Заговор призраков - Екатерина Коути 18 стр.


Хозяин развалился в глубоком кресле у окна, вытянув больную ногу на скамеечку. Несмотря на поздний час или же, вероятнее, отдавая ему долг, Мельбурн был одет в безукоризненно отглаженный фрак, бордовый галстук и жилет с золотыми разводами, очевидно модный. Внушительные бакенбарды резко темнели на фоне мучнисто-бледного лица. Видимо, старый бонвиван успел их подкрасить. При виде гостей он приветственно закряхтел, но подниматься, конечно, не стал – удар давал о себе знать.

– Ба, мистер Линден, мисс Тревельян! Какими судьбами? Пришли скоротать ночь за беседой и обильными возлияниями или же вы по делу?

– По делу, – отрезал Джеймс, подзывая Агнесс, которая озиралась в непривычной для себя обстановке и в целом держалась скованно, как и подобает хорошо воспитанной девице.

Краснея перед вельможей, она рассказала о своих приключениях. Милорд слушал ее очень внимательно. Даже левая, неподвижная часть его лица ожила: густые брови хмурились, на пухлых скулах ходили желваки. Наверное, так же напряженно, подавшись вперед, он выслушивал доклады на заседаниях кабинета министров. Когда же Агнесс дошла до эпизода, поражавшего ее своей значительностью – до кружевных манжет, – лорд с досады саданул по столу.

Чайные приборы, расставленные на пунцовой скатерти, подскочили и возмущенно тренькнули. А кстати, зачем тут все эти чашки, блюдца и пустой молочник? В кабинете джентльмена уместен скорее графин с кларетом…

– Каков подлец! – кипятился лорд Мельбурн. – Одно дело Лондон, где и так каждой твари по паре. Тут вам и оборванцы, и беглые подмастерья, и прочий сброд, к которому питает такую приязнь мистер Диккенс!.. Экхмм… Как тут не быть привидениям? Так нет ведь, оказывается, и Виндзор ими кишмя кишит, как ирландская гостиница клопами. Мистер Линден, вы-то куда смотрите? Уж изловите супостата, сделайте нам всем одолжение.

– Всенепременно, – заверил его Джеймс, и от него не укрылось, что премьер вздрогнул. Такой готовности он не ожидал. – Но для начала я хотел бы кое-что проверить, – добавил мистер Линден, присаживаясь. – В нашей домашней библиотеке была книга о Клубах Адского Пламени, а в ней гравюра, изображавшая одного из так называемых братьев. Довольно известная гравюра. Я обошел всех лондонских книготорговцев, но никто не смог ее найти. Не в Линден-эбби же за ней посылать.

– Как же, помню, – отозвался лорд. – В свое время такими гравюрами приторговывали все печатные лавки. А уж чем простонародье к витринам приманивали – Боже правый! Мисс Тревельян, дружочек, если вас не затруднит, подайте мне альбом вон с той полки. Левее, левее. Да, вот этот, в алом сафьяновом переплете. Кажется, необходимый нам артефакт находится здесь.

Гравюра отыскалась, но не сразу. Сначала Джеймсу пришлось пролистать с полсотни плотных листов, между которыми были вложены разные гравюры, акварели, аккуратно вырезанные иллюстрации из старых книг. Встречались там разные сюжеты, однако общая, довлеющая над всей коллекцией тема стала ясна странице к десятой. Джеймс едва удержался, чтобы не захлопнуть альбом. Наверняка в Итоне Чарльз видел и более вопиющие сцены насилия человека над человеком, подумал пастор, но гадливости от этой мысли не убавилось.

Острый локоток Агнесс давил ему на плечо. Девушка с любопытством рассматривала картинки и в простоте своей не понимала, какого рода удовольствия предпочитает почтенный вельможа. Что ж, пусть невинность станет ей щитом. Тем не менее лорду Мельбурну он послал уничижительный взгляд, словно тот был фермером, ввалившимся в церковь с бутылкой под мышкой. Вот ведь старый греховодник! Мог хотя бы предупредить.

– Ой, на этой картинке женщину кто-то бьет, – всплеснула руками Агнесс. – И на этой. Бедняжка.

– Это ничего, мисс Тревельян, – хохотнул Мельбурн. – Женщины как раз и созданы для того, чтобы их шлепали… иногда. Так они вызывают больше сострадания.

С невероятным облегчением Джеймс поднял лист тончайшей рисовой бумаги, под которым таилась искомая гравюра.

С первого взгляда казалось, что изображен на ней монах, склонивший колени в молитве. Лишь оправившись от первого шока, зритель начинал воспринимать и другие детали гравюры: кружевной воротничок и манжеты «монаха», его нимб, похожий на полумесяц с недоброй усмешкой, раскрытую перед ним книгу, которая никак не могла быть часословом. Вместо тонзуры – грива черных волос, вместо печати набожности на челе – усмешка полных, чувственных губ. И взирал монах не на распятие, а на развалившуюся перед ним миниатюрную девицу. Та была в костюме Евы. Одну руку она завела за голову, потягиваясь в истоме, а где была другая рука, пастор предпочитал не знать.

За его спиной громко ахнула Агнесс.

– Да, это он! Тот самый призрак!

– Похоже, мы нашли нашего злодея. Это сэр Фрэнсис Дэшвуд в образе святого Франциска. Сэр Фрэнсис был председателем Клуба Адского Пламени, действовавшего в Лондоне в прошлом веке. Точнее, аббатом, потому что члены клуба собирались в Медменхеме, в бывшем аббатстве. Там они рядились в монахов и насмехались над церковными ритуалами. Отсюда и кружева под рясой вместо власяницы.

Говоря это, он пристально смотрел на Мельбурна – уж не забегают ли глаза под клочковатыми бровями. Но если бывший премьер и был замешан в этой истории, виду он не подал. И немудрено – баталии в парламенте закалили его волю. Лорд Мельбурн не был блестящим политиком, но чего-чего, а выдержки ему было не занимать.

– Что ж, меня не удивляет, что после смерти братья не оставили старые повадки. При жизни они… кхмм… весьма неплохо уживались со своей темной стороной.

– С чем? – переспросила Агнесс. Вигский выговор ставил ее в тупик: слово «темный» в устах Мельбурна звучало как «теоуммный».

– У каждого из нас есть своя темная сторона, мисс Тревельян. И она же есть у нашего мира. Ее составляют фейри и иже с ними. – Он вежливо кивнул мистеру Линдену, как и следует, когда упоминаешь кого-то в разговоре. – Но хотя они темная сторона цивилизации, это не означает, что их надобно истреблять… Гм-м… Точно так же, как не следует выкорчевывать пороки из души, потому что там может вообще ничего не остаться. Зачем выплескивать дитя с крестильной водой? Нет, с темной стороной можно ужиться. Можно сохранить баланс.

– Во всем-то вы правы, милорд, кроме одного – братья из Медменхема не сохраняли баланс, – возразил Джеймс. – Ни в жизни, ни после нее. Темная сторона составляла всю их суть. Ходили слухи, что они продали душу дьяволу, и, судя по всему, так оно и было. Мы имеем дело с очень опасным противником.

– Что же вы теперь намерены предпринять?

«Так я вам и сказал».

– Об этом мне еще предстоит подумать. Пока же я намерен попросить у вас чашечку чая. Тем более что все нужное для чаепития уже на столе.

Лорд Мельбурн позвал экономку, ту сумрачную йоркширку, что отперла им дверь. Выслушав его распоряжение, она покачала головой, но повиновалась. Следующие десять минут лорд Мельбурн, переключивший все внимание на Агнесс, развлекал ее светской болтовней. Виг до мозга костей, он не стерпел бы, чтобы дама томилась от скуки. Его доброжелательная, хотя и несколько однобокая улыбка растопила ее скованность. Скоро Агнесс уже хихикала, слушая анекдот за анекдотом, да и Джеймс поневоле втянулся в беседу. Рассказчиком Мельбурн был превосходным. Память его напоминала бездонный колодец, из которого он мог начерпать историй на любой случай и любой вкус.

Трогательно приоткрыв рот, Агнесс ловила каждое слово. Должно быть, точно так же премьеру когда-то внимала королева, едва перешагнувшая порог детской. Слушала и не могла поверить, что все эти сокровища принадлежат ей. Кладовая ее памяти, где пылились вырезки из учебников да материнские наставления, наполнялась восхитительными пирожными, и начинкой в каждом была тайна, и вкушать их можно было до бесконечности. Виктория была голодна, а он накормил ее досыта. И тогда она полюбила своего нового друга так пылко, что напрочь забыла о приличиях и своим поведением дала повод для пересудов.

Неужели все это в прошлом? Нельзя же просто так выкорчевать память о друзьях? Корни дружбы залегают глубоко. Они пускают ростки, даже если над землей не осталось и пня. Оглянешься вокруг – и видна поросль, зеленая, как надежда и волшебство.

«Она не забыла его. А он – ее». Так можно сказать и о них с Лавинией.

На анекдоте о том, как Георг IV не пускал на коронацию свою жену, в кабинет вернулась экономка. Она грохнула поднос с такой силой, что из чайника выплеснулась заварка. Сочтя книксен излишеством, молча развернулась и ушла. Агнесс вскинула брови. Вот так бесцеремонность! И при таком знатном господине! Ее замешательство не укрылось от проницательных глаз милорда.

– Я редко отчитываю слуг, – посмеиваясь, объяснил он, когда Агнесс поднесла ему чашку. – Иначе мне пришлось бы разговаривать с ними, а от этого они начинают слишком много о себе мнить.

На анекдоте о том, как Георг IV не пускал на коронацию свою жену, в кабинет вернулась экономка. Она грохнула поднос с такой силой, что из чайника выплеснулась заварка. Сочтя книксен излишеством, молча развернулась и ушла. Агнесс вскинула брови. Вот так бесцеремонность! И при таком знатном господине! Ее замешательство не укрылось от проницательных глаз милорда.

– Я редко отчитываю слуг, – посмеиваясь, объяснил он, когда Агнесс поднесла ему чашку. – Иначе мне пришлось бы разговаривать с ними, а от этого они начинают слишком много о себе мнить.

Но Джеймс догадывался, чем на самом деле вызвано недовольство старой служанки. Кому-то же придется приводить комнату в порядок после того, как здесь появится еще один гость. Вернее, гостья. Ради встречи с ней он выбрал именно эту ночь.

Джеймс пригубил чай и чуть поморщился.

– Хороший чай, но дешевый фаянс портит его вкус. Неужели у вас не нашлось сервиза получше? – Он поднял чашку, разглядывая донышко. – Или всю посуду с гербами она уже успела перебить?

На миг ему показалось, что лорда хватит новый удар, уж слишком громко, со свистом, он втянул воздух, и от лица отхлынула кровь. Но то была лишь минутная слабость.

– Как вы догадались… эмм-э… про нее?

Голос лорда был ровным, и лишь дрожание руки, когда он оглаживал бакенбарды, свидетельствовало о пережитом потрясении. Мистер Линден попытался вызвать в себе сочувствие к старику, но не смог. Уж слишком они с Мельбурном были похожи.

А к себе он не испытывал ни малейшего сострадания. Только злобу.

– Вы думаете, сэр, что только вам позволено ворошить чужое прошлое?

– Вы не ошиблись, мистер Линден. Как не ошибся и я, поручив вам расследование этого дела. Ум ваш остер.

Мельбурн тоже взял со стола чашку, словно поднимал за хвост дохлую крысу.

– Однажды… мхмм… Каро перебила посуды фунтов на двести, а после так раскаивалась, что торговалась с молочником из-за сыра – хотела проявить себя хорошей хозяйкой. Зачем повторять былые ошибки? Она безумна. Что ей стоит вообразить роскошный Веджвуд вместо этого чертова фаянса? Ведь и про нашего сына она говорила, что он изящно изъясняется по-французски, хотя он едва мог нацарапать свое имя и забывал чистить зубы по утрам. Наш сын Август родился идиотом, мисс Тревельян… Эм-хм… я, право же, не знаю, зачем все это вам рассказываю.

– Кого вы имеете в виду, сэр?

– Как это – кого? Леди Каролину Лэм, мою дражайшую супругу. Покойную. Сегодня день ее рождения, и я просто жду не дождусь, чтобы поздравить ее с сим знаменательным событием. В эту ночь она всегда меня посещает. Я загодя даю слугам выходной. При жизни она, бывало, гонялась за прислугой с кочергой… гм… не хотелось бы так рисковать. С последними лучами солнца старая матушка Симкинс накрывает на стол и уходит к себе. Небеса благословили ее не только тугоухостью, но и равнодушием, посему она не задает лишних вопросов, когда поутру я зову ее прибрать в кабинете.

– Миледи появится в полночь? Так эффектнее, – предположила Агнесс.

– Вы правы, Каро всегда была любительницей дешевых трюков… Сколько сейчас времени? Я, знаете ли, не держу часов, меня раздражает их тиканье.

Чашки на столе треснули одновременно. Чайник, сахарница и молочник последовали их примеру минутой позже. Запятнанная скатерть поползла по столу, словно ее тянули за угол, но остановилась прежде, чем посуда посыпалась на пол.

– Я знаю, что ты можешь видеть нас, милое дитя, – произнес тихий, хрипловатый женский голос.

4

Воздух задрожал, как в часы полуденной жары, и рядом со столом появилась невысокая, весьма миловидная леди. Выглядела она изможденной, глаза ввалились и лихорадочно блестели, губы потрескались, и она беспрерывно стискивала и теребила пальцы, то и дело принимаясь ковырять кожу возле ногтей, и без того покрасневшую и опухшую. Каролина была коротко острижена. Хотя Джеймс знал, что в начале века леди носили подобные прически, все же знать – одно, а видеть – другое. Впечатление было отталкивающим. К тому же волосы поредели, выглядели свалявшимися и сальными.

Стрижка довершала образ безумия, и даже сияние темно-лилового муарового платья и мерцание бриллиантов в серьгах не улучшало впечатления. Перед смертью леди Каролина Лэм выглядела прескверно, и кончина отнюдь не пошла ей на пользу.

– Я умею прятаться от таких, как ты. Меня научили. Даже ясновидящие не увидят меня, пока я не захочу. Я знаю, как прятаться от людей. Никто не нарушит моего уединения, пока я не пожелаю, – прошелестела призрачная дама, обращаясь к Агнесс. – А если бы тебя здесь не было, девочка, я бы сделала так, чтобы эти чашки взорвались, и джентльменам за столом пришлось бы уворачиваться от осколков. Я бы устроила небольшой ураган из чая, фаянса и серебряных ложечек…

Последние слова были произнесены с нескрываемым сожалением об упущенной возможности. Однако на Агнесс леди Каролина смотрела с симпатией и вроде бы даже с жалостью.

– Сегодня я этого не сделаю. Если бы за столом были только джентльмены… О, я бы показала им чудеса! Но я не хочу, чтобы осколок задел твое милое личико. Тебе еще предстоит настрадаться, слезы смоют красоту и свежесть, и не я стану виновницей того, что отражение в зеркале перестанет тебя радовать. Не я… Он, – леди Каролина Лэм кивнула на Джеймса. – Но я все равно тебе завидую. Тебя ждут не только страдания, но и наслаждение. Ах, какое упоительное наслаждение тебя ждет, когда он, наконец, решит взять тебя к себе в постель…

– Каро, – с усталым укором произнес Мельбурн, без надежды увещевать покойную супругу, а всего лишь переводя ее внимание на себя.

Леди Каролина взглянула на него и зло поджала губы. Осколки чашки на столе взлетели и закружились, распадаясь мелкие и острые кусочки. Милорд отмахнулся от них, как от назойливых насекомых.

– Ты никогда не понимал. Ты ничего не мог. Ты даже желать по-настоящему не умел. И удержать свое… ты не умел тоже. – Голос леди Каролины взмыл от тихого шелеста к пронзительному визгу. – Ты не пожелал удержать свое! Свою женщину! Ты мог только изображать терпение и добродетель! И все сочувствовали тебе: ах, бедный Уильям Лэм, он настоящий джентльмен, он не бросил жену, несмотря на ее позор и безумие, несмотря на то, что она способна рожать только мертвых младенцев и слабоумных! Он простил ей измену! Он оставался с ней до конца, сидел у ее смертного одра! Благородный Уильям Лэм! Бессильный, ничтожный, убогий Уильям Лэм! Лицемер.

Каролина резко отвернулась от мужа, словно потеряв к нему интерес, скользнула к Джеймсу, склонилась к нему и жадно вдохнула аромат его волос.

– Аромат леса и похоти. Я научилась отличать вас по запаху. От вас всегда пахнет так, что невозможно устоять. Вы сами по себе соблазн, даже когда не пытаетесь соблазнить. Но от вас, преподобный, пахнет зимним лесом и холодом.

Джеймс отшатнулся. Ему почудилось, что на ее лице, словно оттиск камеи на горячем воске, проступили иные черты.

…Лавиния. Белокурые волосы волной упали на плечи, переливаясь в лунном свете. Лавиния схватила одну прядь и дернула так, что натянулась кожа на виске. В руке что-то сверкнуло, и тугой локон упал, рассыпаясь на отдельные волоски. За ним последовал другой. Лавиния кромсала волосы бритвой, прядь за прядью, а когда их больше не оставалось, поднесла нож к груди…

Мгновение – и наваждение развеялось. Только призрачная дама кружила перед ним, источая ароматы склепа и платяного шкафа, где годами отсыревали шелка и нити плесени вплетались в кружево.

– А от него пахло апрельским ветром, юной травой. Мой поэт. Вы же слышали сплетни о нас? Все слышали. Все слышали, как я переоделась в пажа, чтобы бежать за его каретой. Как я пыталась покончить с собой ради любви к нему. Моя любимая сплетня – о том, как я явилась на маскарад полуобнаженной! Даже жаль, что на самом деле я ничего такого не сделала.

Леди Каролина кокетливо улыбнулась и вдруг помолодела, ее кожа разгладилась, появился нежный румянец, и даже подстриженные волосы легли чистыми шелковистыми колечками.

– Но было много другого, что я вспоминаю с блаженством и болью. Вы ведь думаете, что я осталась неупокоенным духом, потому что умерла в безумии? Или потому, что была неверной женой и меня тяготит мой грех? Ничего меня не тяготит, кроме смерти… Моей и его… Кроме вечной разлуки.

Без прелюдий, она упала на колени и разрыдалась в голос, завывая, как раненое животное. Вцепилась в свои короткие волосы, раскачивалась из стороны в сторону. Дорожки слез прожгли на ее лице борозды, и плоть начала распадаться, истлевать на глазах. Оставалось радоваться, что закрытое платье с длинными рукавами не позволяет разглядеть, что происходит с ее телом.

– Я никогда его не увижу! Если бы я верила, что такие, как он, уходят в ад – я пошла бы за ним в ад. Но говорят, что у них вовсе нет души, и нигде мне его не встретить, ни на единый миг, и все, что осталось мне – моя память. Вспоминать, как все было, каждое свидание, каждый поцелуй, каждое прикосновение. Но от воспоминаний так больно, ведь приходится помнить и все остальное: как он меня отверг и как я потом его предала. Он не виновен, это всего лишь его природа, соблазнять и забывать. А я виновна перед ним.

Назад Дальше