказ! Кром, отдай немедленно мой заказ!!!
Но тут он осекся и смущенно покосился на Машеньку. Та как ни в чем не бывало проговорила:
– Какое совпадение. Я тоже ищу кузнеца и мне тоже необходимо оружие.
– Зачем прекрасной госпоже оружие?! – изумленно воскликнул карлик, словно не замечая, во что «прекрасная госпожа» облачена и что висит у нее на поясе.
– Видите ли, любезный, я задумала заново вооружить свою гвардию.
– Любезный!… – закатив глаза, с придыханием прошептал карлик, а потом вдруг подпрыгнул и впился в лицо Машеньки загоревшимся взглядом. – У благородной госпожи имеется гвардия?! Благородная госпожа подумывает вступить в армию нашего непобедимого герцога?!
Машенька утвердительно кивнула.
– Большая гвардия? – деловито осведомился карлик и тут же поправился: – В смысле – народу много?
– На круг двадцать человек, – снова улыбнулась Маша.
– Двадцать человек, – изумленно всплеснул руками карлик. Потом он закатил глаза и быстро зашевелил губами, словно вспоминал какое-то сложное заклинание. Закончив ворожить, он снова уставился своими глазенками-буравчиками в Машино лицо и заговорил вкрадчиво:
– Но, драгоценная моя, благородная, прекрасная госпожа, зачем тебе связываться с каким-то грубым, деревенским кузнецом, с его ржавым, никчемным, тупым железом? Ну что он может тебе предложить? Ну что?! Ты не видела его изделия?!
И тут сквозь толстый слой лести и неприкрытое презрение к «деревенскому кузнецу» Маша почувствовала острое беспокойство карлика. Она отрицательно покачала головой, отвечая на последний вопрос, но сама сразу насторожилась.
– И правильно, – гнул между тем свою линию карлик. – И смотреть не на что! А вот я, благородная госпожа, могу предложить тебе двадцать полных комплектов оружия для твоей гвардии, изготовленного в самой Бернаре! На каждом клинке ты увидишь клеймо известного оружейника. Любой клинок на выбор ты сможешь испытать сама! Да! Я же не был представлен благородной госпоже! Позволь мне, в нарушение принятых правил, самому назвать свое имя. Эго Шарц! Поставщик его высочества!
Маша попыталась изобразить почтенное удивление, но карлик мгновенно понял, что его имя не произвело ожидаемого впечатления. Его подвижная физиономия перекосилась, но лишь на мгновение.
– Я вижу, благородная госпожа прибыла к нам в столицу издалека?! – тут же возобновил он свою атаку, одновременно вопросительно прищуривая глаз. – Но без ложной скромности должен сказать, что Эго Шарц один из самых крупных и, заметь, знающих торговцев оружия. Он никогда не всучит тебе деревенских поделок вместо настоящей благородной стали. Эго Шарц еще…
– Сколько мне будут стоить услуги Эго Шарца? – деловито перебила его Машенька.
– Ну… – несколько растерялся карлик, – я думаю, восемьдесят гульдов не будут непосильной платой для благородной госпожи?…
– Угу… Значит, восемьдесят… – задумчиво протянула баронесса.
Столь явная нерешительность пришлась Эго не по душе.
– Поверьте мне, благородная госпожа, другие столичные жул… торговцы сдерут с вас процентов на двадцать дороже. А мы, познакомившиеся в такой необычной обстановке, вполне можем столковаться на: м-м-м… пятипроцентную скидку… В конце концов, ты же оптовый покупатель, прекрасная госпожа…
В этот момент в кузницу вернулся Жан в сопровождении своего молодого товарища. Они подошли к Машеньке, и тут Орт сунул вперед свою веснушчатую рожу и возбужденно заговорил: