Привычно размашисто переставляя посох, Лисий Хвост двинулся на голос, но когда он вроде бы достиг этого места и наклонился, разглядывая кусты, впереди и несколько левее снова раздалось:
– Нет, магистр, так ты меня не найдешь… Надо быстрее двигаться.
Лисий Хвост метнулся в сторону, но чуть сзади и правее раздалось довольное хихиканье.
И тогда магистр понял, что сможет выбраться из этого неуютного места, только если поймает хозяина этого мерзкого голоска. Он напряг свое внимание, чтобы молниеносно реагировать на любой звук. Его движения стали необычайно быстрыми и точными. Но проклятый голос был неуловим.
«Ничего, – подумал про себя Лисий Хвост, – рано или поздно ты мне попадешься».
* * *А в то время, когда в кабинете Главного хранителя трона разгорался поединок между двумя чародеями, телега с осужденной на сожжение прибыла к месту казни. Центральная площадь была запружена народом. От костра и помоста, на котором расположился верховный трибунал, толпу отделяла плотная шеренга алебардщиков. За этой шеренгой, по кругу расположился десяток стрелков с приготовленными луками.
Осужденную сняли с повозки, и она сама, безропотно и молча, поднялась по приставной лестнице к поперечной перекладине, прибитой на установленном столбе. Ее ноги привязали к этой перекладине, а руки завели за столб и там так же связали. Когда лестницу убрали, все увидели высоко вознесенную над площадью молоденькую девушку с развевающимися темными волосами.
Стражники, прихватив лестницу, шустро отбежали в сторону, а вокруг сложенных под столбом вязанок хвороста побежала быстрая фиолетовая искра заклятия, отгораживая живых от уже мертвой.
Толпа качнулась назад и мгновенно замолчала, пораженная молодостью и обреченностью жертвы.
Между тем председатель трибунала встал и принялся читать указ Великого ханифа об осуждении служителя второго круга. Указ был короткий: виновата – костер! Председатель трибунала быстро дочитал его до конца и поднял руку, готовясь поджечь хворост.
И в этот момент в потемневшем вечернем небе показалась черная точка. Вначале на нее никто не обратил внимания, но точка быстро приближалась, увеличиваясь в размерах. Скоро в воздухе прямо над костром зависла девичья фигура, облаченная в кольчужный доспех с мечом и кинжалом у пояса и луком за плечом.
Тысячи глаз с изумлением следили за тем, как эта странная летунья сделала круг над готовым вспыхнуть костром, а затем громко крикнула:
– Злата, потянись ко мне! Злата, потянись!…
Но стоявшая на костре девушка даже не пошевелилась. Она смотрела широко открытыми глазами прямо перед собой и не отвечала на призыв.
Тогда крылатая воительница снизилась и, повиснув над трибуналом, громко крикнула:
– Только попробуйте поджечь костер! Я вас в порошок сотру!
И словно в ответ на ее предупреждение, раздался визг Феко:
– Ведьма!!! Поджигайте немедленно!!!
От помоста трибунала в темнеющий хворост ударили три яркие молнии, и сухое топливо мгновенно запылало.
– А-а-а-а-а-а! – пронесся над площадью дикий Машин вопль, и закованная в сталь фигурка, выхватив кинжал, ринулась сверху к костру.
Но она не добралась до осужденной. Со всего размаху Мария врезалась в защитный купол, окружавший костер, и ее отбросило в сторону от фиолетово замерцавшей преграды.
Костер быстро разгорался, а Машенька еще и еще раз пыталась пробить окружающую его защиту. Толпа в растерянности наблюдала за безрезультатными попытками Маши добраться до своей подруги, и тут раздался сильный мужской голос:
– Эту молоденькую девушку сжигают только потому, что так пожелал негодяй Озем!
Толпа ахнула, и сотни голов разом повернулись в сторону говорившего. Невдалеке от помоста трибунала, на кирпичной стене, отгораживавшей от площади владения какого-то беля, стоял, держась за каменный столб, Ширван. Он оглядел толпу горящим взглядом и снова громко заговорил:
– Эта девушка добра и милосердна! Она вернула мне мой голос, она смогла залечить мою проломленную тюремщиками голову. Она готова была помочь любому, попавшему в беду! И вот этого добрейшего человека сжигают по одному слову негодяя! А вы стоите и любуетесь на это злодейство!
Сила его слов была такова, что даже Мария прекратила свои попытки прорвать завесу и, поднявшись над костром, слушала барда.
– Если вы допустите гибель этого светлого ребенка вы станете самым гнусным и убогим народом во вселенной. Народом, лишенным души! Вы станете воплощением подлости и мерзости…
Толпа глухо зароптала, и в этот момент снова раздался короткий визг Феко:
– Капитан, что ты стоишь! Немедленно заткни ему глотку!
Тоненько тенькнула тетива. И оперенная черным гусиным пером стрела вошла в излеченное Златой горло, навсегда заставив умолкнуть «Совесть ханифата».
Ширван еще мгновение стоял на стене, а потом медленно поднял руку к древку стрелы и, сломав ее, высоко над головой поднял оперение. Он еще что-то хотел сказать, но кровь хлынула через раскрытые губы и его уже мертвое тело рухнуло на камни мостовой.
Толпа мгновенно окружила упавшего поэта, и тут высоко надо всеми раздался оглушающий хохот. Люди вскинули головы и увидели, что закованная в броню фигура, сжимая в руке длинный, изящно изогнутый лук, пикирует на помост трибунала. В следующий момент, блеснув белым оперением, стрела сошла с дуги лука. И тут же вниз с помоста полетело затянутое в черное тело Феко. Белое оперение торчало у него из правого глаза.
В ответ две чернооперенные стрелы, пущенные дрогнувшими руками, тюкнули в кольчугу на груди девушки.
И снова над площадью прокатился оглушительный хохот. Машенька зависла над самым костром и, выхватывая стрелы из колчана за спиной, парами посылала их в цель. Пораженная толпа наблюдала, как сразу две стрелы, соскальзывая с костяной накладки лука, расходились уже в воздухе, находя каждая свою цель.
Первыми легли лучники, это не заняло у Маши и двадцати секунд. Затем она хладнокровно, не тратя зря ни одного выстрела, расстреляла трибунал. Потом настала очередь алебардщиков. Вместе с тем она не бросала отчаянных попыток пробиться к костру, надеясь, что со смертью кого-то из палачей рухнет наговор, поддерживающий защитный купол.
Но все было напрасно. Купол держал кто-то недосягаемый для ее стрел. Наконец она расстреляла все, что у нее было.
И тогда толпа услышала рыдания. Девушка, только что беспощадно расправившаяся с целой толпой солдат и трибуналом, сорвала с себя странного вида шлем и швырнула его вниз. Короткие белокурые волосы метнулись вокруг ее лица, и она заголосила над сгоравшим трупом своей подруги. Никто из стоявших внизу не мог понять ни слова, но все отлично поняли безысходную тоску, великую муку, прощальный стон.
И словно в ответ на этот вопль, обугленная, мертвая рука Златы пошевелилась и начала подниматься. Толпа ахнула, и Маша, оторвав руки от лица, взглянула на догорающий костер.
Связывающая руки Златы веревка перегорела, и черная культя с наполовину обуглившимися пальцами поднялась к тому месту, где должно было быть горло, и принялась настойчиво шарить по камешку, висевшему на кожаном шнурке. Хотя и не сразу, но настойчивость этой мертвой руки была вознаграждена. Обугленные, истончившиеся остатки пальцев ухватили камешек и с силой дернули его. Шнурок, который даже не начал еще тлеть, неожиданно с громким хлопком порвался, и рука бессильно повисла вдоль тела, сжимая камень.
Несколько секунд все с напряженным вниманием следили за неподвижным обугленным телом. И наконец, словно из последних сил, рука взметнулась вверх и выпустила оборванный шнурок. Камень взвился в небо, беспрепятственно пройдя магический щит, а навстречу ему с диким визгом спикировала Маша и подхватила камень в верхней точке его полета.
Маша, спрятав драгоценный камень в карман штанов, оторвалась наконец от догорающего костра и начала медленно подниматься в ночное уже небо, истаивая, пропадая с глаз черной, немой, обезумевшей площади.
* * *Маша поднялась высоко над городом и висела в воздухе, сжигая последние силы и лелея свое горе, до самого рассвета. Постепенно далеко под нею начали проступать очертания улиц и домов, переулков, площадей и дворцов проклятой столицы, проклятой страны. Она не знала, что ей делать, хотя понимала, что возвращаться в герцогство Вудлок ей совершенно ни к чему. Город под ней был совершенно безлюден, словно его жители поняли, что они натворили прошедшей ночью, и боялись теперь показаться на глаза светлому солнцу.
И тут у одних из городских ворот Машенька заметила странную суету. Она немного снизилась и увидела, как стражники выкинули за ворота какую-то серую тряпку. При этом они весьма довольно хохотали. Спустя несколько мгновений эта тряпка неожиданно поднялась, и Маша поняла, что видит человека. Человек выпрямился и, потоптавшись на месте, размеренным шагом тронулся прочь от города. В его фигуре, несмотря на высоту полета, Маше показалось что-то знакомое, и она последовала за путником. Когда он удалился от городских стен на достаточное расстояние, Маша спустилась на дорогу немного впереди него и принялась ждать. Скоро из-за поворота показалась невысокая фигура в темно-сером вымазанном балахоне, с глубоко надвинутым на голову капюшоне. Путник уверенно переставлял ноги и широко помахивал рукой, словно в ней был зажат посох. Когда он приблизился, Маша разглядела, что в руке у него было действительно что-то зажато. А еще через мгновение Машенька поняла, что видит магистра естественной магии Никиту Петровича Лисцова по прозвищу Лисий Хвост.
Она радостно воскликнула:
– Магистр!… – но тот не обратил на нее никакого внимания. Лисий Хвост быстро прошагал мимо, размахивая каким-то изгрызенным куском дерева, на ходу приборматывая:
– Сейчас я тебя ухвачу… хи-хи-хи… Теперь ты от меня не уйдешь…
Маша снова догнала его и снова, уже несколько испуганно, окликнула, ровно с тем же успехом.
Наконец она просто встала у него на дороге. Магистр снова подошел, и она заглянула в его ярко поблескивающие, хитро прищуренные глаза, лишенные какого-либо смысла.
Наткнувшись на Машу, Лисий Хвост остановился и пробормотал:
– Ты думаешь, я не найду выхода из этих кустов?… Хи-хи-хи… Напрасно надеешься, я все равно тебя схвачу…
Маша крепко взяла магистра под руку и прошептала:
– Ты его непременно схватишь, только идти надо вот сюда… – И она сошла с дороги на утоптанную травяную тропинку, ведущую к недалекому лесу. А магистр естественной магии покорно последовал за ней, не переставая подхихикивать и бормотать малопонятные угрозы.
Маша вела бормочущую тень Лисьего Хвоста шесть дней. Наконец они вышли к переходу, и здесь Машенька поняла, что не сможет перетащить магистра через переход. Она бессильно расплакалась, а потом отвела его в ближайшую деревню и попросила немолодую женщину присмотреть за безумным, но спокойным стариком, пока она сходит за помощью. Поскольку необычная гостья была до зубов вооружена, а свою просьбу она подкрепила пятью золотыми монетами, согласие было немедленно получено.
Через четыре дня девушка вернулась в сопровождении двух мужчин в довольно странной одежде. В тот же вечер все четверо покинули деревню и больше их никто не видел.
Конец третьей истории кода
Новый, только что созданный Мир расстилался у ног Демиурга. Зеленовато-желтое яркое солнце, плавя в небе легкие серебристые облачка, окрашивало небосвод в интенсивный бирюзовый цвет. Крутой склон высокого холма, уходивший из-под ног Творца, растекался внизу просторной, широкой долиной, покрытой изумрудной травой, щедро припорошенной разноцветьем. Новый Мир еще спал, как спит уставший после своего рождения младенец.
Высокая, закутанная в черное фигура Демиурга с рассыпавшейся по плечам длинной белокуро-серебристой гривой рельефно выделялась на фоне светлого неба. Он был доволен своим созданием – этот Мир ему удался! И, как обычно после тяжелой, кропотливой работы, его мысли текли вяло, неторопливо, умиротворенно.
Конечно, работа Создателя была далека от завершения – предстояло еще населить новый Мир. Но это – самое сложное и самое интересное – Демиург собирался сделать после небольшого отдыха. А пока он только неторопливо перебирал в голове возможные варианты животного мира, всех будущих здешних жильцов от мала до велика и виды мыслящих, которые начнут перекраивать его творение на свой лад. Творец улыбнулся, припоминая самые немыслимые эксперименты, которые проводили созданные его волей мыслящие над подаренными им мирами.
Демиург глубоко вздохнул. Он отлично знал, что создать Мир только из Добра и Света невозможно, что и в его последнее прекрасное создание, лежавшее сейчас перед ним, уже заложены и Зло, и Тьма. Хотя это его не слишком беспокоило – он не собирался бороться с краеугольными законами Бытия, он просто следовал им в своей работе, своем творчестве, своем существовании…
Он знал, что его другая ипостась – злобная и темная, уже знает о появлении нового светлого Мира. Точно так же, как он сам знал о сотворенном на другом конце Вселенной ужасном Мире, погруженном во мрак и холод, несмотря на перепоясывающие его реки и ручьи магмы, кровоточившей из каждой трещины, из каждого разлома. О Мире, лишенном растений и населенном ужасающими, чудовищными тварями. Он знал, что очень скоро его собственное зеркальное отражение явится в этот мир, чтобы найти заложенные в нем зародыши Зла, вынянчить их, выпестовать и взрастить точно так же, как он сам будет поднимать и лелеять те крупинки Добра, которые обязательно должны находиться в Мире, созданном зловещей фантазией его визави.
Это было не в первый раз. И это было не в последний раз. И не ему было менять принятый порядок вещей, установленный Основным Законом природы.
Демиург вздохнул и тряхнул беловолосой головой, отгоняя свои философские рассуждения. Да и вспоминать другую половину Основного Закона он не любил, уж слишком тот был легок на помине.
И словно в подтверждение его мысли рядом с ним раздалось негромкое хихиканье, а затем прозвучал далекий голос:
– Все развлекаешься, брат!…
Демиург невесело улыбнулся:
– Как и ты…
– Ну!… Мой новый Мир потряс даже меня самого!… Я даже не представляю, как ты сможешь отыскать что-либо светлое в его мраке. По-моему, я свел до ничтожной величины возможность возникновения в нем Добра!… – Голос едва было слышно, и все-таки в нем явственно звучали хвастливые нотки.
– Это не первое твое подобное заявление… – спокойно ответил Демиург. – Каждое свое новое творение ты объявляешь свободным от Добра…
– Ха! Какая у тебя отличная память!… И ничего-то ты не забываешь!
Голосок снова похихикал и продолжил:
– Ну, если ты такой ЗЛОпамятный, то вспомни наш недавний спор по поводу двух твоих миров… Помнишь, какую чудесную шутку я с ними сотворил?…
– Это когда тебя чуть было мой дракоша не поджарил… – усмехнувшись, припомнил Демиург.
– Ха-ха-ха… – довольно ненатурально подхихикнул голосок. – Не меня, а Аримана…
– Ну так это ж одно и то же… – слегка пожал плечами Творец.
– Нет, не скажи… – возразил его невидимый собеседник. – Но в общем-то ты правильно припомнил… Так вот, мне только что доложили, что твой последний… спасатель… хи-хи-хи… попался… и обезврежен… Так что можешь считать себя проигравшей стороной!…
– А что, в Мире Срединного моря уже началась Последняя Война?… – Белые брови Демиурга грозно сошлись над переносицей. – Или ты отыскал и уничтожил мою Фугу?… – И его губы искривились в усмешке.
– Да нет еще… – чуть запнувшись, ответил голосок. – Но времени организовать еще одну спасательную экспедицию у тебя все равно уже не осталось. Так что твою Фугу в любом случае уже никто не услышит…
– Ты снова торопишься с выводами, мой нетерпеливый брат, – устало улыбнувшись, ответил Творец. – Ты снова забываешь, что любое событие должно созреть, а любое нарушение равновесия все равно будет выправлено…
– Я уже слышал эти твои проповеди, – перебил его голосок, внезапно сорвавшийся на едва слышный визг. – Только очень скоро ты убедишься, что можно сотворить Мир без Добра и Света, что Война, Убийство могут стать смыслом существования мыслящих… И те два мира, готовые сорваться в Последнюю Войну, станут катализатором таких процессов, о которых ты и подумать не можешь!… а потом, когда о тебе забудут во всех населенных мирах, я стану единственным божеством мыслящих!… И тебе не поможет то, что ты запрятался неизвестно где!… Все твои миры перейдут под мое крыло, и вот тогда я скажу: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!…»
Голосок взвизгнул последний раз и пропал. Демиург скрестил руки на груди и, прикрыв глаза, прошептал:
– Неужели я недостаточно тщательно подготовил приход в Мир Серого Магистра… Или он действительно не может появиться в почти лишенном магии Мире?…