Кукла пробудилась, вышла на дорогу, побрела неприкаянным привидением.
Задержалась у дома запойного алкаша - как его кличут, Дрыном? Точно, Дрыном.
Значит, чужак у него.
Увлекшись, Ликтор чуть не пропустил назначенного себе часа. Очнувшись на миг, он обнаружил, что уже почти три.
Пожалуй, пора.
В Крошкино ничего не происходило, автомат-передатчик гулял, готовый убраться с первыми петухами. Ликтор, не без сожаления, разорвал связь. Надо бы дождаться окончания этой прогулки, но дело есть дело. То, что сейчас предстояло, казалось ему более важным.
Он спустился в подпол, вернулся с канистрой бензина. Подумав немного, захватил оружие. Он не собирался стрелять, но черт его знает, как все повернется.
Страховка не помешает.
Хорошо бы заколотить все входы и выходы, но это невозможно - проснутся! Придется облить и действовать предельно быстро; вполне может быть, что хозяева все-таки не легли и бодрствуют при мертвом теле. Ребятни много, ребятню жаль… Но чисто абстрактно, без проникновения жалости в сердце.
Неплохо бы обзавестись еще одним зомби-помощником - здесь, в Зуевке. Пусть он выполняет черную работу, поджигает и режет. Долго ему, впрочем, не продержаться, так или иначе изведут - тоже сожгут в ответ, и очень скоро, потому что трансформация еще не завершена. Вон, Макарыч вообще безобиден, никому не делает зла - и то предпринимались попытки покончить с ним; а если уж начнутся убийства, то даже старухи не станут терпеть.
Ладно, хорош мечтать, хоть это, как говорят, и не вредно.
Собственноручно - опаснее, но зато вернее.
Пригнувшись, Ликтор выскользнул из избы и быстро побежал по улице. Луна постепенно входила в силу, и скоро ему уже не понадобятся инъекции. Он достаточно созрел для того, чтобы пользоваться ее мертвящим светом.
Принципиально она не нужна, как он уже рассудил, но с нею все-таки легче… В чем причины ее влияния?
В свободное время Ликтор занимался написанием научного трактата о волшебных свойствах ночного светила. Дело продвигалось медленно, но он лишь распалялся и знал, что рано или поздно все препятствия будут сметены. …В считанные секунды он добрался до избы Ляпы-Растяпы. Окна были темны, но это еще ничего не значило. Все решалось его личным проворством и замешательством жертв.
Перво-наперво - двери и окна, чтобы перекрыть выходы. Ликтор отвинтил крышку, сунул в карман и мягкой поступью обежал дом, щедро поливая бензином все, что могло послужить путями отступления. Он справился с этим быстро; в доме по-прежнему стояла тишина - никто не услышал плеска и бега, никто не почуял запаха.
Удача явно благоволила к Ликтору.
Он остановился, вынул спички, запалил первую и бросил в дверь, которая сразу же занялась бесшумным пламенем. Он повторил пробег, поджигая опрысканное, и вскоре огонь обрел голос, глухо завыл и загудел. Не прошло и минуты, как вся изба была охвачена пламенем. Изнутри донеслись первые заполошные крики.
Ликтор - отлично видный, с пляшущими бликами на зверином лице - поспешил убраться подальше под спасительный покров темноты. Надо было поскорее избавиться от канистры, и он забросил ее в колодец. Выждал немного, затаившись в канаве и опасаясь, что Ляпе удастся выскочить. Андрониху тоже нельзя было отпускать, муж мог поделиться с ней лесными впечатлениями.
Дверь распахнулась, на крыльце показался Ляпа; одежда на нем горела. Дети кричали уже в полный голос, и пламя выло всерьез; в этом аду выстрел прозвучал почти бесшумно. Пуля вошла Ляпе в сердце, пробила грудную клетку насквозь и ушла в сени, откуда плыли клубы черного, сливавшегося с ночью дыма. Ляпу отбросило; он распластался на пороге, одежда на нем запылала с утроенной силой. В проеме показалась вторая фигура - не разберешь, чья, и Ликтор успешно поразил ее вторым выстрелом.
Скоро от трупов останутся уголья, и пули никто не найдет хотя бы потому, что не додумаются искать.
Он терпеливо ждал, но больше не выбежал никто.
Тогда Ликтор ползком добрался до своего дома, где выждал ровно пять минут, после чего выскочил, будто бы встревоженный шумом, и присоединился к другим зуевцам, которые справа и слева стягивались к пожару. Раздавались призывы бежать за водой и песком - заведомо бесполезные.
Огня уже было не унять, вся изба превратилась в огромный костер.
Ликтор всячески имитировал бурную деятельность: застолбил колодец, куда забросил канистру, и вытягивал ведро за ведром. Он трудился недолго, ибо очень скоро крыша осела и провалилась, отчего в небо взвился фейерверк, образованный злыми искрами.
Над деревней пронесся единый стон.
Ликтор работал, как заведенный, стараясь не допустить пламя к соседним домам.
Зуевцы были ему очень нужны, каждая душа на счету…
***
Ночные события разочаровали Пантелеймона.
Он проснулся, как и намеревался, около одиннадцати вечера - не без помощи Дрына, который хоть и не был в восторге от присутствия непонятного и опасного гостя, но все-таки поддался чувствам человеколюбия и мужской солидарности. Растолкав протодьякона, он терпеливо застыл перед ним со стаканом наготове.
Когда Челобитных с трудом разлепил глаза, Дрын удовлетворенно произнес короткую фразу на тарабарском языке.
- Что ты такое сказал? - Пантелеймон поморщился, сел, провел рукой по лицу и тупо уставился на угощение.
Хозяин отмахнулся:
- Вырвалось. Это я по-нашему, по-сибирски.
Дрын оказался не только метафизиком, но, похоже, еще и скрытым сепаратистом, сторонником создания сибирского языка, а то и сибирской республики. Протодьякон взял это на заметку, ибо памятовал о своем наипервейшем долге: защите отечества, его целости и неприкосновенности.
Вопреки прогнозам и уверениям рыбака, Пантелеймон чувствовал себя неважно: голова плыла и трещала, мерзкий вкус во рту… Короче говоря, классический набор ощущений. Он никогда не похмелялся, однако сейчас явственно ощущал, что без дозы ему будет очень и очень плохо. Поэтому протодьякон послушно принял стакан и опрокинул его в себя одним протяжным глотком. Зажевал уже опротивевшим луком и почувствовал себя намного лучше.
На глаза, правда, навернулись пресноватые пьяные слезы.
- Что за язык такой, сибирский?
- Да есть любители, разрабатывают…
- Сепаратисты, что ли?
- Бог их разберет. Это кто ж такие?
- Которые отделиться хотят, построить сибирское государство…
- Ах, эти… Ну да, они самые. Твердят всякую ерунду, нам-то это без надобности.
Все одно ведь нормальной жизни не будет - что при нынешней власти, что при ихней.
Но язык мне нравится. И прилипает, как репей…
«Виляет, - подумал протодьякон. - Спохватился. Поздно, дружок…»
- Ну, только со мной постарайся по-людски, а не по-тарабарски.
- Да я что, мне без разницы. Ты приготовься, скоро он выйдет… Если захочет, конечно. Или если кто другой захочет.
- А я, считай, давно готов. Ствол зарядить - минутное дело. Я хочу посмотреть, чем он займется, Макарыч твой.
- Он ничем не займется, он будет бродить и людей пугать. Только люди-то уже знают о нем, сидят взаперти, после полуночи никто и носа на двор не высунет.
- Точно, спят уже люди-то…
- Иные, впрочем, не спят, дожидаются. Страшное - оно притягивает. Сидят в темноте и в окошко пялятся.
«Если долго смотреть в бездну, то в какой-то момент бездна посмотрит на тебя».
Зомби притягателен, как притягателен взгляд с высоты, порождающий желание броситься вниз.
- Ну, и мы не будем отставать.
С этими словами протодьякон занял позицию у немытого окна. Посидев немного, осуждающе покачал головой и распахнул створки. Ветер почти затих, как и всякое другое движение, - метаморфоза, к которой Пантелеймон уже начал привыкать. Его больше беспокоила темнота.
- Как мы его увидим-то, - пробормотал он и полез в рюкзак, вызывавший у Дрына суеверное почтение. И не зря: протодьякон достал прибор ночного видения. Дрын никогда прежде не видел этой штуки, но природным чутьем догадался, что это такое, когда Пантелеймон надел прибор.
- Не понадобится, - подал он голос.
- Это почему?!
- Потому что он светится. Не шибко сильно, но видно хорошо. Гадостный свет, мертвый, как в покойницкой.
- Ты там разве бывал?
- Не, не бывал. Просто догадываюсь. А что - разве не так?
- Зависит от восприятия. От настроения, то бишь. Там тоже мертвый свет, но яркий, и лампы отвратительно гудят.
- Стало быть, ты-то там бывал…
- Случалось.
- Я почему-то не удивляюсь, - заметил Дрын.
Челобитных промолчал, но прибор снял и отложил. Если рыбак говорит правду, то не стоит обременять себя лишними аксессуарами.
Время потянулось. Дрын взялся за очередную банку и вопросительно взглянул на Пантелеймона, но тот решительно отказался. Хватит. Не хватало еще спиться за пару дней в этой дыре - а что? Запросто, при таких-то темпах!
Время потянулось. Дрын взялся за очередную банку и вопросительно взглянул на Пантелеймона, но тот решительно отказался. Хватит. Не хватало еще спиться за пару дней в этой дыре - а что? Запросто, при таких-то темпах!
Дрын ничуть не смутился и продолжил пиршество в одиночестве. Протодьякон отметил, что его снова клонит в сон; стакан, представлявшийся спасительным, оказался коварным и вероломным. И в тот самый момент, когда Павел Ликтор хватил себя в Зуевке ножом по руке, Пантелеймон Челобитных в точности воспроизвел его действия, воспользовавшись хлебным ножом Дрына.
Между ним и Ликтором установилась неощутимая связь.
Дрын только головой покачал. Протодьякон припал к ране губами, почувствовал железистый привкус. Отлепился, щелкнул пальцами; рыбак понял его без слов и плеснул из банки. Руку обожгло, но сонливость пропала.
Стрелки часов медленно приближались к полуночи.
- Ну, давай уже, выходи, - негромко процедил протодьякон сквозь зубы.
- Он может и не выйти, - в очередной раз напомнил Дрын, будто чувствовал себя в чем-то виноватым и заранее оправдывался. - Не каждую ночь…
- Выйдет, - уверенно возразил Пантелеймон. - Хребтом чую. И это как-то связано с тем, что я здесь…
- Думаешь? Он мог бы прибить тебя, пока ты кемарил в его хате.
- Значит, не стояла такая задача… Тихо! Видишь? Вон там…
Дрын осторожно высунулся в окно.
- Точно, это он. Гляди-ка - не подвел, выполз… Упырь хренов…
- Сразу и упырь?
- А кто еще?
- Он, вроде бы, тебя не трогал пока.
- Еще не хватало… пусть попробует только!
Боевой настрой Дрына казался ненатуральным. Тем более что в следующую минуту он не выдержал:
- Чего ты тянешь? Стреляй его! Серебряной пулей…
Из головы Дрына начисто вылетели недавние разглагольствования о бесполезности серебра ввиду неэффективности осинового кола.
- Погоди, успеется. Я посмотреть хочу.
Завораживающее поначалу зрелище спустя какое-то время обернулось занудным представлением.
Да, мертвец преспокойно вышагивал по улице! Он двигался неторопливо, держался прямо, смотрел вперед незрячими глазами. Макарыч был окутан дымкой, испускавшей слабое голубоватое свечение. Свет не касался ни дороги, ни чего другого - он был сам по себе, целиком и полностью принадлежа покойнику. Зомби прошествовал мимо избы Дрына, не повернув головы, и начал медленно удаляться по направлению к околице.
- Что, и все? - разочарованно прошептал протодьякон.
- Как обычно, - тоже шепотом ответил хозяин. - Бродит и нагоняет тоску. По мне так достаточно.
- Не вижу смысла, - пробормотал Пантелеймон, прилаживая глушитель. - Если только…
Дрын вопросительно взглянул на него.
- Если только его не сделали особым биологическим устройством для сбора и передачи сведений. Парабиологическим, - уточнил Пантелеймон.
Рыбак засопел:
- Больно умно сказываешь. Я таких слов не знаю. Пара… как ты сказал?
- Это по-сибирски, - подмигнул ему протодьякон. - Будем сидеть и ждать. Он как обычно - покидает деревню или проходит и сразу возвращается?
- Не знаю, как всегда, но на моих глазах ни разу не уходил. Сейчас должен обратно двинуться…
- Поглядим.
Все вышло по слову Дрына: вскорости светящееся облако нарисовалось справа: мертвец возвращался. Протодьякон в раздумье поскреб небритый подбородок.
- Другого объяснения не вижу, - пробурчал он себе под нос. - Зачем, скажи на милость, ему просто так шляться? Он собирает информацию, шпионит. Как спутник.
Сейчас от него исходят сигналы, только неведомо, кто их принимает.
- А может быть, и хуже, - возразил Дрын. - Может быть, от него какие-нибудь лучи идут, вредные. Идет и обрабатывает честных людей. А они меняются и сами не замечают. Я читал, что есть такое оружие.
- Не слыхал о таком, а я ведь в некотором роде специалист, - сказал Челобитных.
- Не думаю. Психотронное оружие - в значительной степени миф. Крошкино - своего рода ворота, через которые всяк желающий проходит в Зуевку. Вот и поставили засаду, сторожа, одним словом. Будь у него способности, о которых ты говоришь, то что же тогда должен уметь его господин?! Такому Макарыч был бы и вовсе ни к чему. С подобным умением можно весь мир завоевать. Нет, тут что-то более затейливое закручено.
- А если он в силу еще не вошел?
- Ну разве что… Посмотрим.
Наблюдая за перемещениями Макарыча, Пантелеймон невольно расслабился. Ничего не происходило, однако пора было принимать решение. И оно было принято одновременно с Ликтором, который в эту минуту спускался в подпол за бензином.
- Три часа! - удивленно и негромко воскликнул протодьякон. - Со временем у вас что-то и впрямь неладно… Ну, приступим. Вязать и допрашивать эту тварь бесполезно, а оставлять на свободе - нежелательно. Будем действовать старым и грубым методом: изымем фактор и поглядим, что сделается без него. Примитивно, но иногда работает. Сиди здесь, не ходи за мной…
Этого он мог бы и не говорить, Дрын вовсе не собирался за ним следовать.
Пантелеймон дослал патрон, щелкнул предохранителем и вышел из избы.
Липкая ночь набросилась на него, на лбу вдруг выступила испарина, глаза зачесались, губы ощутили на себе незримую мерзкую паутину. Что-то больное, дьявольское подчиняло себе среду, изменяло ее, и вряд ли это делал Макарыч - впрочем, сейчас это выяснится.
Зомби приближался слева; протодьякон шагнул на дорогу и заступил ему путь.
Макарыч надвигался на него с равнодушием робота.
Пантелеймон попятился, понимая, что зомби не станет его обходить и непременно врежется, а ему отчаянно не хотелось соприкасаться с этой нечистью.
Их разделяло десять шагов.
- Остановись, - приказал Пантелеймон.
Бесполезно, мертвец продолжал движение.
- Именем Господа нашего Иисуса Христа повелеваю тебе остановиться!
Имя Господа Иисуса Христа не произвело на зомби ни малейшего впечатления.
Пантелеймон сотворил крестное знамение, но и оно не возымело эффекта.
Тогда Челобитных прицелился и выстрелил Макарычу в сердце - два выстрела слились в один, хотя никто не мог этого заметить: одновременно с Пантелеймоном Ликтор выстрелил в сердце Ляпы.
Стрелять повторно протодьякону не хотелось - все-таки серебро. Приходилось экономить боеприпасы.
Он преуспел в своем намерении: покойник опрокинулся навзничь, дернулся и застыл, курясь едва различимым дымом.
Часть вторая
Евангелие от вервольфа
Глава 9
Первое свидание Вечер на цыпочках подкрадывался к Зуевке, овладевая ею с краев и стелясь подобно туману. Жизнь замирала, начиная с окраин, а в центре еще теплилась; тепла отчасти добавляло пепелище на месте ляпиной избы, которое еще курилось слабым дымком.
Как и тело Макарыча, теперь окончательно мертвое.
Никто из зуевцев не озаботился оповестить о случившемся далекие власти. Властям и самим было глубоко наплевать на Зуевку, о ней вспоминали только в преддверии выборов - тогда приезжали какие-то абсолютно чужие, словно с другой планеты, клоуны и предлагали отдать голоса за других клоунов, о которых в Зуевке никогда не слышали.
Не все даже знали, кто правит страной.
Приезжие торопились, подстегиваемые дурной молвой, которая шла о Зуевке и распространялась далеко за ее пределы.
Они были настолько отвратительны, эти эмиссары, что ими, похоже, гнушалась даже нечистая сила! Никто из посланцев ни разу не пострадал и не пропал без вести, все они благополучно возвращались в лоно цивилизации и с гордостью рассказывали о том, как не побоялись дьявольщины и сунулись в самую преисподнюю, не щадя живота своего для суверенной демократии.
Власти не были оповещены и потому, что делать им, в сущности, было нечего - некого хоронить, негде копаться в поисках гипотетических улик. От избы и людей, ее населявших, осталась груда углей и пепла. Зуевцы обходили место пожара стороной, избегая даже глядеть на него.
Ходили слухи о поджоге, но имя Ликтора почти не упоминалось. Зуевцы снова грешили на лесную нечисть, как обычно путая ее с пришельцами. Последним, дескать, зачем-то понадобилось поразить несчастное семейство огнем. Логика в этих домыслах отсутствовала начисто, но это никого не смущало, потому что от чужеродных существ ее тоже не приходилось ждать, а потому каждый был волен нести все, что в голову взбредет.
Соответственно, никто не отпевал погибших. Некому было. Никто и не посягал на освободившийся участок, благо все до единого считали это место проклятым.
О следствии и говорить не приходилось.
Если бы произошло невероятное и до райцентра каким-то чудом долетело известие о несчастье, и если бы чудо умножилось в виде дознавателей, которые не побоялись бы явиться в Зуевку, то последних все равно ждало бы разочарование. Не с кого спрашивать, все выпучивают глаза и разводят руками. Никто ничего не видел и не слышал, чему, кстати, очень рад.