Он проскользнет под этим лучом с легкостью — таким же образом в старинной легенде Мефистофель проник в жилище Фауста, воспользовавшись кривой пентаграммой. Старушка-соседка, занятая прополкой грядок, даже не повернулась в его сторону, когда он бесшумно открыл ее калитку и пружинистым шагом двинулся к дому с остекленной верандой.
Над кастрюлей поднимался пар, проворные пузырьки всплывали со дна и лопались. Женька переставила таз, кувшин и мыльницу. Вода вот-вот закипит — и тут в окно постучали, пришлось выключить огонь и повернуться.
— Евгения, — пропел мягкий бархатистый баритон. — Евгения?
У окна стоял сосед — и что ему понадобилось именно сейчас? — в безупречно сшитом костюме цвета карамели и белоснежной рубашке.
Женька прикусила губу, пригладила волосы и прижала ладони к щекам. Хорошо бы провалиться прямо в подпол — или просто залезть под кровать и тихонько лежать в пыли, как будто никого нет дома.
— Евгения! Душа моя, я знаю, что ты дома!
Ну вот и все — бояться и прятаться было слишком поздно. Пришлось быстро натянуть Ольгин японский шелковый халат и повязать голову подвернувшейся под руку косынкой. Нехотя она подошла к окну, присела на подоконник и прижала ладонь к стеклу. Крикнула соседу через открытую форточку:
— Я не ваша душа! У советских людей души вообще не бывает, это пережиток!
— Какое милое заблуждение. Может, пригласишь меня в гости? Нелепо двум взрослым людям разговаривать через форточку… Впусти меня! — Сосед обезоруживающе улыбнулся, сел на подоконник снаружи и прижал затянутую в мягкую перчатку ладонь к стеклу — напротив ладони девочки. Она ощутила холод, который исходил от его руки. Стекло между двумя ладонями запотело, потом нежно звякнуло и покрылось сеткой из крошечных, чуть заметных трещинок. Девочка отпрянула в глубь комнаты:
…впусти… впусти… — шелестели шторы.
…впусти сейчас… впусти сюда! — скрипели половицы.
…впусти его… впусти его… впусти его… — шептал сумрак из всех углов.
Сердце колотилось так громко, что его должно быть слышно на всю округу!
Женька зажмурилась и потянулась к шпингалету на окне…
Пожилой джентльмен, профессор Ф. Г. Колокольников, поливал грядки в саду. Он ушел на покой много лет назад. За эти годы привычный уклад жизни смешался несколько раз, как цветные стеклышки в калейдоскопе. Люди в кожаных тужурках отменили Бога, и ему стало казаться, что зло — лишившись своего антипода в виде добра, — рассосется само собой. Арбалеты, сакральные сосуды, кресты и книги заклятий, спасенные им ради братства в лихие годы, остались никому не нужными и были сосланы на чердак.
Профессор же сменил мертвое, невостребованное знание на живую практику — увлекся выращиванием лекарственных трав. Дело требовало много времени и большой тщательности. Сейчас он с удовольствием возился в садике, но краем глаза заметил, как по пыльной аллее дачного поселка шагает стайка обычных юных дачников. Мальчуган в бриджах и сандалиях был его внук Николенька. Второго, в тельняшке, он тоже неплохо знал — внук молочницы Сычевой. По нареченному имени — Геннадий, в просторечье именуемый Гейко. Впереди компании шел вихрастый мальчишка в пионерском галстуке и синей рубахе с красной звездой — даже не верится, что это его крестник — Тимоша Гореев. Профессор хорошо помнил, как няня принесла его в церковь тайком от партийных родителей. Малютка лежал среди кружевных пеленок как чистый ангел! А вырос заводилой местных драчунов и забияк. Предпочитает именовать себя Тимур. «Откуда только пошла эта вульгарная, уголовная мода вместо нормальных имен пользоваться кличками? Надо полагать, от самого Ульянова-Ленина», — вздохнул профессор.
Четвертый молодой человек, повыше ростом, ему знаком не был, но очевидно происходил из приличной и интеллигентной семьи. В испанской пилотке на бритой голове, шелковой рубашке, светлых брюках и добротных, до блеска надраенных ботинках. Юноша нес в руках связку книжек и беззаботно насвистывал.
— Коля, ты далеко собрался? — окликнул он внука.
— На станцию, вожатого в Москву провожаем! — бросил мальчуган. Вся ватага прибавила шагу, поспешила свернуть на Зеленую улицу и скрылась из виду.
— Беда! Твой дед дома сидит! — вздохнул Гейко. — Как же мы возьмем альбом?
— Ничего. Подождем — у него сегодня ночное дежурство в амбулатории, заступает в двадцать два часа, — порадовал приятелей Колокольников-младший.
— Здорово! Тогда я с вами останусь, охота на карточках посмотреть, что за ферзь такой твой дядя, — рассмеялся Цыган. — Уеду на последнем, в двадцать три ноль-пять. Идет?
— Идет!
— Айда на речку?
— Давай!
— Погодите! Стоп! — Тимур остановился у крашеных ворот дома старухи Симаковой, помеченных красной звездой, — на этих воротах три дня как наш знак поставлен. Кто ставил?
— Я, — ответил Коля.
— Так почему же у тебя верхний левый луч звезды кривой, как пиявка? Люди увидят, смеяться будут! — Тимур вытащил из кармана алюминиевый тюбик с краской, аккуратно подправил и выровнял линию. — Взялся сделать — делай хорошо!
Обновленная звезда засияла во всей красе.
…Женька, зажмурившись, стояла посреди комнаты. Вдруг она вскрикнула — руку словно прижгли каленым железом, там, где был голубоватый шрам в виде лилии.
Дыхание перехватило от боли, она встряхнула головой и резко выдохнула:
— Извините, мне некогда — сестра велела прибрать в доме и запретила болтать без дела с посторонними.
— Я как раз по делу — спешному и очень важному, — рассмеялся сосед и поставил на подоконник обувную коробку, перевязанную атласной лентой. — К тому же я совсем не посторонний, а хороший знакомый твоей сестры. Ольга не будет тебя ругать, даже если я влезу в окно!
— Если вы знакомый сестры, пусть она вас и впускает!
Девушка распахнула окно — рама открывалась наружу — так неожиданно и сильно, что столкнула незваного гостя с подоконника. Потом резко захлопнула створку и отвернулась, нимало не интересуясь его дальнейшей судьбой.
Глава 11
Арман свалился куда-то вниз, рухнул в заросли крапивы и амброзии, вспугнув легкокрылых бабочек. Его костюм измялся и перепачкался. Старинная лайковая перчатка, пропитанная особым ароматическим составом знаменитого парфюмера Патрика, верой и правдой служившая ему, треснула по шву и разорвалась. Но спасла его от большой беды! Прикосновение крапивы к обнаженной коже вампира способно лишить его жизненной силы, парализовать на долгое время — нарядная коробка улетела в самые заросли опасной травы, так что о ней можно было забыть.
Арман брезгливо поморщился, отряхнул с пиджака налипшую травинку и направился к забору дачи. Он презирал несовершенство даже в мелочах — ему требуется срочно переодеться. Но вампира ждало неприятное открытие — пока он попусту тратил время на несговорчивую девчонку, дефектную пентаграмму успели исправить. Неведомая стальная рука заманила его сюда и захлопнула в ловушке!
Он прислонился к стволу дерева, где тень была самой густой, прикрыл веки.
«Что за страна такая? — думал он. — Что за дивная и непонятная страна, в которой никто не верит в душу, но все носят кресты, а медицинские профессора предпочитают скальпелю — деревенскую магию. Что за страна, в которой, сколько ни ищи, все равно не найти простых законов и прямых дорог; а есть одни только глубокие тайные ходы, которые не завалить, не заложить, не засыпать. Что за страна, где золото и деньги не значат ровным счетом ничего, где честные люди боятся милиции больше, чем воров; где добро можно делать только в глубокой тайне. Что за удивительная страна, где даже малые дети знают Великую Тайну Братства и крепко хранят ее от взрослых! Видно, предстоит мне не легкий бой, а смертельная битва…»
Арман печально посмотрел вверх — над его головой беззаботно шелестела листва, а еще выше плыли ватные облака. Горько, что проклятым заказан путь в небо, — он мог бы взмыть как красивый и сильный стервятник и с высоты посмеяться над ржавым дачным забором, вернув себе свободу.
Впрочем, чтобы перемахнуть забор, превращаться в птицу совсем необязательно — толстая ветка дерева, не ведавшего границ дачного участка, тянулась со двора на улицу. Можно было рискнуть и перебраться по ней над забором. Он подпрыгнул, уцепился за ветку, как за перекладину, и подтянулся. Пришлось изобразить среди листвы довольно рискованный акробатический этюд, но усилия того стоили.
Он снова свободен! Арман спрыгнул в мягкую пыль, и от него шарахнулась девушка в желтом платье с крупными черными горошинами.
— ОЙ! — взвизгнула девушка. Это была Ольга.
Арман отдышался и галантно приподнял шляпу:
Он снова свободен! Арман спрыгнул в мягкую пыль, и от него шарахнулась девушка в желтом платье с крупными черными горошинами.
— ОЙ! — взвизгнула девушка. Это была Ольга.
Арман отдышался и галантно приподнял шляпу:
— Какая неожиданность! Не скрою — весьма приятная!
— Неправда! — нахмурилась девушка. — Вы нарочно прятались в нашем дворе и ожидали меня. Потом забрались на дерево и перескочили через забор! Я все видела!
— Действительно… Мой секрет раскрыт, отпираться глупо… — Лишившись перчаток, он чувствовал себя крайне неуютно, но испытывать благосклонность судьбы, пренебрегая встречей, не собирался. — Простите, что напугал. Да, я ждал вас, Ольга…
— Зачем? — тихо спросила девушка.
— Вы хорошо играете, поете, у вас прекрасные, чистые глаза! Только вы одна можете меня спасти… — взял девушку за руку, но его пальцы были такими холодными, что Ольга неподдельно испугалась, прошептала:
— С вами случилось что-то ужасное?
— Нет. Но может случиться! — Арман выдержал драматическую паузу. — У меня нет аккомпаниатора… Я вас очень — очень прошу! Выступите со мной! Хотите, я на колени перед вами встану?
Он действительно опустился на одно колено, прямо в светлую, теплую пыль.
Из-под чужого дачного забора выскочила маленькая собачонка и залилась лаем при виде странной пары:
— Что вы, что вы — не надо! — Ольга растерялась, торопливо выдернула руку. — Я и так согласна, без колен!
— Видите, какая история — меня уговорили выступить в клубном концерте, отказываться уже слишком поздно, а здешний тапер не знает оперу Верди «Риголетто»! Смешно. Вы ее, конечно, знаете?
Ольга кивнула:
— Да, я разучивала… только на рояле…
— На рояле даже лучше!
— Но у вас баритон…
— Неужели я произвожу такое скверное впечатление? Неужели я хоть чем-то похож на потрепанного развратника-герцога? На пошлого человека с тенорком? — Арман рассмеялся, запрокинув голову и придерживая шляпу. Блеснул ряд белоснежных, ровных зубов. — Нет. Я пою исключительно заглавные партии!
— Вы будете петь арию шута?
— Да. Арию несчастного изгоя. Того, кто проклят, лишился любви и обречен на страдание. Всеми гонимого, презренного, — Арман взял Ольгу под руку, сделал вместе с нею несколько шагов к калитке и посмотрел ей в глаза, — очень одинокого существа!
— Хорошо… я знаю ноты и, пожалуй, смогу сыграть… Вы заходите за мной вечером, сейчас мне нужно идти… сестра одна дома! Я должна за ней присматривать…
Ольга положила руку на калитку, готовая вбежать во двор.
— Ваша сестренка такое милое дитя! — снова улыбнулся Арман. — Она сказала, что мы с ней некоторым образом знакомы?
— Говорила, я ее отругала!
— Напрасно. Очень забавная юная особа. Я ей говорю «ааа», она мне «бээээ». Боюсь, она зашвырнула коробку с туфлями, которую я оставил для вас, далеко в крапиву…
— На нее это похоже! — Ольга замешкалась у калитки, расставаться с соседом ей почему-то расхотелось, и она болтала без умолку: — Милое дитя, а носится — как вихрь враждебный. Заладила, что характер у нее такой же, как у отца. А чего там такой! Она залезла на крышу, спустила через трубу веревку. Я хочу взять утюг, а он прыгает кверху… у нее было четыре платья. Два — уже тряпки. Из третьего она выросла, одно я ей носить пока не даю. А три новых я ей сама сшила. Но все на ней так и горит. Вечно она в синяках, в царапинах. А она, конечно, подойдет, губы бантиком сложит, глаза голубые вытаращит. Ну конечно, все думают — цветок, а не девочка. А пойди-ка. Ого! Цветок! Тронешь и обожжешься.[16] Только что на трубе не пляшет, как натуральный черт! Вчера подралась с вашим племянником, сегодня отлупила палкой какого-то мальчишку из поселка!
«Вот кто нанес урон моим безмозглым приспешникам!» — Пестрый наряд Женьки мелькнул за стеклами дачи, Арман ухмыльнулся:
— Присматривайте за ней хорошенько, такой бойкой особе недолго попасть в дурную компанию!
— Придется опять посадить ее под замок! — Девушка пошла по дорожке к дому.
Арман долго смотрел ей вслед, затем глубоко вздохнул. Воздух уже стал прохладным и свежим — приближались сумерки.
Мальчишки пробирались через огороды прямиком к реке.
У берега сняли обувь, на ходу стащили одежду, шагнули с травы на горячий песок. Коля побежал первым, осторожно попробовал воду, оглянулся, крикнул приятелям:
— Холодная…
— Да ладно!
— Прыгнули!
Они разом с разбега бросились в реку. Тимур вынырнул, отбросил назад намокшие волосы, длинными саженками поплыл на другой берег — не угнаться!
Там можно было спрятаться: ивовые ветки склонялись к самой воде и шептались с грустными кувшинками. Ветер с полей доносил душный запах медовых трав. Вдруг в воздухе потянуло горьким запахом дыма — видно, неподалеку развели костер. Цикады тревожно щелкали в траве, напрягся и заскрипел старый мост над речкой. Солнце неумолимо клонилось к горизонту, стало алым, как кусок кумача.
Тимур закрыл глаза. Не было в вечернем воздухе ни сна, ни покоя.
Казалось, если подождать еще немного, то послышится цокот конских копыт, зазвенит сбруя, затрубят в горны сигнальщики, и он увидит, как неудержимой лавиной мчится через мост красная конница. Поскачет, развернув знамена, на главный бой, к далекому невидимому фронту…
Он что есть силы оттолкнулся ногами от берега и поплыл обратно. Выбрался из воды, когда ребята уже вовсю играли в «оживи покойника». Водил Гейко, ему завязали глаза, положили спиной на песок и дали в руки длинную палку — свечу. Этой палкой он вслепую отбивался от добрых собратий своих, которые, жалея лжеусопшего, пытались вернуть его к жизни, усердно настегивая крапивой по голым икрам, коленям и пяткам.
Конечно, стоило Тимуру выбраться из воды на песок, как дежурный покойник огрел его палкой по ногам под дружный хохот ребят. Даже овчарка, бегавшая следом за ребятами, звонко залаяла. В сердцах Тимур наклонился и стащил с Гейкиных глаз повязку:
— Ты чего?
— Дурацкая какая-то игра!
— Ничего не дурацкая, а очень старинная… это… обрядная! — обиделся Коля.
— Что в ней старинного? — Тимур отобрал у мальчишки пучок крапивы и закинул куда подальше в сторону заброшенного сада.
— В старые времена покойников всех подряд стегали крапивой, чтобы не схоронить кого прямо живьем, — объяснил Цыган. — Уснет, там, человек или приболеет. Потом проснется, ужаснется, кочевряжится, стучит. Только все без толку, гробик забит и землей присыпан!
— Ерунда. Бредни!
— Нет, Тимка, не бредни. Научный факт, — посерьезнел Коля Колокольников. — Называется — летаргический сон, я про него читал в энциклопедии. Людей сплошь и рядом хоронят заживо!
— А что потом будет с тем, кого заживо похоронили?
— Либо помрет — либо будет пить свою кровь и превратится в упыря…
— Ой… — Гейко раскурил папироску и передал рассказчику. — Страшно…
— Точно! У деда есть целая книжка про вампиров в революционном Париже. — Коля затянулся и продолжал: — Я чуть со страху не умер, пока читал! Тела раненых сбрасывали в общие могилы вместе с мертвецами, город очень быстро наполнился вурдалаками и оборотнями. Парижане трепетали от ужаса и боялись покидать дома после заката. Но отважным комиссарам Конвента[17] удалось изловить самого опасного вампира — маркиза Анре де Лакло Сангланта, по прозвищу Арман — ледяной поцелуй. Его заковали в цепи и ошейник с серебряными шипами, потому что вурдалаки очень боятся серебра, хотели предать революционному трибуналу и отправить на гильотину. Но нашлась невинная и чистая душа, которая одна во всем свете способна выпустить вампира из оков, и пожалела его… Возможно, он жив до сих пор…
Солнце сгинуло за горизонтом, небо стало тусклым и безжизненным, как засохшие цветы сирени. Черными молниями скользили по нему летучие мыши. С реки тянуло прохладой, песок быстро остыл, Тимур поежился:
— Подумаешь, книжка. В настоящей жизни никаких вампиров-упырей нет!
— …есть… они есть… есть… — зашептала вода, волна за волной накатывая на песок.
Компания перебралась на деревянные мостки:
— В книжке, понятное дело, любую ерунду можно написать. Читала нам учительша про «Графа Монтекристо». Как один французский фраер оборваться хотел с дома родного и десять лет копал подземный ход. Толку копать, если тюрьма на острове и кругом вода? Смешно, ей-богу, книжкам верить! — презрительно сплюнул в воду Цыган и перешел на взволнованный полушепот: — Упыри — другое дело, тут без обмана. Мне один жиган рассказывал. Его по малолетству, в угар НЭПа, словила на Москве облава. Вот посадили их всех не в милицейскую машину, как обычно, а в скорую помощь. Только на дверце рядом с красным крестом еще и капля крови была нарисована. Привезли в клинику. На воротах прямо указано «Институт крови». Привязали там каждого к койке, в вену иголки сунули, и давай из них кровь качать…