Внезапно борзая подняла уши, вслушиваясь во что-то, различимое пока что ей одной. Шерсть на холке вздыбилась. Неужели опять за старое? Альберт нахмурился, готовясь сделать Эос еще одно внушение, как вдруг понял, что заставило ее насторожиться. Это был звук. Лишний, посторонний. Звук, которому никак не место в королевской детской.
Вот лопочет двухлетняя Вики, звонко, как ручеек у стен замка Розенау. «Лэддл! Лэддл!» – так она называет гувернантку. Нет на свете ничего слаще, чем ее голосок. Когда родилась Кошечка, Виктория, виновато улыбаясь, пообещала, что следующим будет мальчик. А ее муж в тот миг согласился бы еще на дюжину дочерей, лишь бы они были такими же, как Вики. Нежными, словно сердцевина розового бутона… пахнущими молоком с корицей…
Но жена не обманула. Следующим родился мальчик – Альберт Эдуард, малыш Берти, наследник престола. Что это за мальчик! Спокойный, улыбчивый, он ловит каждое слово отца. Берти вырастет послушным сыном, отрадой родителям.
Годовалый Берти заливался веселым смехом, перекрикивая сестру, но звон детских голосов не мог заглушить гудение голосов взрослых. Кто-то переговаривался в детской, и переговаривался напряженно.
Шаги Альберта сделались тише, мягче. Подслушивать под дверь детской, конечно, моветон, но в прошлый раз он именно так вычислил няньку, посмевшую сказать, что принца с принцессой плохо кормят. Что, дескать, за еда такая, галеты да бульон? Где деликатесы? За свою дерзость дуреха поплатилась местом.
4
Альберт заглянул в приоткрытую дверь. В плетеном кресле у окна сидела леди Литтлтон – кругленькая, точно булочка, как всегда в опрятном платье и чепце. У ее ног возились Вики, посасывая коралловую погремушку, рядом ползал Берти, настойчивый, как майский жук. Вот он добрался до кресла напротив и вцепился в чью-то серую, расшитую вульгарными розами юбку – чью же?
– Я не ослышалась, мисс Тревельян? Вам требуется… предмет туалета его королевского высочества? – вопрошала статс-гувернантка.
– Ну да.
– А вы уверены, что нам не обойтись одним лишь зверобоем на подоконнике? И тем истыканным булавками овечьим сердцем, которые вы закопали в кадке с пальмой?
– Так было бы спокойнее, миледи.
Альберт открыл дверь пошире, хотя и так знал, кого увидит. Мало того, что негодница вновь забрела в его дом. Она еще и сидела! Сидела в присутствии принца крови – и это при том, что даже кормилицам было велено стоя прикладывать детей к груди. Видимо, поездка в королевском ландо, пусть и краткая, нагнала на девчонку спеси.
– Я прослежу за тем, чтобы обе колыбели ежедневно обмахивали Библией. Скажем, в восемь утра и в восемь вечера, после ванны, – придворная гувернантка во всех обстоятельствах сохраняла деловитость. – Четырехлистный клевер мы закажем в Ирландии, хотя не знаю, как скоро его привезут… Но это? Сомневаюсь, что его королевское высочество согласится на вашу просьбу. Всякого рода обряды ему не по душе.
– Понимаю, миледи, – улыбалась рыжая бестия. – Но если спрятать нижнее белье отца в изножье кроватки, никакая нечисть к ребенку не подступится. Так в народе говорят.
– Что ж, я попрошу его камердинера…
– Не утруждайте себя, миледи. Девушка может лично высказать мне все, что пожелает.
Рыжей хватило ума, чтобы вскочить и сделать книксен, но любезности припозднились. Ее стараниями детская напоминала шатер в цыганском таборе. Куда ни посмотри – наткнешься на амулет. Даже с кисейного полога над колыбельками свисали нитки бус. А в простенке между окнами виднелся обращенный вершиной вниз треугольник, состоявший из букв. В этой тарабарщине угадывалось слово «Абракадабра», начертанное углем прямо на обоях.
Принц ослабил шейный платок и сразу же почувствовал, как в голову ударила кровь. Невероятно! Эта дрянь прикасалась к его детям. Прикасалась пальцами, измазанными в соке ядовитых трав, учила Вики твердить галиматью, набивала головку девочки языческой шелухой. И все это – под носом у него, у отца!
– Как, вы побледнели? А я уж было подумал, что наглости вам не занимать – не всякая посмеет превратить детскую в балаган. И какую детскую! Вот это что? – Он шагнул к окну и двумя пальцами снял с гвоздя пучок сухих трав.
– Зверо-б-бой. Он защищает от…
– А это? – Он схватил холщовый мешочек, внутри которого что-то перекатывалось. – Тоже какое-то средство, годное лишь на то, чтобы пугать крестьян? Я еще понимаю, если бы ей поверили няньки, они простого звания, но вы, Литтлтон? Вы меня разочаровали. Будьте уверены, это происшествие не останется без последствий.
– Ее величество приказывали… – начала старушка, чуть не плача.
– Если маленькой шарлатанке удалось одурачить вашу королеву, вы, как леди ее двора, должны краснеть от стыда, а не плясать под ту же дудку!
Заходилась в лае Эос. Дети хватали гувернантку за ноги и ревели. Им никогда еще не приходилось видеть отца разгневанным, и он почувствовал укол стыда, но уже не мог остановиться.
Как же он ненавидел эту кликушу. Она здесь лишняя, она все испортит!
– Schande! Всю эту мерзость снять. – Он обвел рукой детскую – замусоренную, оскверненную. – Немедленно! А вы, Агнесс Тревельян, подите прочь, и чтобы духу вашего здесь не было! Вам все понятно? Держитесь подальше от моих детей! Появитесь еще раз, и я запру вас в тюрьме, пусть это и против всех здешних законов! Прочь!
5
Подгоняемая окриками, точно хлопками бича, Агнесс выскочила из детской. Где она, как сюда попала и куда ей теперь, девушка не имела ни малейшего представления. Голова шла кругом. Букли растрепались и липли ко лбу, застилая и без того затуманенный взор. Она прислонилась к стене, чтобы перевести дыхание, но вскинулась от лая борзой и, не разбирая дороги, помчалась по коридору. Все равно куда, лишь бы прочь!
Принимать решения она предоставила ногам, потому как думать уже не могла. В голове клокотала обида, точно варево в котелке миссис Крэгмор, и мутной пеной над ней вскипала ярость.
Почему, ну почему принц устроил ей такой разнос? И нет бы ей одной – милейшая леди Литтлтон тоже схлопотала нагоняй! А ведь обе они выполняли приказ королевы, которая, между прочим, властвует над всем, включая своего мужа. Он-то ей не соправитель, а всего-навсего консорт, а следовательно, никто. Выскочка из какого-то княжества, а уж задается! Помолчал бы.
Агнесс оглянулась, опасаясь, как бы он не расслышал ее мысли, уж очень громко они думались. Но погони не было. Долго еще принц будет бесноваться, срывая со стен плоды ее многочасовых трудов. До овечьего сердца, центрального элемента этой кропотливо сложенной мозаики, он тоже рано или поздно доберется. И тогда детская останется без защиты. Если злые духи захотят туда наведаться, то войдут беспрепятственно. Над принцем и принцессой, такими славными крошками, нависла угроза!
Выход напрашивался один: срочно отыскать королеву, пасть ей в ноги и взывать о справедливости, до тех пор, пока все амулеты не будут возвращены на свои законные места. А принц пусть у себя в Кобурге командует. Да что он вообще понимает в исконном английском волшебстве?
Выдохнув, Агнесс разжала кулак и посмотрела, что же у нее в руке, такое мягкое и шелковистое. Это была шелковая роза с подола ее платья. Отшвырнув бесполезное украшение, девушка задумалась. Чтобы отыскать королеву, придется вновь пройти мимо детской. А уж если она в третий раз попадется принцу на глаза, ей точно несдобровать. Такие, как он, грели руки у костров, на которых сгорали такие, как она.
Неужели нельзя спуститься вниз, избежав столкновения с консортом? Должна же в замке быть лестница для прислуги, и, пожалуй, даже несколько. Агнесс лихорадочно огляделась. Хоть бы один лакей поблизости! Но дворцовая челядь, видимо, проявила благоразумие и ретировалась при первых звуках грозы, оставив коридоры под присмотром гулкого эха. Спросить дорогу было не у кого.
Разве что постучаться в ту дверь, из-за которой доносился тихий плеск? Напрягая слух до предела, девушка подкралась к ней и замерла в нерешительности. Да, в комнате кто-то был. Сквозь журчание воды слышалось невнятное бормотание, становившееся то громче, то тише, но не терявшее своей монотонности. Уж не принимают ли там ванну, подумала Агнесс и тут же взмолилась, чтобы ванна была для ног.
Потому что войти все равно придется. С восточного конца коридора к ней, оскалившись, летела тонконогая борзая. Мышцы на груди псины вздымались, зубы кусали воздух. Запаниковав, Агнесс подергала за ручку, но дверь не поддавалась. Древесина, словно набухшая от влаги, со скрипом терлась о камень. Тогда Агнесс что было сил рванула дверь на себя и, не глядя, ввалилась в комнату. Лай в коридоре звучал теперь глухо, а потом по непонятной причине превратился в скулеж. Вскоре и подвывания затихли, но девушка не спешила выходить. Нужно хотя бы дыхание перевести, а то попадает из одной переделки в другую!
Прищурившись, она осмотрелась в новом помещении. По всей видимости, это одна из гостевых комнат. Единственным источником света служил зазор между гардинами. В полутьме проступали контуры кровати под балдахином, виднелся туалетный столик с черным провалом зеркала, а старомодный громоздкий предмет в углу, по всей видимости, был гардеробом.
Перед занавешенным окном стояло кресло, в котором и располагался источник звуков. По овальной спинке струились волосы, длинные и седые, и Агнесс не сразу поняла, кто перед ней – джентльмен или дама. Но кто бы это ни был, внезапное вторжение не произвело на него должного эффекта. Человек в кресле даже не обернулся. И лишь когда в его бормотании начали появляться слова, точно комки подгоревшего овса в каше, Агнесс поняла, что имеет дело с джентльменом, причем пожилым. Голос был скрипучим, старческим.
– Сплиш-сплаш, волны бьют о ступени. Вода поднимается, поднимается вода, – бубнил он. – Вода повсюду, и не видно уж ни Лондонского моста, ни купола Святого Павла, только грязная, вонючая вода. Во-дааа. Вооо-да.
– Простите, сэр, что я к вам вот так, без стука, – неловко начала Агнесс. – Вы не подскажете…
Он встал и обернулся к ней – большой и грузный. Вскрикнув, девушка отступила.
Смутил ее не костюм джентльмена, состоявший из ночной сорочки, поверх которой, уж непонятно зачем, болтался какой-то орден на золотой цепи. Страх внушало его лицо. Оно казалось не просто опухшим, а как будто состояло из мешочков с жиром, и они дрябло колыхались, когда он тряс головой. Нижняя губа отвисла, обнажая желтые зубы, искрошившиеся почти до десен. В затянутых бельмами глазах подергивались голубоватые зрачки. И хотя его лицо было одним из самых омерзительных, которые ей доводилось видеть, в его чертах мерещилось что-то знакомое. Где она видела этот крючковатый нос?
Старик повел головой, вслушиваясь в шелест юбок. Он был слеп.
– Эмили? Это ты? А?
Стараясь двигаться как можно тише, девушка продолжала пятиться и замешкалась, лишь когда, прямо у нее на глазах, незнакомец прошел сквозь кресло. На душе сразу полегчало. Для человека он был невообразимо уродлив, но в мире духов свои эстетические каноны, и в них он пока что вписывался. Вот бы он еще и стоял на месте, а не пытался нащупать ее отекшими руками.
– Вода поднимается, детка. Воо-даа, – приговаривал он. Орден подпрыгивал и хлопал по грязному полотну сорочки. – Но ты не бойся, я тебя спасу. Да, спасу! Дай мне свою лапку, мое сокровище, и я отведу тебя на крышу.
Не отзываясь на его посулы, Агнесс скользнула к двери. Никуда она с ним не пойдет. От обитателей Виндзора добра не жди, это и так ясно. А от этого господина еще и несет, как из сточной канавы на рыбном рынке.
Призрак все шарил по воздуху, но, так и не поймав ее, топнул ногой и проревел:
– Эмили?! Нет, ты не Эмили! Моя девочка всегда мне верила. Да, вот так. Сомневаться в моих словах равносильно измене. Или ты тоже из этой шайки пройдох? Тебя подослали доктора? Чего молчишь, оглохла, дрянь? Ничего, сейчас ты мне за все ответишь!
Он подался вперед, заколыхавшись, как огромная медуза, но Агнесс уже выскочила в коридор и бросилась вправо. За ее спиной словно вихрь возник. Оглянувшись, она увидела, что он несется вслед, широко расставив руки. Взгляд вареной рыбы ничего не выражал, но рот кривился, выплевывая: «Воо-даа… даа…»
Вопрос о том, как проложить маршрут мимо детской, более не тревожил Агнесс, а встреча с консортом вдруг показалась желанной. Но коридор снова был пуст. Агнесс летела сломя голову, как вдруг взгляд ее зацепился за темневший в стене проем. Девушка бросилась к нему, не успев подумать, что на узкой лестнице схватить ее будет, пожалуй, еще проще. Туфельки заскользили по истертым ступеням, несколько раз она чуть не теряла равновесие. Добежав до первого этажа, отдышалась, но услышала лишь стук своего сердца. Билось оно громко и часто, как церковный колокол во время пожара, и каждый удар отдавался в животе.
Кажется, обошлось. Призрак не стал ее преследовать. Видимо, спускаться в помещения для слуг он считал ниже своего достоинства.
Обессиленная, роняя на ходу шелковые розы, Агнесс поплелась к черному входу. Плечом надавила на дверь и чуть не вывалилась на крыльцо. Только тут она поняла, каким же затхлым был воздух в замке. Пожалуй, в словах принца есть зерно истины, и миазмов действительно стоит опасаться, хотя, конечно, не в первую очередь – встречаются тут явления и пострашнее.
Оттянув воротничок, Агнесс вдохнула полной грудью. После недавнего дождика пахло землей и мокрой пылью, а еще картошкой с неразгруженной телеги и разбросанной по двору отсыревшей соломой. Агнесс окинула взглядом двор, прикидывая, в какую сторону идти, как вдруг сдавленно вскрикнула. Схватилась за ручку двери, но замша скользила по мокрой меди, и тогда девушка прижалась к стене. Шероховатые плиты царапали ей спину, но Агнесс не смела пошевелиться. Ну и дела! Между молотом и наковальней!
У забора широко разлилась лужа, но отражались в ней лишь две бочки и коновязь, а не стоявшая перед ними фигура в рясе. Монах откинул капюшон и, причмокнув толстыми губами, посмотрел на Агнесс.
Глава седьмая
1
«А он – ее», – поджаривая тост у камина, повторял мистер Линден, чувствуя, что с каждым разом злится все сильнее.
Проклятье! Столько раз он зарекался иметь дело с власть имущими! И хотя палата общин состоит из прощелыг, подкупивших избирателей бочонком эля, а палата лордов – из напыщенных кретинов, чьи мысли крутятся вокруг вальдшнепов, гончих и нового седла, попадаются в правительстве люди неглупые. Вот как тот же Мельбурн. Как раз они-то знают, что самые жестокие надсмотрщики выходят из лачуг рабов, а лучшие сыщики когда-то хлебали с ворами из одной миски. Из полукровки тоже получится ценный сотрудник. Начнется все не сразу. Сначала его натаскают на тех, кого он и сам не прочь истребить, а уж потом начнут спускать на всех подряд. И тогда одна часть его природы должна будет перебороть другую, или же его разорвет надвое…
От скрипа колес он вздрогнул. Оставив тост обугливаться на каминной решетке, подошел к окну и кивнул Чарльзу, чтобы не загораживал вид. У обочины остановился экипаж, из него едва не вывалилась Агнесс. Визит в королевскую резиденцию не пошел ей на пользу. Шляпки на ней не было, а рыжеватые локоны растрепались так, будто она добрых три часа плясала на празднике урожая. Цветник на подоле тоже изрядно поредел. Минуту спустя она уже стояла в дверях гостиной. Руки скользили по корсажу, словно она пыталась водворить на место сердце. Взгляд был загнанный.
Мистер Линден счел нужным отвесить ей глубокий, исполненный почтительности поклон, каким и следует встречать особ, вхожих в придворные круги.
– Дитя мое! Как счастлив я, что королева не завербовала тебя во фрейлины. Стань ты леди опочивальни, в один миг забыла бы пожилого йоркширского родича…
– Полно вам насмешничать, сэр! У меня такие новости! Такие!
– Ты видела призрака? – спросил Джеймс, сменив насмешливый тон на серьезный.
Чарльз тоже высунулся из-за гардины и, готовый внимать увлекательной истории, сунул за щеку марципан.
– Двух! Один был монахом, но это полбеды. Второй-то оказался еще страшнее.
Ничего не скажешь, отпустил воспитанницу почаевничать с государыней! Мог бы и догадаться, что привидения Виндзорского замка полчищами слетятся к Агнесс, и весело провести время за городом у нее не получится в принципе.
А как в замке не быть призракам? Не мог же там не задержаться дух того, для кого резиденция стала личной психиатрической палатой? При жизни он любил гоняться за фрейлинами, которые разбегались от него с истошным визгом. Один Господь ведает, на что он способен после смерти. Вот кого следует кнутом гнать из этого мира в следующий, раз уж он посмел напасть на Агнесс и лишить ее душевного покоя.
– Чтоб мне весь век давиться итонской овсянкой, если второй дух – это не фермер Джордж! – авторитетно заявил Чарльз.
– Кто-кто?
– Твой непочтительный кузен имеет в виду Георга Третьего, – пояснил Джеймс. – Его прозвали фермером за то, что он слишком въедливо интересовался сельским хозяйством. В Виндзорском парке он держал несколько ферм. Деловитый был государь.
– Тоже мне государь! – скривился юный лорд. – Хорош король, которого привязывают к стулу! Говорят, врачи его лупили почем зря, чтоб не плевался и не орал непристойности. Психопат, как и все ганноверцы.
От его речей у Агнесс вспыхнули щеки.
– Умоляю, Чарльз, не обобщай так! Ведь наша королева его внучка! А она сама доброта и любезность, так радушно меня принимала.
– Агнесс права. Или прекратишь нести крамолу, или я спущу тебе шкуру, а Агнесс обошьет ее канителью. Не отдавать же тебя, в самом деле, палачам.