Пробираюсь между столами, за которыми собралась вся аристократия. Они следят за мной, словно за катящимся по склону горы камнем, но под их взглядами я лишь ускоряю шаг. Походка небрежна, руки напряжены, словно готовые к броску гадюки. За мной наблюдают тысячи глаз. Шепот становится все громче и следует за мной, словно шлейф, когда патриции наконец понимают, куда я направляюсь. Мой враг сидит за длинным столом в окружении своей семьи – идеальный золотой, внимательно слушающий речь верховной правительницы. Она что-то там проповедует о единстве, порядке и традиции. Остановить меня никто не пытается. Наверное, не понимают, что я делаю, а может быть, чувствуют мою силу и просто не решаются встать у меня на пути.
Около пятидесяти членов семьи Беллона замечают, что ропот вокруг нарастает, и все как один поворачиваются ко мне – одетому в черное человеку, несущему смерть. Молодо-зелено, на войне не бывал. Руки не обагрены кровью за пределами залов училища и астероидов Академии. Одни думают, что я – ненормальный, другие называют храбрецом. Сегодня я покажу им и то и другое. Верное решение далось мне с трудом, но теперь я ощущаю поразительную легкость. Скорость, говорю я себе, скорость! Не останавливаться, двигаться дальше! Не останавливаться!
Верховная правительница умолкает.
У меня нет пути назад. Только вперед.
Вперед, с улыбкой на губах.
В зале воцаряется мертвая тишина. Благодаря низкой гравитации я совершаю гигантский прыжок, метров на сорок, – прямо на стол, за которым сидят Беллона. Разбиваются тарелки, официанты бросаются врассыпную, Беллона отшатываются. Раздаются крики. Некоторые сидят неподвижно, глядя на пролитое вино. Верховная правительница в окружении своих верных фурий с любопытством наблюдает за мной. У Плиния такой вид, как будто он сейчас сдохнет. Сидящий рядом с ним Шакал смотрит на меня странным, непонятным взглядом, словно одинокий зверь в пустыне.
Сегодня я не стал надевать парадные туфли, отдав предпочтение тяжелым ботинкам на толстой подошве. Иду по столу Беллона, под моими ногами трещит фарфор, растекается пудинг, в стороны разлетаются стейки. Кровь бешено стучит в висках, адреналин опьяняет.
– Минуточку внимания, – громко произношу я, наступая на блюдо с горошком. – Возможно, вы знаете, кто я такой!
Кругом нервно смеются. Конечно знают. Беллона знают всех золотых, которые чего-то стоят, хотя обо мне ходит больше слухов, чем я того заслуживаю. Фурии что-то нашептывают на ухо верховной правительнице. Тактус ухмыляется до ушей. Карнус встревоженно подается вперед. Виктра улыбается Шакалу. Даже Антония толкает в бок высокого золотого красавца, чтобы тот обернулся. На Мустанга стараюсь не смотреть. Плиний что-то возбужденно говорит Августусу, но тот делает ему знак заткнуться.
– Ну так что, уделите мне минутку внимания? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, понимаю, что все и так смотрят только на меня.
– Сядь, мальчик! – кричит мне кто-то.
– Ага, попробуй заставь его сесть! – орет в ответ пьяный Тактус. – Что, нет желающих? Надо же, я так и думал!
– Если кто-то не в курсе, я – копейщик дома Августусов, по крайней мере еще час или около того, – произношу я, вызывая всеобщий смех. – Меня называют Жнецом с Марса, поразившим одного из двенадцати, взявшим штурмом Олимп и обратившим в рабство своих кураторов. Меня зовут Дэрроу Андромедус, и мне нанесли оскорбление! Мы, нобили со шрамом, потомки золотых, – продолжаю я, – потомки завоевателей с железными хребтами! Потомки достойных мужчин и женщин! Но сегодня среди вас я вижу семью, запятнавшую свою честь позором! Семью, чей хребет из известняка! Коррумпированная семья мошенников, лжецов и трусов вынашивает заговор с целью противозаконно лишить моего хозяина поста губернатора! – громко провозглашаю я, растаптывая фарфоровое блюдо в мелкие осколки.
Кто его знает, существует ли заговор на самом деле? А вот звучит неплохо, Беллона похожи на заговорщиков, поэтому я и решил приклеить к ним этот ярлык. Карнус реагирует красиво и молниеносно, вытаскивает из-за пояса лезвие-хлыст и щелкает им рядом со мной, но его отец, император, жестом приказывает ему остановиться. Претор Келлан уже готов схватить меня за ноги и стащить со стола, а там Кэгни по-быстрому перережет мне горло моим же собственным лезвием. Сидящие рядом девочки помоложе, похоже, решили, что я демон. Демон, убивший их двоюродного брата. Они и понятия не имеют, кто я такой. Это известно разве что леди Беллона. Словно старая львица, она сидит в окружении своих потомков, чудовищная в своем горе. Все Беллона слушаются старуху так же беспрекословно, как и ее мужа. Последнее, что я вижу, – это ее правая рука, дрожащая оттого, что не может схватить нож и вонзить в меня.
– Дважды члены этой семьи наносили мне оскорбление. Однажды в училище, среди грязи и крови. Затем в Академии. Там был он, и он, и она… – показываю я по очереди на всех, кто избивал меня в саду.
Вижу Кассия рядом с отцом и матерью, восседающими во главе стола. Около него – Мустанг. Ее лицо непроницаемо. Что она чувствует? Разочарование? Раздражение? Скуку? Взглянув на меня, она едва заметно поднимает бровь. Глядя ей прямо в глаза, я подхожу вплотную и ставлю ногу на край подноса с вином, который стоит прямо перед Кассием. Все смотрят на меня, их взоры подобны свету, неумолимо втягивающемуся в черную дыру. Время и пространство замирают. Затаив дыхание, все слегка подаются вперед.
– Закон золотых позволяет человеку защищать свою честь от любой силы, что на нее посягает. Повсюду, от провинций Старой Земли до ледяных кратеров Плутона, каждый мужчина и каждая женщина имеют право бросить вызов обидчику. Благородные лорды и леди, меня зовут Дэрроу Андромедус. Мое имя втоптали в грязь, и я требую удовлетворения! – провозглашаю я, переворачиваю кувшин с вином прямо Кассию на колени, и тот в ярости срывается с места.
Золотые тоже вскакивают на ноги, и по залу проносится оглушительный рев. От нашего стола ко мне бросается Тактус, а с ним Лето, Виктра и все слуги и знаменосцы моего лорда-губернатора – Корво, Юлии, Волоксы, великаны Телеманусы, родственники Пакса. В руках со свистом появляются лезвия-хлысты. Зимний воздух оглашают ругательства. Айя, самая высокая и мрачная из трех фурий, наклоняется с возвышения, на котором стоит стол верховной правительницы, и кричит:
– Остановите это безумие!
Постойте, все еще только начинается!
* * *Руки дрожат, словно в тот день в шахте. Как и тогда, меня окружают змеи.
Гадюки движутся бесшумно. Они почти всегда невидимы. Черные, будто зрачки, они извиваются во мраке, а потом внезапно атакуют. Рядом с ними человек всегда ощущает безотчетный страх. Его не может заглушить даже жужжание щупалец. Этот ужас напоминает удушливую жару, которая сводит тебя с ума, пока ты буришь скалу весом в миллионы тонн, и от трения скафандр-печка нагревается так, что ты уже не можешь отличить, в чем плаваешь: в собственном поту или моче. Ужас внушает нам близость смерти, черной тенью накрывающей живую душу.
Вот какой страх наполняет меня сейчас, когда я стою среди шевелящейся золотой толпы ауреев. Шепот и шипение, смертоносное и пугающее.
Снег скрипит под моими тяжелыми ботинками. Раздается голос верховной правительницы, и я склоняю голову. Она говорит о том, что дуэли не на жизнь, а на смерть являются знаком величия нашей расы, поэтому сегодня она сделает исключение. Мы можем встречаться на поединках за пределами игровых территорий, сколько нам угодно. Однако этой вендетте необходимо положить конец здесь и сейчас, перед лицом лучших ауреев. Значит, она настолько уверена в своем новом всаднике-олимпийце? Хотя почему бы и нет, ему не в первый раз убивать меня…
– В отличие от трусов древности мы противопоставляем плоть плоти. Кость – кости. Кровь – крови. Вендетта заканчивается на Кровавой Арене virtute et armis, – провозглашает верховная правительница.
Доблестью и оружием. Она наверняка уже успела переговорить со своими советниками, и те сказали ей, что Кассий владеет мечом куда лучше выскочки и у того нет шансов. Если бы ее не заверили в успешном завершении этого предприятия, она бы не посмела зайти так далеко.
– Как и во времена наших предков, дуэль заканчивается смертью одного из противников, – изрекает она. – Есть ли возражения?
Вот на это я и рассчитывал.
Мы с Кассием не произносим ни слова. Мустанг пытается протестовать, но фурия Айя останавливает ее, качая головой:
– Тогда сегодня, res, non verba.
Действуйте, а не говорите.
Прежде чем выйти в центр круга, появляющегося, когда бурые увозят столы со снежной равнины, я беседую с хозяином. Плиний присаживается на корточки рядом с Августусом, а вслед за ним Лето, Тактус, Виктра и великие преторы Марса. Так много знаменитостей, доблестных воинов и политиков. Шакал стоит поодаль, теряясь в толпе из-за невысокого роста, ни с кем не разговаривает. Интересно, что бы он сказал мне, если бы рядом не было лишних ушей. Кажется, он не сердится. Похоже, научился доверять моей интуиции. Словно прочитав мои мысли, он кивает в знак того, что мы по-прежнему союзники.
– Зачем этот спектакль? Ради меня? Из тщеславия? Из-за любви? – спрашивает Августус, глядя на меня.
Он буравит меня взглядом, пытаясь понять, что я задумал. Непроизвольно кошусь на Мустанга. Даже в такой момент она отвлекает меня от поставленной задачи.
– Ты очень молод, – понизив голос до шепота, произносит Августус. – Сказки лгут, любовь не в силах пережить такое. По крайней мере, любовь моей дочери, – добавляет он и задумчиво молчит. – Душой она похожа на свою мать.
– Я делаю это не ради любви, монсеньор.
– Нет? Так почему же?
– Монсеньор, – торжественно произношу я, склоняя голову перед Августусом, и припоминаю высокий слог, которому обучал меня Маттео, – обязанность сына – делать все во славу отца, не правда ли? – И я преклоняю перед ним колено.
– Ты мне не сын.
– Нет, конечно. Вашего сына убили Беллона, лишили вас его. Клавдий, ваш первенец, был пределом мечтаний любого отца. Поэтому я хочу преподнести вам в дар голову их любимого сына. Хватит с нас уловок и политических интриг, кровь за кровь!
– Монсеньор, Юлиан и Кассий – совершенно разные… – пытается встрять Плиний, но Августус отмахивается от него.
– Умоляю вас благословить меня на это правое дело, – не унимаюсь я. – Сколько еще вы будете пользоваться благосклонностью верховной правительницы? Месяц? Год? Быть может, два? Скоро она променяет вас на семью Беллона! Посмотрите, она приблизила к себе Кассия! Украла у вас дочь! А ваш второй сын пошел по пути серебряных! Вас лишили наследников, а вскоре отнимут и пост лорда-губернатора. И пусть! Такой человек, как вы, не должен занимать эту должность, вы достойны стать королем Марса!
– Королей у нас нет, – отвечает Августус, но в его глазах загорается огонь.
– Лишь потому, что никто не решился возложить на себя корону! Так будьте первым! Плюньте в лицо верховной правительнице! Сделайте меня мечом вашей семьи!
Достаю из голенища нож и быстро делаю порез прямо под глазом, кровь капает на пол, словно алые слезы. Это старинный обычай наших железных предков, завоевателей. Зрители застывают, когда видят ритуал ушедших суровых дней. Благословение Марса, благословение стали и крови. Благословение кораблей смерти, которые сожгли дотла знаменитую Британскую армаду над Северным полюсом Земли, обратили в пепел убийц из Страны восходящего солнца прямо посреди пояса астероидов. Глаза моего хозяина вспыхивают, как долго тлевшие, но внезапно разгоревшиеся угли.
Попался!
– Благословляю тебя по доброй воле! Делай то, что должен, во имя чести моего дома! – произносит он, наклоняясь ко мне. – Встань, золоторожденный! Встань, потомок железных предков! – провозглашает Августус, прикасаясь к струйке крови на моем лице, а затем проводит ножом под своим глазом. – Встань, человек с Марса, и унеси с собой мой гнев!
Под громкие перешептывания я поднимаюсь с колен. Теперь ожидается не обычная потасовка между двумя горячими юнцами, а серьезная битва домов, один чемпион выйдет против другого.
– Hic sunt leones, – произносит он, слегка наклонив голову.
Слова звучат отчасти как вызов, отчасти как посвящение. Тщеславная свинья! Уверен, что я твердо намерен вернуть себе его расположение. Знает, что играет со спичками на пороховой бочке. Однако глаза его алчно блестят, он жаждет крови и власти так же сильно, как я жажду глотка свежего воздуха.
– Hic sunt leones, – отзываюсь я.
Медленно выхожу в центр круга, на ходу кивая Тактусу и Виктре. Они молча берутся за рукояти лезвий, их примеру следуют и остальные – стадного чувства никто не отменял.
– Вот тебе и праздник, – вздыхает Тактус.
В ночном небе над нашими головами бесшумно плывут корабли. Ветви деревьев слегка покачиваются от легкого ветерка. Вдалеке мерцают огни городов. Глядя на встающую над горизонтом огромную, словно распухшая луна, Землю, я снимаю лезвие с предплечья.
Мать Кассия целует сына в лоб, и тут ко мне подходит Мустанг.
– Так, значит, теперь ты – пешка в этой игре? – быстро спрашивает она.
– А ты – награда победителю?
– Кто бы говорил, – морщится она и добавляет с усмешкой: – Я тебя вообще не узнаю.
– И я тебя не узнаю, Виргиния. Ты теперь на службе у верховной правительницы?
Конечно, я узнаю ее, несмотря на разделяющую нас пропасть, несмотря на то, что сейчас она больше похожа на чужого человека, чем на старого друга. Смотрю на нее, и на сердце становится тяжело. Руки сами тянутся, чтобы обнять ее, хочется объяснить ей, что все это лишь ловкая маскировка. Я вовсе не пешка в руках ее отца, а гораздо, гораздо больше. Я делаю это все для блага других. Только вот не во благо золотых.
– Виргиния… – повторяет она, наклонив голову с печальной улыбкой, и бросает взгляд на пару тысяч застывших в ожидании ауреев. – Знаешь, я много передумала за последние годы… Наверное, мне с самого начала стоило задаться этим вопросом, но ты вел себя настолько незаурядно, что я потеряла хватку. Ничего, спрошу у тебя прямо сейчас, – внимательно смотрит на меня Мустанг своими сияющими, проницательными глазами. – Скажи, ты не в себе?
– А ты? – отвечаю я вопросом на вопрос, поглядывая на Кассия.
– Ревнуешь? Какая пошлость! Печально, – продолжает она, переходя на шепот, – ты настолько не уважаешь меня, что даже не допустил возможности существования моего собственного плана! Думаешь, я здесь из-за того, что слабость моих чресел толкнула меня в объятия Беллоны?! Я тебя умоляю! Считаешь, у меня течка началась? О нет, друг мой, я буду защищать свою семью любыми возможными средствами. А кого защищаешь ты? Кроме себя самого, разумеется.
– Ты предаешь семью, если выбираешь его, – говорю я, так и не придумав более или менее подходящего ответа.
Надо смириться с тем, что в ее глазах я буду выглядеть негодяем, это ясно. Но я все равно не могу вынести ее взгляда.
– Кассий – плохой человек.
– Плохой? Дэрроу, ну когда же ты повзрослеешь! – Мустанг качает головой, словно собираясь добавить что-то более искреннее, но отворачивается. – Он убьет тебя. Я попробую убедить Октавию, чтобы все закончилось быстро. – Ее голос впервые заметно дрожит. – Лучше бы ты вообще не появлялся на Луне, – бросает она на прощание, пожимает руку Кассию, проходя мимо него, и присоединяется к свите верховной правительницы на возвышении в центре зала.
– Наконец-то мы с тобой остались наедине, дорогой друг, – произносит Кассий, награждая меня сногсшибательной улыбкой.
А ведь когда-то мы с ним были как братья… В первый же день в училище мы вместе отвоевали пропитание для всех. Потом взяли приступом братство Минервы. Помню, как он смеялся, когда я похитил их повариху, а Севро умыкнул штандарт. Той ночью мы мчались по равнине, залитой светом лун-близнецов. Помню горе в его глазах, когда Куинн взяли в плен. Помню, как мой родич, Титус, избил его и помочился сверху. Помню, как у меня на глаза навернулись слезы, когда наша дружба рухнула в одночасье.
С неба продолжают падать снежинки со вкусом корицы и апельсина, ложатся на его кудрявые волосы, широкие плечи. Последний раз мы с ним тоже сражались в снегопад. Он вонзил ржавый клинок мне в живот и оставил меня умирать. Я не забыл того, как он повернул нож в ране, чтобы она точно не зажила.
Теперь его оружие сделано из эбенового дерева.
Лезвие-хлыст змеится у его ног. В твердом состоянии его длина составляет чуть более метра, а при использовании в качестве острейшего, словно бритва, хлыста – около двух метров. Надо всего лишь нажать переключатель на рукояти, и с помощью химического импульса молекулярная структура лезвия мгновенно изменяется. Клинок испещрен золотыми отметинами, рассказывающими о линии преемственности его семьи. Об их завоеваниях и триумфальных победах. Старинное, высокомерное, смертоносное оружие. Мое лезвие – простое и голое, лишенное всяких отметин и украшений.
– Получается, я взял кое-что у тебя, – говорит он, подходя ближе и кивая на Мустанга.
– Она никогда не была моей, – смеюсь я, – и уж точно не принадлежит тебе!
Шелестя длинными одеждами, к нам приближается лысый и согбенный белый.
– Но я имел ее так, как тебе и не снилось, – произносит он тихо, чтобы его услышал только я. – Лежа ночью в одиночестве, ты, должно быть, думаешь о том, какое удовольствие я могу ей доставить? Разве тебя не беспокоит то, что я знаю, каковы ее поцелуи на вкус? Как она стонет, если погладить ее по шее, вот здесь? – не унимается он, но я упорно молчу. – Теперь между стонами в постели она выкрикивает мое имя, а не твое, – совершенно серьезно изрекает он.
Очевидно, ему самому противно говорить все это, но он готов сказать что угодно, лишь бы задеть меня побольнее. Вообще-то, Кассий – неплохой человек. Просто он очень плохо относится ко мне.
– Знаешь, как она кричала сегодня утром, когда я вошел в нее?
– А что бы сказал Юлиан, если бы увидел тебя? – спросил я.
– Он согласился бы с матерью и попросил убить тебя.