Она умолкла, обиженная и даже оскорбленная до глубины души. Снова он повел себя неправильно. Должен был долго отказываться, предлагать кровать ей, а он, дескать, ляжет на полу, он мужчина, обязан уступать слабой женщине… ну пусть не слабой, если она так возражает, то красивой, даже прекрасной, и грудь у нее в порядке… нет, про это не надо, слишком явно, в общем, должны долго уступать друг другу и настаивать, даже горячиться, потом ее озарит внезапное решение, и она скажет деловито, что в таком случае ладно уж, лягут вместе, кровать достаточно широкая, чтобы спать, не прикасаясь друг к другу.
Олег начал раздеваться, она поспешно отвернулась. Потом под ним заскрипела и застонала кровать, Барвинок медленно повернула голову. Он уже повернулся к ней спиной, широкой, как дверь, в могучих мышцах, узким клином уходящей к пояснице, закрытой одеялом.
Она задохнулась от возмущения, когда он с великим облегчением вздохнул и укрылся одеялом. Ничего у тебя не выйдет, сказала она мстительно. Надеешься, что ночной холод заставит меня подползти к тебе, прижаться? Ты обнимешь меня крепче, якобы согреть, прижмешь, а там наше животное начало возьмет верх над разумом…
Грубый ты и примитивный, мелькнула мысль. Ничего не понимаешь… Мужчины все грубые. Может быть, отчасти за это женщины их и любят? Что у них есть то, чего недостает самим женщинам: тонким, нежным, деликатным, чувствительным, благородным, отзывчивым, ласковым…
Она медленно и красиво сняла через голову рубаху, неужели этот чурбан не догадается сделать вид, что забыл что-то спросить важное, и не повернется, сейчас самое время, рубашка у нее на лице, что-то застряло, ах да, забыла расстегнуть пуговицу, в этой позе с поднятыми руками она выглядит особенно мило и беззащитно, мог бы все увидеть и повосхищаться, а то и оценить, пень бесчувственный.
Рука Олега поднялась, Барвинок затаила дыхание, сейчас он повернется, посмотрит, сделает вид, что ничего особенного, можно разговаривать, а сам будет пожирать ее глазами…
Пальцы волхва дрогнули, он со скрежетом поскреб затылок, довольно хрюкнул и снова убрал руку, скотина.
Ладно, проползло в засыпающем мозгу, подождем, как ты будешь вести себя ночью….
Глава 8
Проснулась она, чувствуя себя посвежевшей, открыла глаза, взгляд уперся в стену прямо перед носом. Начала поворачиваться и поняла, что спала, заботливо укрытая подоткнутым со всех сторон одеялом, на кровати.
Олег на той стороне комнаты смотрит в единственное окошко, руки его сами по себе затягивают веревку на горлышке уже собранного дорожного мешка.
Барвинок воскликнула возмущенно:
— Ты меня обманул!
Он обернулся, смерил ее оценивающим взглядом.
— О чем ты?
— Ты перенес меня беззащитную и сонную к себе в постель! И что?
Он ответил хладнокровно:
— А ничего.
— Где спал ты?
Он поморщился.
— Это не важно. Важнее то, что сейчас ухожу. Считай, что я тебе сказал «до свидания», когда ты спала.
Она ахнула, проследив за его взглядом и обнаружив, что сидит с опущенным до пояса одеялом. Жар прилил к лицу, он подняла одеяло до подбородка, хотелось закрыться вообще с головой, но такое слишком, она же храбрая и самостоятельная женщина, сумела переломить себя и в свою очередь уставилась на него с суровым возмущением.
— Как… как ты мне это сказал?
— Издали, — ответил он. — Я осторожный. Чтоб не укусила спросонья.
— Гад!
Он хмыкнул и повернулся к выходу.
— Будь здорова, красотка.
Дверь за ним закрылась, Барвинок перевела дыхание и несколько мгновений сидела неподвижно, сотрясаемая только бешено стучащим сердцем.
Первое, она заснула моментально, а он перенес ее на свою постель. А не спорил насчет кому где спать, потому что видел, как она измучена, хоть и храбрится. Заранее все просчитал и не тратил усилий на бесполезные споры, на которые она так рассчитывала.
Второе: он не воспользовался ее беспомощным состоянием, что должно бы радовать, но почему-то не радует. Сейчас даже трудно сказать, почему нет радости, ведь наверняка помучился соблазнами, у нее очень хорошее тело, она знает, а мышцы покрыты нежным женским жирком. Тонким, но достаточным, чтобы выглядеть очень соблазнительно.
Третье… она не могла с ходу сказать, что именно третье, хотя наверняка есть и четвертое, и пятое, у нее к нему больший список обид, но надо спешить…
Харчевня внизу почти пуста с утра, волхв перед дальней дорогой трудится над большим жареным гусем, жрет его, как кабан сочные желуди, ничуть не озаботившись подождать ее. Впрочем, она сейчас не женщина и даже не спутник, так что ладно, простим невежду.
Она приняла как можно более независимый вид и гордо прошла через зал к столу.
Олег поднял голову, она сказала мимо:
— Доброе утро!
— И тебе, — буркнул он. — Еще раз.
— Как спалось?
— Прекрасно, — сообщил он. — Ешь, рыба великолепная, а мясо чуть пережарили.
— Ничего лишнего не снилось?
— Нет, — ответил он коротко.
Она спросила наконец с запинкой:
— Я спала так крепко… ничего не произошло?
Он пожал плечами, проглотил кус мяса и ответил хриплым голосом:
— Ты насчет ночного нечто?
— Ну… да, — ответила она, хотя как раз про ночного гостя и забыла вовсе, озабоченная, как всякая нормальная женщина, взаимоотношениями с мужчинами больше, чем с чудовищами и призраками.
Олег снова долго прожевывал, даже запил глотком вина, наконец ответил равнодушно:
— Ничего интересно. Да, приходил. Даже приходили.
Она вздрогнула, это нечто могло и ее цапнуть, решив, что самое важное лежит в постели, а неважное — на полу.
— И… что?
— Ешь молча, — сказал он раздраженно. — Я из-за тебя полз, как черепаха! Давно бы уже на месте был. Теперь надо наверстывать.
Она умолкла и поспешно глотала мясо, почти не прожевывая, страшась, что в самом деле оставит здесь, как надеется, и уйдет. Бунтовать и выказывать неповиновение женщина должна все-таки в определенных рамках, которые мужчины соглашаются терпеть, но если палку перегнуть, все бросают и уходят за горизонт.
— А кто приходил? — спросила она после точно рассчитанной паузы.
Он в самом деле уже то ли остыл, то ли забыл про наказ молчать в тряпочку, отмахнулся.
— Тебе неинтересно.
Она сказала с внезапным подозрением:
— Ах, это была женщина?.. С крыльями?.. Говорят, есть суккубы. Спят с мужчинами и пьют их кровь…
Он промычал с набитым ртом:
— Враки.
— Что враки? Что с крыльями?
— Что пьют кровь. Ничего не пьют… кровь. Что за брехня? Зачем им кровь? Не вампиры же…
Она задержала дыхание, сердце колотится, как бешеное, что она за дура, нужно было сразу лечь с ним, тогда бы никакая суккубина…
— Но все равно, — сказала она фальшивым голосом, — ты берегись. Чем-то же опасные?
Он пробормотал:
— Кому как. Ты ешь-ешь. У тебя будет чем платить? А то могу оставить пару монет.
— Не беспокойся, — отрезала она решительно. — Могу и за тебя заплатить. Хочешь? А вообще-то за красивую женщину всегда мужчины платят.
— Гм, — пробормотал он, — но некоторые требуют потом расплачиваться. Уже… гм… слыхал и даже слыхивал.
Она ощутила, как ее щеки залил жаркий румянец. Дура, расхвасталась, вот сейчас надо признаваться, что либо дура и жизни не знает, сидела себе в золотой клетке и чирикала, либо побывавшая в мужских руках бессчетное количество раз и уже знающая, что и почем.
Олег искоса посматривал, как она опустила голову и лихорадочно придумывает ответ, но так и не сумела, любой ведет к пропасти, и тогда он, сжалившись, поинтересовался:
— Компот из вишен будешь? Тут здорово варят… Даже не знаю, какие травки добавляют, но вкусно…
Она торопливо отозвалась:
— Да-да, закажи!..
В голосе ее была жаркая благодарность, что вот сам же и спас, Олег заботливо налил ей, а то у нее и пальцы дрожат, и сама глаз поднять не смеет.
В корчме постепенно появлялись посетители, некоторые заспанные, раздраженные, с одутловатыми лицами и мешками под глазами. По другим в первую очередь видно, что после вчерашней пьянки мучаются головной болью, на всех зыркают злобно.
Олег пробормотал:
— Надо уходить. Сейчас начнется драка…
— Так уж и обязательно? — спросила она.
— Вот увидишь…
Он не договорил, как у самой стойки один с размаха двинул собеседника кулаком в зубы. Тот упал, но на победителя набросились двое, на них накинулись пятеро, и через пару минут дорога к выходу оказалась перекрыта дерущимися.
Олег посматривал с гадливостью, заговорил с нею, отвернувшись и стараясь не обращать внимания, но на спину ему обрушилась табуретка, запущенная кем-то из другого конца зала.
Барвинок никогда не видела, чтобы человек мог озвереть вот так моментально. Чувствовалось, что злость в нем копилась уже давно: наперсточник, гадальщик, лотерея, а теперь еще пьяные дураки, и он словно взорвался холодной молчаливой яростью.
Гуляки сперва даже не поняли, что изменилось, а он бил коротко и страшно, а когда допустил по небрежности или оплошности пару размашистых ударов, противников унесло, как сорванные листья ветром. Остальные же распростерлись на полу среди перевернутых столов, и Барвинок с ужасом чувствовала, что никакие лекари им уже не помогут.
Похоже, волхв сам это понял, сказал коротко:
— Все. Ухожу. Прощай, мне надо поскорее прочь…
Она подхватилась с места, вся дрожа.
— Да-да! Конечно.
Она выскользнула следом, оставив драку дотлевать в другом углу, там даже не заметили, что стряслось, а на улице Барвинок вскрикнула с великим возмущением:
— Они просто пьяные!..
— Пьянство, — сказал он, — добровольное сумасшествие. А сумасшедшие кусаются…
— И ты заранее решил им повыбивать зубы?
— Ну…
Она сказала с отвращением:
— Ты просто нечеловек! Откуда ты пришел?
Он ответил хмуро:
— Я — человек. А вот они…
— Человек не может проливать столько крови!
— Человек может, — ответил он мрачно. — Человек может все!.. Человек… широк. Ладно, я пошел к коню. После этой драки задерживаться никак уж…
Разговаривая, они вошли в конюшню, волхв принялся седлать коня. Она ухватила свое седло и с натугой потащила к своей лошадке. Олег в недоумении оглянулся.
— А ты куда?
Она сказала решительно:
— Я с тобой! Всегда хотела посмотреть мир. И… увидеть, насколько, как ты говоришь, человек широк.
Его брови приподнялись, хотя, как ей почудилось, он не очень удивился.
— Даже после того, как я сказал «гав»?
— Что делать, — ответила она сердито, — только женщины бывают идеальными.
Он продолжал затягивать подпруги, конь хитрил и надувал пузо, обычная игра, но Барвинок чувствовала, что волхв посматривает на нее очень внимательно:
— А чего вдруг?
— А ты?
— Я не вдруг, — пояснил он. — И вообще… я мужчина. И у меня есть цель.
Ей показалось, что он по неосознанной мужской привычке напряг плечи и поднадул грудь, чтобы выглядеть значительнее, хотя как раз ему этого и не требуется, будет вообще чудовище.
— И что?
Он сказал мирно:
— Посмотри внимательнее, если все еще не поняла. Мне проще справляться с дорожными… случайностями.
Она фыркнула:
— По-твоему, все женщины сидят дома?
— Это не по-моему, — ответил он. — Так есть.
Он закончил со своим конем, повернулся, огромный и нависающий над нею, как гора. Зеленые глаза стали пронзительно строгими.
— Скажи, чего вдруг увязалась за мной? Хороший момент сказать правду.
Она опустила голову, несколько мгновений колебалась, кусала губы, наконец он услышал прерывистый шепот:
— Мне в самом деле надо убраться подальше…
— Почему? — спросил он. — Убила кого-нить? В смысле, залечила?
Она покачала головой.
— Нет-нет, я в самом деле, ты угадал, из знатной семьи… И мне надо убраться подальше, а то отыщут и все-таки выдадут замуж…
— Замуж, — сказал он, — это хорошо.
— Но не за того, — возразила она, — кого мне суют, не спрашивая!
Он подумал, поднял ее седло и взгромоздил на лошадку. Барвинок следила с огромным облегчением, как он быстро и умело затянул ремни. А когда подал ей руку, она машинально оперлась, чувствуя надежность скалы, и так поднялась в седло, и только там рассердилась на себя за допущенный промах и принятую помощь, так унижающую женское достоинство.
— А как же царства амазонок? — спросила она с высоты коварно. — Что глазки потупил?
Он вздохнул, отвел взгляд, но она смотрела требовательно, и он наконец проговорил нехотя:
— Да как тебе сказать, чтобы не сразу за уши и об стенку… Никаких царств амазонок нет.
Она охнула:
— Нет? Уже нет?
Он взял обоих коней под уздцы, в конюшне низкий потолок, а на выходе даже кони пригибают головы, поморщился.
— И никогда не было, — сказал он с сочувствием. — Прости, но… это все придумки распаленных похотью мужчин.
Она прижалась к конской гриве, почти распласталась, сверху проплыла, слегка задев за волосы, низкая балка входа, мир осветился ярким огнем утреннего солнца.
— Я слышала, — запротестовала она, — это от женщин!
Он остановил коней, как только миновали порог, скупо улыбнулся одной половинкой рта.
— Еще бы… Мечта о независимости от наглых и захвативших весь мир мужчин! Конечно, женщины охотно подхватывают такие слухи и распространяют дальше, приукрашая и расписывая всеми красками. Ну, добавляя все то, о чем грезится. Это понятно…
Вид у него был настолько серьезный и доброжелательный, что она на миг поверила, дрогнувшим голосом переспросила:
— Но… слухи… на чем-то же основываются? Вот так из ничего не бывает?
Он как-то странно и подчеркнуто лихо вскочил в седло, она такого никогда не видела, с места, не касаясь вообще стремени. Барвинок смотрела искоса, стараясь не подать виду, что впечатлена.
— Бывает и так, — ответил он, разбирая поводья, — именно из ничего. Но насчет амазонок… Знаешь, после кровавых набегов часто убивают только мужчин, а женщин оставляют. И чтоб насиловать, и вообще… Женщины как бы не враги, хоть и жены врагов, но…
Он повернул и пустил коня к выходу на улицу. Она держала свою лошадь рядом, зыркала на него зло и растерянно.
— Понимаю. Дальше!
— Оставшись без мужчин, — сказал он, — женщины, чтобы не погибнуть от голода, вынуждены сами не только пахать, но и ловить рыбу, стрелять из лука оленей, учатся ездить верхом… Это длится недолго, за это время подрастут младенцы и возьмут на свои плечи мужскую работу, но слух о таких вот местах, где одни женщины, распространяется среди мужчин быстро. Вот тебе и начало слухов об амазонках. А дальше рассказы растут, ветвятся, приукрашиваются… Никто нигде и никогда не обнаруживал никаких амазонок. Их царства. Или хотя бы племен.
Она пробормотала:
— Но слухи такие упорные…
— Потому что всем этого хочется, — пояснил он почти ласково. — Как мужчинам, так и женщинам. Хоть и по разным причинам.
На улицах все так же мало народу, спят долго, наверное, во сне находят пещеры с сокровищами, лампы с древними богами, мечи-кладенцы, скатерти-самобранки и золотых рыбок…
— Не отставай, — посоветовал он. — Надо выбраться из города до того, как стражам станет известно о такой драке.
— Да-да, — согласилась она послушно. — Как скажешь!
И хотя это послушание далось с трудом, но приходится твердить себе, что согласился взять ее с собой, хотя может и отказать… хотя согласился подозрительно легко. Она ожидала сопротивления посерьезнее, но ворох заготовленных доводов оказался ненужным, а она так старалась подобрать самые убедительные! Значит ли это, что нравится этому загадочному человеку больше, чем он выказывает?
Глава 9
Город остался позади, приплюснутые своей тяжестью зеленые холмы расступились, за ними распахнулась прекраснейшая долина. Она, как спокойное озеро, лежит в чаше с бортами из невысоких гор, сейчас золотых в прямых солнечных лучах.
Волхв едет молчаливый, Барвинок поглядывала на его хмурое лицо и старалась понять, о чем думает этот странный человек. К примеру, долина просто чудо, почему нет сел с их садами и огородами? Либо людей на земле все еще мало, либо здесь такие чудовища, что пожирают все живое…
Она зябко передернула плечами. Вот так часто бывает, что понапугивает себя, а потом страшится ноги опустить с кровати на пол.
— Это жаворонок поет? — спросила она. — К счастью!
Он переспросил хмуро:
— Что, новая примета?
— Нет, старая. А ты что, в приметы не веришь?
Он отмахнулся.
— Все приметы к счастью. Только одни к твоему, а другие к чужому.
Она сказала обвиняюще:
— Ты ни во что не веришь! И людей, похоже, не любишь вовсе.
— Их хорошо любить, — сказал он, — где-нибудь в пустыне. Уйти хотя бы на сорок дней… а лучше — лет, вот тогда любишь и людей, и человечество. А когда вернешься в город… повбывав бы!
— Ты злой, — сказала она в очередной раз и сама поймала себя на повторе, надо бы уже лягать другими словами, хотя все равно лягать и бодать, мужчин нужно держать в тонусе, да и чтоб привыкали, что это вообще-то норма общения с женщиной. — Как ты таким стал?
— Когда нет выбора, — пробормотал он, — именно тогда и приходит самое правильное решение…
Кони идут мелкой рысью, мимо проплыла роща, показался густой и очень высокий кустарник. Волхв прислушался, его рука медленно поднялась к плечу, неспешно достал лук.