— Давай, — ответил он. — А чем?
Стоило прозвучать этому вопросу, как к ней вернулось желание оказаться в парке, в гуще деревьев, нагнуться, зарывшись пальцами в землю, и почувствовать, как он стягивает с нее трусы. Проигрывая это в мыслях, она поняла, что их уединение не будет полным, так что ему придется поторопиться и результат окажется для нее грубоватым — никаких расчетливых постельных манипуляций из программы обычного воскресного секса, просто совокупление, быстрое и жадное. И пусть прохожие идут мимо, стараясь не замечать их, не замечать, что в зарослях, в полутьме, мелькнуло что-то белое. Тогда у нее не будет этого ощущения изолированности. Поняв, что он кончает, она кончит в тот же момент. Потом выпрямится, одернет платье, пока он застегивает штаны, улыбнется ему — и прощай, унылая квартирная затхлость семейной жизни!
— Похоже, ты что-то задумала, Сара, — сказал он, беря ее под стойкой за руку. — Признавайся.
Она собралась с духом, наклонилась и шепнула ему.
— Я готов на все, — сказал он.
Но ее уже одолела робость.
— Если честно, не знаю, — сказала она. — А ты чего бы хотел?
Он предложил, перед тем как сесть на поезд, купить сэндвичи в ближнем магазинчике. Но этот чертов магазин! Ее от него уже тошнило. Они покупали там еду, сколько она себя помнила. Потом, выйдя из метро, она поняла, что они совершили ошибку. На то, чтобы запастись провизией для пикника, требовалось время, а его у них не было. Но если бы она отменила пикник из-за того, что им некогда запасаться едой, что бы у них осталось, кроме времени? И они убивали бы это время, пока не кончится вечер. И так вечер за вечером, пока не кончится жизнь. А весенний вечер мог вызвать у нее легкое помешательство, заставить думать, что у нее только два варианта — пикник или смерть. Джей шагал вперед с одеялом под мышкой, на пикник, который считал еще реальным, но тут она остановилась. Он заметил это не сразу. Обернулся, медленно пошел обратно к ней.
Он был просто не способен понять, чем этот день так уж отличается от других. Он не обращал внимания на ветерки и перемену погоды или считал, что все это в порядке вещей и тут, собственно говоря, нечего отмечать. Дай ему волю, он и сегодня проработал бы до самого вечера, подкрепляясь прямо за столом из пластикового лоточка, а после бегом кинулся бы встречать ее у кинотеатра, чтобы посмотреть вместе продолжение сиквела. Вернувшись домой, он свалился бы на кровать, словно все сегодняшние приключения измотали его до этого упоительного полуобморока. Она хотела быть другой, меняться к лучшему, но Джея полностью устраивала его нынешняя ограниченная личность.
Она приняла ряд ошибочных решений и теперь проследила эту цепочку в обратную сторону до самого начала. Дело было не в отказе от сэндвичей и не в том, что они сели на метро и поехали в Манхэттен в неудачный час. Не в том, что она покинула бриг, где обрела хрупкую гармонию с этим днем, и не в том, что по глупости разрушила эту гармонию в надежде добиться чего-то большего. Все началось с того, что она попросила его пораньше вернуться с работы. Именно это потянуло за собой все остальное.
— Чего ты? — спросил он.
Она чуть было ему не призналась. Она подавила свой страх и уже готова была выложить ему все, но вместо этого сказала:
— Спасибо, что согласился понести одеяло.
Он посмотрел на одеяло у себя в руках.
— Пожалуйста, — сказал он.
К тому времени как они нашли еду и добрались до парка, лужайки между деревьями уже накрыла тень. Когда они раскладывали продукты на одеяле, она еще смутно различала, что это он, но когда подошла пора сворачиваться, стало так темно, что его можно было принять за кого угодно.
Молли подняла взгляд среди общего смеха, когда Сара поспешно лавировала между дальними столиками. Потом она исчезла за ржавой железной шпалерой с гирляндами лампочек, которая служила оградой этому пивному бару на открытом воздухе.
— Джей? — сказала Молли.
Когда он догнал ее, она уже миновала целый квартал.
— Эй! — крикнул он. — Погоди!
— Все кончено! — вырвалось у нее. — Это конец!
— Что кончено? — спросил он, пытаясь ее удержать. — Да стой же ты! Стой!
Она перестала сопротивляться, прижалась к нему лбом и зарыдала. Ее слезы промочили ему рубашку. Заинтригованные картиной пожара в чужой жизни, прохожие огибали их и оборачивались посмотреть.
— Весна, — сказала она.
— Кончена? — Он отстранил ее от груди и взглянул на нее. — Сара, — сказал он, — весна только началась.
Он ошибался. Весна была лишь мгновеньем и пронеслась мимо, как тот ветерок. Затем обрушилось лето, жаркое и удушливое, как автомобильный выхлоп, а она знала, что не вынесет еще одного лета в городе. За ним наступит другое короткое мгновенье, когда листья поменяют цвет, а потом вновь начнется зима, бесконечная зима, и так она будет терпеть один мучительный сезон за другим, растрачивая время впустую, пока не грянет последний роковой час, к которому она, само собой, не успеет подготовиться.
— Скажи мне, что понимаешь, — взмолилась она. — Прошу тебя, Джей, скажи, что понимаешь. — Она помотала головой и снова уткнулась ему в грудь. — Мне страшно, жутко, — сказала она.
— Да что стряслось-то? — спросил он. — Какая муха тебя укусила?
— Что мы делаем? Ради чего мы сюда пришли?
— Куда?
— Что еще мы могли бы сделать?
— Ну, мы много чего сделали, — сказал он. — Сходили на пикник, теперь сидим с друзьями. С чего ты вдруг так расстроилась?
— Может, я зря делаю то, что делаю? — спросила она. — Или зря не делаю того, чего не делаю?
— О чем вообще разговор? — спросил он.
Она отказалась продолжать посиделки в пивной. И его тоже попросила уйти. Он распрощался с друзьями и заверил их, что все в порядке. Потом вернулся на тот угол, где оставил ее. Но она уехала на такси в Бруклин. Она собрала кое-что дома — свои таблетки, туалетные принадлежности — и часом позже уже сидела в квартире у Молли, опять заливаясь слезами.
Официантка подошла к ним в баре и проводила за столик в ресторане. Здания Пятьдесят девятой улицы вздымались за окном последними утесами делового центра; деревья Центрального парка отражались в их синих зеркальных поверхностях.
Ночь быстро высасывала из деревьев зеленое. Минуту спустя тьма точно сшила их вместе, и они стали единым целым. Желтые такси потеряли цвет и превратились в плывущие над землей огоньки. Все эти таинственные силуэты, тени, которые они подбирают и высаживают на обочине, — неужели им в этот час достается нечто драгоценное, упрямо ускользающее от нее? Она должна была что-то сделать.
— Джей, — сказала она, — знаешь, что я всегда хотела сделать в парке?
Он рассеянно ковырял этикетку на бутылке с пивом.
— Что?
— Наклонись, — попросила она. — Я шепотом скажу.
Официантка так и не вызволила их из тесноты бара. Они выпили на посошок и ушли. На улице, в тени парковой ограды, он спросил:
— Как насчет поужинать?
— Ага, — ответила она.
— Да или нет?
— Я сказала «ага».
— Где-нибудь здесь или поедем вниз?
— Все равно.
Они поймали такси. Это было лучшее, что можно вообразить: очередной ужин в Даунтауне. Как раз когда она открыла дверцу, из вестибюля вывалилась шумная компания поддавших незнакомцев. Они устремились куда-то в недра ночи. Ей захотелось бросить Джея с его одеялом и увязаться за ними в другую жизнь.
Джей захлопнул дверцу, и такси покатило прочь.
— Хочешь чего-нибудь конкретного? — спросил он.
— Нет.
Они остановились у входа почитать меню.
— Вроде неплохо, — сказал он.
— Замечательно.
— Я гляжу, ты не в экстазе.
— А надо быть в экстазе? Это же ужин, не бог весть что. Какая разница.
— Большая, если мы собираемся отстегнуть им сотню баксов, — сказал он. — За это надо хоть удовольствие получить.
— Как меня это достало, — сказала она, открыла дверь и вошла.
Это был итальянский ресторанчик с клетчатыми скатертями — вряд ли от него стоило ждать чего-то выдающегося. Да еще с кондиционерами! Вместо ветерка на них лился искусственно охлажденный воздух. Если бы Джей был рядом, она развернулась бы и ушла. Хозяева бросили вызов времени. Первый день весны — и они держали его за горло мертвой хваткой, дожидаясь, пока он перестанет сучить ножками.
Она попросила столик на двоих, затем повернулась и махнула Джею, приглашая его войти. Он не тронулся с места. Она прошла за официанткой к столику и села. Он мрачно взирал на нее через окно. Невероятно! Она взяла меню и стала его изучать. Так вот чем суждено было завершиться этому вечеру — убогой склокой в дешевой забегаловке, у которой столько же общего с пикником в парке, сколько у…
Она не заметила, как он открыл дверь. Он повысил голос, чтобы перекричать шум.
— Сама тут жри! — заорал он.
Она оторопело смотрела, как исчезает его голова и дверь медленно поворачивается на петлях. В первую секунду она была твердо намерена остаться, но люди оборачивались, чтобы на нее поглазеть, и ей стало стыдно. Она показалась себе такой потерянной, по сравнению с теми, кто сидел в маленьких уютных компаниях — среди друзей и любимых, свободный от гнетущей возможности иметь других спутников, мериться запросами, метаться в поисках лучшей жизни — и спокойно дожидался заказанных блюд, которые должны были прибыть в назначенный час с неотвратимостью судьбы!
Они покинули бар в возбуждении. Это было неожиданно. Это отвечало уникальности сегодняшнего вечера. Не просто любоваться парком издалека, восхищаясь его деревьями, и направляться прямиком к ним, в другую жизнь. В лифте она едва его узнавала. Он поглядывал на нее с улыбкой, какой она никогда раньше не видела. Этого было почти довольно, чтобы сбросить с себя груз долгой зимы и ее вымученной постельной возни.
С неба уже исчезли последние следы дневного света. В парк их привели серебристые шары старомодных уличных фонарей. Ее сердце взволнованно билось: где они этим займутся? Увидят ли их? Да и как это сделать — в авральном режиме или растянуть удовольствие, пощекотать себе нервы, заново насладиться дерзостью того, на что способны двое?
Они заходили все дальше и дальше в парк, пока не потеряли всякие ориентиры. Там они встали и огляделись по сторонам. Потом она взяла его за руку и потащила к черной купе деревьев.
Во время поцелуя он поспешно расстегивал штаны. Ей пришлось самой спустить трусы. Затем она повернулась, уперлась руками в землю и замерла в ожидании.
Ожидание затянулось.
— Тебе помочь? — шепнула она.
— Тс-с-с, — вдруг сказал он. — Слышишь?
— Что?
Он молчал.
— Джей!
— Лучше бы помочь, — сказал он.
Она повернулась. Через несколько минут снова уперлась руками в землю. И опять стала ждать.
— Не получается, — сказал он.
Она встала и отряхнулась.
— Ничего, — сказала она. Он быстро застегивал штаны. Она легонько потрепала его по голове.
Между ними была существенная разница — то, что он мог бы назвать ее непоседливостью, а она его благодушием, — которая не проявлялась, пока они не вступили в брак, или проявлялась лишь как возможность: покажется и сразу исчезнет. Ставя другому на вид его недостатки, часто в пылу ссоры, оба воспринимали это как неправдоподобные обвинения. Но если в ней и вправду кроется какое-то несговорчивое «я», которое можно прижать к стенке и обвинить, подумала она, то ему не хватает впечатлений, приключений, возможности совершить правильный поступок в правильную минуту. Оно не хочет просиживать жизнь дома или в кинотеатре.
Внезапно в ее мыслях произошел сбой. Она обвиняет его в предсказуемости — а сама? Вечер за вечером волнуется, как бы не упустить… чего? Она не знала. Чего-то, что она не могла определить, вечно маячащего прямо за гранью реальности. Как это, должно быть, утомительно для ее мужа! Он уже наверняка пришел к убеждению, что она никогда не найдет желаемого, мало того — что и искать-то нечего.
Ее больше не было рядом. Ему потребовалась добрая минута, чтобы это заметить. Он повернулся, затем медленно пошел обратно к ней.
Она взяла его за руку.
— Джей, — сказала она, — чем ты хотел бы сегодня заняться?
— Я думал, у нас сегодня пикник.
— А ты этого хочешь?
— Конечно, — сказал он. — А ты разве нет?
— Я слишком предсказуемая? Да, Джей?
— Потому что любишь пикники?
Он обнял ее одной рукой, и так они прошли остаток пути до парка. Перекусив, они улеглись на одеяле и снова заговорили о том, что пора бы обзавестись детьми.
Он был угрюм, когда они ехали в город и когда вышли из такси. Он угрюмо ходил за ней следом от ресторана к ресторану и угрюмо смотрел, как она изучает у дверей меню.
— Хочешь чего-нибудь конкретного? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
— Может, просто хочешь домой?
— Все равно, — сказал он. — Сама решай.
— Ну так я не хочу домой, — сказала она.
Она выбрала безобидный итальянский ресторанчик. Ей захотелось высказать ему свою досаду на хозяев, которые убивают первый весенний день кондиционированным воздухом, но она понимала, что он не в том настроении. В зале оказалось более шумно, чем она рассчитывала; к сожалению, это стало ясно только после того, как они сели за столик. Они перелистали меню, держа свои впечатления от ассортимента при себе. Наконец он опустил его на клетчатую скатерть поверх клетчатого одеяла, которое захватил ради пикника.
— Что будешь заказывать?
Он пожал плечами.
— Джей, — сказала она, — это не важно. Правда, не важно.
— Для тебя, может, и нет.
— Мне жаль, что я вообще это предложила, — сказала она.
— Зачем ты меня трогала?
— Что?
— Тебе обязательно надо было меня по голове потрепать?
Она уткнулась в меню. Неужели она и впрямь потрепала его по голове? Но у нее и в мыслях не было ничего плохого. Она просто хотела его утешить. Немного спустя она снова подняла глаза и заметила, что Джей напряженно смотрит в другой конец зала. Поглядев туда, она увидела за дальним столиком человека, который казался противоположностью ее мужа во всех отношениях — красивый и самоуверенный, он что-то весело рассказывал, а его спутники завороженно слушали. Это был самый обаятельный мужчина в Нью-Йорке. Уж он-то не оплошал бы там, в парке. В прикованном к нему взгляде Джея — мрачном, свирепом, полном зависти — ей померещился и оттенок чистого любопытства, задумчивости, желания. Он хотел быть этим человеком или по крайней мере кем-то на него похожим — властным, самодовольным, ненасытным. Он никогда не изменится, подумала она, но по-своему мечтает об этом, так же, как она всю жизнь мечтает стать кем-то другим.
Они ждали своего заказа в молчании, оба несчастные, лишние в этом оживленном местечке. Они ели быстро, но это затянулось на целую вечность. Когда вернулись домой, он сразу же лег в постель. Она вышла на бриг. Ее овеяло ветерком, но это не возымело никакого эффекта, и она поняла, что этот вечер кончился несколько часов тому назад, когда все, чего она хотела от мира, было вызвано на поверхность из глубин ее души. Пускай это длилось недолго, что за печаль? Отправляться на поиски чего-то большего было ошибкой. Если бы она просто сказала Джею о ветерке, поделилась с ним своим глупым мимолетным переживанием… Почему она этого не сделала? Вдруг бы он понял? Все последующее было даром, который она промотала.
Они вышли из парка и поймали такси. Времени оставалась еще уйма. Они поужинали, потом нашли бар и не спеша потягивали свои напитки. Разговаривали они мало.
— А ты точно этого хочешь? — спросил ее он.
— Я же тебе сказала.
— Знаю, но почему? В метро я думал, тебя не переубедить.
— Это то, чего хочешь ты, — сказала она.
Пора было идти. Она встала с табурета.
— Ладно, — сказал он. — Но для меня это никогда не было так уж необходимо.
— Я знаю, — ответила она.
— А то, чего хотела ты, — сказал он, — мы сделать не смогли.
— Я же сказала тебе, что это не важно, — ответила она.
Они вышли из бара и отправились в кино. Там они посмотрели продолжение сиквела, а затем поехали домой.